Ткач (ЛП) - Робертс Тиффани

— Я не надутый.

Выпрямившись, Ахмья выпятила нижнюю губу и раздраженно скрестила руки на груди.

Он прищурился.

— Что это? Что ты делаешь?

— В точности копирую то, что ты только что сделал. Дуюсь.

— Прекрати.

Ахмья только снова выпятила нижнюю губу и посмотрела на него широко раскрытыми печальными глазами.

Рекош знал, что она делала. Он знал, и все же… Это выражение лица, этот взгляд зацепили его сердечную нить и потянули.

Нет. Нет, он не позволит ей отвлечь себя. Его настроение было оправданным. И если она не хочет надевать его платье из страха, что оно испортится, он сошьет другое и не оставит ей другого выбора, кроме как надеть его.

Сняв мясо с огня, он встал и протянул ей палку.

— Готово. Ешь.

Как только она взяла палку, Рекош отошел в сторону, схватил сумку и открыл ее. Он сунул руку внутрь и порылся в содержимом, пока не нашел чистое шелковое одеяло, спрятанное на самом дне. Он вытащил его, а за ним и свои принадлежности для шитья — иголки, нитки и нож из черного камня.

— Что ты делаешь? — спросила Ахмья.

— Дуюсь, — он развернул одеяло. — Ешь, Ахмья.

Не поднимая глаз, чтобы посмотреть, повинуется ли она, он приступил к работе. Хотя одеяло было не из той ткани, которую он выбрал бы для пошива одежды для нее, оно было соткано из его шелка, его руками, и это все, что имело значение.

Платье возникло в его мыслях, четко и определенно, и он ловко скроил ткань так, чтобы она облегала ее фигуру. Элегантно, но практично. То, в чем нуждалась его пара, и то, что он мог ей дать.

Длинные пальцы без лишних раздумий работали с тканью, вставляя иглы на место, чтобы скрепить детали по шву. Он проверил форму, расправляя платье в талии, представляя свои руки вокруг тела Ахмьи. Теперь он знал его. Очень близко.

Больше никаких догадок. Оно идеально подойдет ей, когда будет готово, он в этом уверен.

После нескольких незначительных манипуляций он продел нитку в иголку и начал шить. Хотя он тщательно выполнял каждый стежок, пальцы двигались ловко, проворно, с инстинктивной уверенностью и непринужденностью. Каждый раз, когда игла протыкала ткань, он мог представить все более отчетливо — его шелк, облегающий гибкое тело его пары в виде этого нового платья.

Он мог представить узоры, бегущие по ткани, подчеркивающие ее естественные изгибы, и его пальцы зачесались от желания добавить эти украшения, но он удержался. Практичное. Функциональное. Сейчас не время для таких деталей.

Каждый стежок был прямым, плотным и точным, когда он работал со швом. Хотя свет от костра был неровным, он не нуждался в нем, чтобы ориентироваться: он мог бы сделать это с закрытыми глазами, в полной темноте.

Сколько ночей он провел без сна, будучи подростком, с мыслями, с ужасом, с воспоминаниями, проносящимися в голове, которые можно было заглушить только сосредоточив внимание на чем-то другом? Сколько раз он брал нить в темноте и концентрировался на ее ощущении, ее силе, ее деликатности?

Когда мир казался таким невероятно большим, таким одиноким, таким пугающим, у него всегда была простота нити, которая поддерживала его. Потому что из этой простоты можно было сотворить такие чудеса.

Люди построили массивное металлическое жилище, приводимое в действие молнией, которая перенесла их сюда с далеких звезд. Даже в разрушенном состоянии оно было завораживающим и внушало благоговейный трепет.

Но ткань, искусно и с любовью сотканная из мельчайших нитей, производила на него не меньшее впечатление. Шелк был всем для вриксов — это тепло и уединение, это истории, это сообщество, когда ткачи работали, разговаривали, щебетали и ворчали.

Он скреплял все вместе. Всех.

Рекош уже подбирался к подолу платья, когда перед его лицом появилась рука, держащая большой кусок мяса.

— Рекош, ешь, — сказала Ахмья.

Он вздрогнул. Игла соскользнула, уколов палец, и он рефлекторно отдернул руку с шипением.

Ахмья ахнула, ее глаза округлились.

