Ткач (ЛП) - Робертс Тиффани

— Ты принадлежишь мне, моя найлия, — прогрохотал он, упираясь верхними руками в землю по обе стороны от ее головы. Нижние руки обхватили ее ноги, прижимая тело к своему. Она издала беззвучный, хриплый крик, и он зарычал.

— Навеки заявлена, — разведя согнутые ноги в стороны, он отвел бедра назад и уставился в ее полуприкрытые в похоти глаза. — Навеки завоевана.

Рекош подчеркнул эти слова, подавшись бедрами вперед и погрузившись в нее так глубоко, как только мог. Киска Ахмьи плотно обхватила его выпуклости.

Ее спина выгнулась, маленькие пальчики вцепились в траву, и она запела от удовольствия. Рекош дал ей больше. И он забрал все.

Он входил и выходил, застежки скользили по ее бедрам, втягивая в толчки, каждый из которых был быстрее предыдущего. Наслаждение гудело в нем — непрекращающийся, нарастающий гул, который затмевал джунгли вокруг. Был только он, только она. Только их связь.

Стоны и плач Ахмьи были единственной песней, которая его волновала. Он добавил к ним свои собственные звуки — ворчание, рычание и шуршание от того, как ноги заскреблись в поисках большей опоры, когда он приподнял ее зад и наклонил таз, чтобы получить больше амплитуды, больше глубины, больше скорости.

Когда он покрывал свою пару.

— Навеки моя, — заявил он.

Она извивалась под ним, темные волосы разметались вокруг, как лепестки цветка, который распустился только для Рекоша. Звуки ее удовольствия наполнили воздух.

— Рекош… Пожалуйста…

Еще. Возьми больше. Дай больше.

Она моя.

Она — все, абсолютно все.

Пальцы его верхних рук скрючились, вонзив когти в землю. Волны экстаза накатывали теперь так быстро, что слились воедино — неослабевающий поток ощущений, который невозможно было остановить, невозможно отрицать, невозможно направить в другое русло.

Не то чтобы он этого хотел.

Это был экстаз. Даже боль в раненой ноге, даже то, как неровное дыхание разрывало легкие и горло. Давление, нарастающее в стебле, уже такое сильное, что грозило разорвать Рекоша на части, было настолько болезненным, что превратилось в удовольствие. Ад, пылающий в его сердцах, такой горячий, что наверняка превратил бы его в пепел, только усилил все чувства.

Он поднял одну из нижних рук, чтобы накрыть ее грудь, разминая мягкую плоть ладонью, пока удерживал ее.

— Чья ты, ви’кейши? — потребовал Рекош, поймав затвердевший бутончик ее соска между большим и указательным пальцами и ущипнув, вызвав вздох у своей пары.

— Я… Я твоя! Твоя… навсегда… — слова Ахмьи были короткими и резкими, вырываясь между резкими, прерывистыми вдохами.

Суставы его ног погрузились в мягкую землю, когда он толкнулся сильнее, быстрее. Ее нежная плоть поддалась пальцам и когтям, и ее щель отчаянно, ненасытно вцепилась в его стебель, тщетно сопротивляясь каждый раз, когда он отстранялся, втягивая его каждый раз, когда он погружался внутрь.

— Твоя маленькая щель… Чувствуешь, как она подходит? Как она принимает мой член? Ах, моя прелестная, прелестная пара. Видишь, как я ей нужен? — у него вырвался отрывистый рык. — Насколько я тебе нужен?

Ахмья выгнула шею и прохрипела:

— Да! Ты так сильно мне нужен.

Жвалы Рекоша раздвинулись. Ее звуки, ее запах, ее ощущения, ее красота… он потерялся в этом, потерялся в ней. Но что-то кольнуло его разум. Другой инстинкт, пока отвергнутый. Другая потребность.

Ее плоть была такой прекрасной, такой гладкой и нежной. Идеальной, если не считать одного. Не хватало только одного.

Все будут знать, что она моя.

Все узнают о моем заявлении.

Рычание вырвалось из его груди, когда он склонился над ней, раздвинул челюсти и вонзил зубы в ее плечо.

Ахмья закричала. Ее тело напряглось под ним, и теплая кровь потекла ему в рот. Она была сладкой, с привкусом, который он не мог определить.

На ней будет моя метка.

Он вонзил зубы глубже.

