Ткач (ЛП) - Робертс Тиффани

Кетан счел знаком богов, когда обнаружил Айви, восьмую из выживших на борту «Сомниума», а вриксы сочли удачей, что там было восемь человек. Вдобавок к сокрушительному чувству вины Ансет за смерть Эллы, женщина-врикс верила, что прокляла их всех, разделив это священное число — без Эллы осталось всего семь человек.

Но они преодолели трудности, вставшие на их пути. Они нашли дом в Калдараке. И Ахмья не верила, что они зашли так далеко, потому что зацикленность вриксов на восьмерке была просто суеверием. Нет… Она верила, что на протяжении всего их мучительного путешествия было восемь человек, потому что они несли Эллу с собой в своих сердцах.

— Многие японцы верят, что число восемь приносит удачу, — сказала Ахмья. — Это из-за формы числа.

— Формы? — его глаза на мгновение сузились, словно в раздумье.

— Она отличается от тех цифр, которые мы вам показывали. Это символ из кандзи, — обхватив лицо Рекоша, она большими пальцами провела две линии между его глазами, начиная близко друг к другу и спускаясь вниз и в стороны. — Хати. Восемь. Это удача, потому что символ расходится веером, широко раскрываясь внизу, что символизирует рост и процветание.

Рекош опустил руки ниже, к ее бедрам. Положив большие пальцы по обе стороны от ее позвоночника, он нарисовал символ у нее на спине, медленно проводя большими пальцами вниз и наружу к ее заднице таким образом, что по ее телу пробежал трепет.

— Хати.

Ахмья усмехнулась и кивнула.

Из его груди вырвалось мурлыканье, и дыхание Ахмьи сбилось, когда этот звук возбудил соски там, где ее груди прижимались к его шкуре.

— Научи меня большему, — сказал он.

Ахмья ухмыльнулась, соединила большие пальцы вместе и растопырила их, пошевелив.

— Кумо.

Он защебетал, и веселый огонек наполнил его глаза.

— Я знаю эту форму. Кумо — это то же самое, что паук?

— Да, но это также означает «облако».

Рекош издал низкий стон.

— Значит, все люди используют слова, которые означают многое.

Ахмья драматично вздохнула и положила руки ему на плечи.

— Мы такие сбивающие с толку существа.

Издав трель, Рекош обхватил ее сзади за шею и приподнял голову.

— Я счастлив быть сбитым с толку, потому что ты моя.

Он снова заставил ее сердце трепетать.

Когда она поднялась на борт «Сомниума», чтобы начать новую жизнь на Ксолее, Ахмья ожидала, что вступит в безличные отношения и станет фактически инкубатором. У нее не было иллюзий основанного на любви союза, но она, по крайней мере, надеялась на взаимное уважение. Может быть, даже на дружбу.

Вместо этого она потерпела крушение здесь. При первом пробуждении эта планета внушала ужас, и ситуация казалась безнадежной. Она не знала, какой будет ее жизнь и жизнь остальных — выживут ли они вообще.

Но там был Рекош. Он был ее защитником, ее другом. Он подарил ей терпение, доброту, мудрость и привязанность. Он подарил ей радость.

Он подарил ей любовь.

Ей не нужно было слышать от него эти слова, чтобы увидеть ее. Почувствовать ее. Она была во всем, что он делал.

Рекош заставлял ее сердце биться чаще всякий раз, когда был рядом, заставлял ее тело дрожать от каждого прикосновения, пробуждал жар внутри каждым взглядом.

И Ахмья почувствовала ошеломляющие эмоции задолго до того, как осознала их.

Улыбаясь, она прижалась лбом к его головному гребню, не сводя с него глаз.

— Вот несколько слов, которые не сбивают с толку. Аната ва ватаси но тайсэцу на хито.

— Аната ва… — эхом повторил он.

Ахмья помогла ему повторить слова, пока он не смог произнести фразу полностью.

— Что это значит? — спросил он.