— Мне так жаль!

Хотя он не видел и не слышал движения, она, очевидно, встала и обошла костер, чтобы встать рядом с ним.

С тихим щебетанием Рекош повернул палец к огню, проверяя, не блестит ли кровь.

— Боль была небольшой, ви’кейши. Как вы говорите? Пустяковая? — он поднял руку, оставив между указательным и большим пальцами расстояние в нитку. — Но я не хочу испачкать ткань.

— Я не хотела тебя напугать. Просто… — она посмотрела вниз, и Рекош проследил за ее взглядом и увидел палку, которую она держала вместе с куском мяса в другой руке. — Иногда, когда ты работаешь, твой разум улетает куда-то, и кажется, что все вокруг исчезает. Ты забываешь даже позаботиться о себе.

Что-то потеплело в груди Рекоша, сосредоточилось в области сердца. Она заметила. Означало ли это, что… что она наблюдала за ним так же долго, как он наблюдал за ней? То, что она обращала внимание, так глубоко заботилась о нем, значило для него больше, чем он мог выразить.

И все же он не хотел беспокоить ее. Не хотел, чтобы она беспокоилась о нем и его благополучии. Как ее пара, он был обязан заботиться о том, чтобы ее существование было как можно более беззаботным.

Его жвалы опустились, и он слегка опустил платье.

— Я не хотел огорчать тебя, Ахмья.

— Я не огорчена, — она встретила его взгляд и улыбнулась. — Я могу покормить тебя, пока ты работаешь. Тебе нужно есть гораздо больше, чем мне.

— Ты накормишь меня, моя найлия?

Ахмья кивнула и поднесла кусок мяса к его рту.

Из груди Рекоша вырвалась нежная трель. Он открыл рот и высунул язык, втягивая мясо внутрь. Оно уже потеряло большую часть тепла, но вкус все еще был приятным.

В большей степени из-за того, как оно было ему предложено.

— Спасибо, — сказал он.

Он возобновил работу, разделяя внимание между шитьем и своей парой. Теперь, когда она разрушила дымку его сосредоточенности на работе, он не мог не замечать ее близости и аромата, который оставался ярким, несмотря на запахи жареного мяса и дыма. И каждый раз, когда она предлагала ему еще кусочек, он открывал рот и с готовностью брал его.

Сделав последний стежок, Рекош обрезал нитку, вынул иголки из шва и перевернул платье, прежде чем развернуть его для осмотра.

— Ты действительно злился на меня? — спросила Ахмья.

Опустив платье, Рекош наклонил голову и посмотрел на нее.

— Злился на тебя?

Она указала на свою одежду.

— За то, что надела это.

Это было похоже на ловушку, накинутую вокруг его сердца и туго натянутую.

— Ахмья, как я могу злиться на тебя? Ты моя ви’кейши, моя найлия. Моя жена.

Она улыбнулась и застенчиво опустила взгляд, ковыряя пальцами мясо на палке.

Рекош положил палец ей под подбородок и снова приподнял ее лицо.

— Я злюсь только из-за того, что эта ткань прикасается к тебе сейчас.

— Ты же знаешь, что эта одежда и врикс, который ее сшил, ничего для меня не значат, верно?

— Это… инстинкт, — он нежно погладил ее по подбородку. — Вриксы делают шелк. Даже врикс, который не умеет ткать, может предоставить нити и знать, что во что бы они ни были вплетены, это сделано из него. Это… частица того врикса. Так что видеть тебя в этом — как будто другой врикс прикасается к тебе, распространяя на тебя свой аромат. А ты моя, Ахмья. Моя, чтобы обнимать, моя, чтобы прикасаться. Я бы не позволил другому самцу дотронуться до тебя, и я не могу позволить этой ткани касаться тебя.

Он почувствовал тепло ее румянца под пальцами, и ее взгляд смягчился. Она прижалась щекой к его руке.

— Теперь я понимаю.

— Хорошо, — он отложил инструменты в сторону, обернул платье вокруг предплечья и осторожно взял у нее палку, положив ее на ближайший камень. — Теперь…

Рекош схватил Ахмью за запястье и притянул ближе. Это движение вывело ее из равновесия, она ахнула, и он поймал ее, погладив ладонью по заднице, теперь его рука была поверх оскорбительной ткани.