Моя.

Моя.

Рекош заставил себя открыть рот. Огонь внутри него превратился в обжигающее пламя, и давление в стебле было слишком огромным, чтобы его можно было осознать. Малейшего подергивания тела Ахмьи должно было быть достаточно, чтобы подтолкнуть его к краю, заставить его лопнуть. И все же каким-то образом он удержался на месте достаточно долго, чтобы осторожно слизнуть кровь с ее раны.

— Моя найлия, — промурлыкал он. — Мой драгоценный маленький цветочек.

Моя.

— Мой лувин, — пылко произнесла она, поворачивая к нему лицо. — Мой муж.

Ее слова разожгли внутреннее пламя Рекоша. Он приподнялся, опираясь на предплечья, и наклонил голову, чтобы посмотреть на нее сверху вниз. Несмотря на трепещущие ресницы, она выдержала взгляд, темные глаза блестели от желания, как и его.

Он отстранился и жестко вонзился в нее, снова и снова, двигаясь с новообретенной энергией и страстью. Ее вздохи и стоны сливались с его рычанием после каждого толчка.

Жар и давление распространялись и усиливались.

— Связан с тобой, — прохрипел он между вдохами. — Я… связан. Мы связаны. Нить к нити. Сердце… к сердцу. Дух с духом.

— Да, — прошептала она.

С последним толчком Рекош погрузил член так глубоко, как только мог, пока ее киска не обхватила выпуклости, запечатав его внутри, и его щель не оказалась на одном уровне с ее.

В этот самый момент ее лоно сжало его с ошеломляющей силой, с ошеломляющей потребностью, и все это давление внутри него наконец лопнуло. Звериный рев раздался из горла Рекоша, когда семя вырвалось из стебля. Он закрыл глаза. Удовольствие полностью окутало его зрение багровым и заглушило все мысли.

Был только всепоглощающий восторг. Нить, которая связала Рекоша с Ахмьей, которая сплела их сердца, их души воедино полностью и окончательно. Блаженство, чистое и истинное.

Ни с кем больше невозможна такая близость. Невозможно быть так сплетенными. Подходить друг другу так органично, так идеально. Даже сама Восьмерка не смогла бы лучше спланировать это единение.

Даже сама Восьмерка не смогла бы создать такое прекрасное создание, как найлия Рекоша.

Сквозь эту эйфорическую дымку он осознал, что щель на конце его стебля раздвигается, что усики появляются, чтобы погладить свою пару изнутри. Его дыхание участилось, когда их трепетные движения послали через него новые импульсы экстаза, выталкивая еще больше семени.

Но истинную радость ему принесла реакция Ахмьи.

Она ахнула.

— Что это…

Ее слова вырвались с криком наслаждения, от которого все ее тело напряглось под ним. Киска сжалась вокруг его члена так сильно, что у него перехватило дыхание, голова, казалось, закружилась, а конечности почти подкосились.

Жидкий жар затопил Ахмью изнутри. Рекош вонзил когти в землю и зарычал, наслаждаясь потоками удовольствия, когда она раскрылась вокруг него, когда ее конвульсии и крики вытянули еще больше семени из его стебля.

Когда безумие улеглось, и туман рассеялся из его разума, Рекош опустился на предплечья, возвышаясь над своей парой. Он склонил голову. Его грудь и плечи вздымались от неровного дыхания, а тело дрожало от натиска удовольствия, все еще охватившего его. Он ощущал Ахмью под собой, ее теплое дыхание, дразнящее шкуру, ощущал стебель, погруженный глубоко в нее, мягкие внутренние стенки, сжимающиеся вокруг, усики, трепещущие внутри.

Мягкие губы Ахмьи коснулись его груди.

— Рекош.

Низкое мурлыканье зародилось в груди, и он наклонился ближе к ней, зарываясь носом в волосы. Он вдохнул ее запах, который теперь так причудливо переплетался с его собственным. Их запах. Напевая, он убрал руку с ее груди и положил на сердце, которое быстро колотилось под его ладонью.

Жива.

Сколько раз он чуть не потерял Ахмью? Сколько раз ее жизнь едва не обрывалась, что никогда бы не позволило им дойти до этого? Спариться, связать себя воедино так яростно, что Рекош бросил бы вызов Восьмерке, прежде чем позволил бы им или чему-то еще забрать ее у него.