Рыцарь Спиркреста (ЛП) - Рид Аврора

Я выдыхаю, плечи беспомощно опускаются. — Если я извинюсь, она поймет, что я сделал что-то не так.

— О, уверяю тебя, она уже знает это.

Я бросила взгляд на Закари. Он бесстрастно смотрит в ответ.

— Я не извиняюсь.

— Верно, — повторяет он.

Наступает момент молчания. Я неловко делаю жест в сторону дверного проема. — Ты не опаздываешь на занятия?

Он пожимает плечами. — У меня нет занятий. Я просто шел с тобой, потому что ты выглядела напряженным, и я хотел тебя подбодрить.

— О, ничего себе, это ты меня подбодрил?

— Не за что, Эв.

И с этими словами он поворачивается и уходит, возвращаясь в ту сторону, откуда мы пришли. Я кричу ему вслед. — Мне все равно, я не извиняюсь!

Он машет рукой, не оборачиваясь, и исчезает в белом шквале кружащихся снежинок.

Извинение

Софи

Учебный зал, обычно такой большой и холодный, сегодня кажется маленьким и удушливым. Не потому, что здесь больше народу, чем обычно. Если уж на то пошло, студентов почти нет. Но Эван сидит рядом со мной, и его присутствие — это вихрь, высасывающий воздух из комнаты.

Я сижу как можно дальше от него, мой взгляд упрямо прикован к парте перед нами. Я не смотрела ему в глаза с тех пор, как он пришел на наше занятие.

Репетиторство Эвана — это как и все в моей жизни: я не должна получать от него удовольствие, я должна просто терпеть и использовать его как еще одну ступеньку к той жизни, которую я хочу.

Сроки подачи документов в университет быстро приближаются, и мои документы сильны благодаря всему тому, что я сделала здесь. Это касается и моего участия в программе репетиторства мисс Бейли. Как только она обеспечит мне несколько предложений, как только Спиркрест останется в моем прошлом и я смогу наконец жить так, как хочу, Эван станет лишь далеким воспоминанием.

Боль, которую он причинил мне, со временем забудется, его присутствие в моей жизни исчезнет, как шрам.

Силы и успокоения от этой мысли мне хватило на то, чтобы прийти сегодня на наше занятие. В этом полугодии мы оба изучаем один и тот же текст, “Доводы рассудка Джейн Остин”, и я принесла достаточно работы, чтобы не было возможности поговорить.

Но, конечно, Эван не понимает этого. Он продолжает украдкой поглядывать на меня, хотя должен был читать отрывок перед собой. Я игнорирую его попытки установить зрительный контакт.

— Мне очень жаль, — говорит он наконец, и его голос срывается. Он прочищает горло и повторяет более четко: — Мне очень жаль, Саттон.

Я сжимаю челюсть. То, что я хотела ему сказать, означает, что он засунет свои извинения себе в глотку и подавится ими. Вместо этого я говорю: — Ты закончил читать отрывок?

— Ты меня слышала? Я сказал, что мне жаль.

Я наконец-то поднимаю глаза. Я стараюсь смотреть прямо мимо его красивых черт и небесно-голубых глаз на уродство внутри и вежливо улыбаюсь.

— Я тебя услышала. Я принимаю твои извинения. Ты закончил читать отрывок?

Он вздыхает. — Да.

Я протягиваю ему другой лист. — Хорошо, тогда давай проработаем эти вопросы.

Он слушает, пока я рассказываю ему об анализе персонажей и ключевых темах. Он кивает, когда я говорю ему, что делать, и когда я протягиваю ему лист с вопросами, он берет его и, к моему облегчению, приступает к работе.

Несколько минут он работает в полной тишине, но передышка оказывается недолгой. С громким вздохом он откладывает ручку и поднимает глаза.

— Ты не можешь просто сказать, что принимаешь мои извинения, если ты не имеешь их в виду.

— Я серьезно, — говорю я, не глядя на него, не отрывая глаз от книги по критическому анализу, в которой делаю заметки. — Так что возвращайся к работе.

— Ты говоришь это только для того, чтобы заткнуть меня.

Я сжимаю челюсти, заставляя себя успокоиться. После того унижения, которому он меня подверг, я решила больше никогда не позволять ему издеваться надо мной. Я мысленно отсчитываю от десяти. Затем я говорю: — Что бы ты хотел, чтобы я тебе сказала, Эван?

— Я не знаю! Скажи мне правду.