— Это значит, — она провела губами по его рту, — что ты мой тайсэцу на хито. Человек, которым я дорожу больше всего, в этом мире и в любом другом.

Его руки сжались на ней, рот приоткрылся, дыхание смешалось с ее. Рекош запустил пальцы в волосы Ахмьи, взгляд смягчился.

— Из всех человеческих слов, которые я выучил, кир’ани ви’кейши, ни одно не заставляет мое сердце петь так, как эти. Аната ва ватаси но тайсэцу на хито.

ГЛАВА 21



Рекош знал, что его взгляд должен был быть прикован к жарящемуся на вертеле нуруналу. Между дразнящей песней шипящего мяса, потрескивающим пламенем и соблазнительным ароматом, наполняющим нос, его желудок скручивало от предвкушения. И он был уверен, что его пара была так же голодна.

С тех пор, как он в последний раз готовил, прошло несколько восьмидней, и задача требовала внимания. Большинству вриксов этот процесс был настолько приятен, что они почти не обращали на него внимания, почти инстинктивно готовя еду и одновременно занимаясь разговорами или другими делами. Но Рекош еще не был настолько искусен в этом. Он знал только, что слишком мало времени на прожарку приведет к тому, что его Ахмья сочтет мясо неаппетитным и потенциально тошнотворным, в то время как слишком много приведет к образованию обугленных, несъедобных отходов.

Что касается места, они нашли хорошее укрытие, но это не означало, что он мог пренебречь наблюдением. Позади и с одной стороны они были защищены каменными стенами, поросшими лианами и мхом. С другой стороны под углом росло массивное, уродливое дерево, служившее им стеной и крышей в убежище.

Хотя вход в это естественное помещение имел всего несколько сегментов в поперечнике, этого было более чем достаточно, чтобы опасность проникла внутрь.

Но он не мог оторвать глаз от Ахмьи. Она сидела на толстой ветке по другую сторону костра, наблюдая за мясом и пляшущими языками пламени, не обращая внимания на его внутреннюю борьбу.

На ней снова были ботинки. Он понимал почему: они были прочными, надежными и защищали ее ноги. Ботинки его не беспокоили.

Розовые шелковые покрывала, которые она снова надела, беспокоили Рекоша очень сильно.

Эта простая одежда была плохой даже до тех испытаний, которые выпали на долю Рекоша и Ахмьи. Теперь она была в пятнах и рваной.

И шелк был не его.

Это был истинный источник гнева — его пара была одета в шелк другого врикса, возможно, другого мужчины. Это ничем не отличалось от попыток кого-то другого заявить на нее права. Он этого не допустит, не станет больше терпеть.

Его хватка на палке, удерживающей мясо, усилилась, и дерево протестующе заскрипело.

Эта ткань не заслуживала прикосновения к коже Ахмьи, не заслуживала находиться где-либо рядом с ней.

Отныне только его шелк.

Он издал низкое рычание.

Ахмья взглянула на него и выгнула бровь.

— Я не верю, что это урчал твой желудок.

Рекош фыркнул.

— Это не так.

Уголки ее губ изогнулись в широкой улыбке, и она потянула за край изодранной юбки.

— Ты все еще злишься из-за этого?

Клыки на его жвалах клацнули друг о друга, когда он заставил себя посмотреть на мясо, скрестив руки на груди.

— Рекош! — Ахмья рассмеялась. — Я уже объясняла, почему я ношу это.

Потому что платье, которое он сшил для нее, не подходило для путешествия по джунглям, потому что она не могла видеть его поврежденным или испачканным, потому что хотела, чтобы оно было в идеальном состоянии, чтобы похвастаться им, когда они вернутся в Калдарак.

Ничто из этого не меняло того факта, что она была одета в шелк другого врикса, а не его.

С дразнящим блеском в глазах она сложила руки на коленях и наклонилась вперед.

— Ты милый, когда дуешься.

— Я не знаю этого слова, — выдавил он.

— Угрюмый, ворчливый, сварливый.

Опустив жвала, он перевернул мясо над огнем.