— Правда в том, что я прощаю тебя и хочу жить дальше, поэтому я здесь, чтобы помочь тебе с литературой. Так что не мог бы ты заняться своей работой?

Он ненадолго замолкает, но я вижу, что он все еще смотрит на меня. Я отказываюсь смотреть на него, сосредоточенно перелистывая страницы своей книги. Глаза горят, но я скорее умру, чем снова расплачусь перед ним.

Я напоминаю себе, почему он не может до меня добраться: Мне все равно, что он обо мне говорит. Мне все равно, что обо мне думают ребята из Спиркреста. Через год все это не будет иметь значения.

Эван возвращается к работе. Он справляется с рабочим листом, затем я даю ему несколько контекстных заметок, чтобы он прочитал и обобщил. Он делает это без протеста и замечаний.

Это лучший способ справиться со всем этим. В мрачной строгости учебного зала, при тусклом свете ламп и ледяном молчании между нами, жар его поцелуев, его рот между моих ног или быстрый и интенсивный секс, которым мы занимались, кажутся каким-то странным, быстро исчезающим сном.

Нет, не сон.

Кошмар.

Я как раз составляю список основных событий, когда Эван снова заговорил, слегка напугав меня.

— Я не должен был рассказывать в школе о твоей работе, понимаешь? Это был дерьмовый поступок с моей стороны.

Я прикусываю внутреннюю сторону щек. Почему он не хочет забыть об этом? Я отпускаю это. Я все отпускаю. Так почему же он не хочет?

— Не беспокойся об этом, — выдавливаю я из себя.

— А вот я беспокоюсь. Ты права, ты доверила мне одну вещь, а я тебя предал, а я не должен был, и я сожалею об этом, и мне жаль. И я сожалею, что рассказал всем об этом…

— Подумай об этом с другой стороны, — говорю я своим самым приятным голосом, прерывая его, пока он не начал говорить дальше. — Это я нарушила школьные правила, так что, с технической точки зрения, ты поступил правильно. Как видишь, тебе не о чем беспокоиться, хорошо?

Он смотрит на меня, но он может смотреть сколько угодно, потому что я не собираюсь на него смотреть.

— Я не должен был издеваться над тобой при всех, — говорит он, его голос низкий и грубый. — Мне тоже не по себе. Я никогда не хотел причинить тебе боль.

Мне не нравится, что он заставляет меня вспоминать об этом. Мои щеки становятся горячими, и дискомфорт скручивает мои внутренности в узлы. Я тяжело сглатываю.

— Я уже сказала, что принимаю твои извинения, так что прекрати извиняться. Вот.

Я протягиваю ему список пунктов. — Найди цитаты для этих событий.

Он берет лист в одну руку, а другой хватает меня за запястье.

— Посмотри на меня.

Я не хочу. Я действительно не хочу, потому что чем больше он извиняется, тем больше я становлюсь беспокойной и расстроенной. Я не хочу с ним спорить, я не хочу на него смотреть и я точно не хочу снова плакать перед ним. Но я не собираюсь с ним спорить, и я могла бы закончить это как можно быстрее.

Я смотрю на него и стараюсь держать себя как можно более нейтрально.

Его голубые глаза огромны, почти зеленые в желтом свете ламп. Его выражение лица, обычно такое открытое и веселое, изменилось: оно полно сожаления, боли и печали.

Это злит меня больше, чем что-либо другое. Почему он должен грустить? Он не заслуживает боли, он не заслуживает прощения и уж точно не заслуживает того времени, которое я сейчас приношу в жертву на алтарь его эго.

Я не говорю ничего из этого — я знаю лучше.

— Софи. Я искренне пытаюсь сказать тебе, что мне очень жаль, — говорит он, его голос сырой и низкий. — Так почему ты так себя ведешь?

Вытащив запястье из его хватки, я встретилась с его глазами холодным, прямым взглядом.

— Послушай, Эван. Я пришла сюда, чтобы обучать тебя, потому что ты сам сказал, что хочешь этого. Помнишь? Теперь я здесь, как ты и хотел. Все, в точности как ты хотел. Ты держал всех подальше от меня, чтобы ни один мальчик никогда не подошел ко мне — как ты хотел, и мы занимались сексом — как ты хотел. Теперь все знают, что ты всегда был прав, что я всегда отчаянно хотела быть с тобой. Все думают, что я твоя никчемная отчаянная шлюха, как ты и хотел. Теперь ты сказал, что хочешь извиниться, и я приняла твои извинения. Так чего же ты еще можешь хотеть?