Рыцарь Спиркреста (ЛП) - Рид Аврора

— Ничего особенного. Видимо, кто-то должен был это сделать.

Я беру свой рюкзак и пиджак с дивана, куда я их бросил ранее.

— Я ухожу в Био.

Лука проверяет свои нелепые Rolex. — Так скоро?

Я пожимаю плечами. — Мистер Ахмед получит по яйцам, если я опоздаю.

— Подожди, — зовет Закари, убирая учебники в сумку и перекидывая ее через плечо. — Я тоже направляюсь в ту сторону. Я пойду с тобой.

Я отрывисто киваю и жду его у двери. Мы идем молча, пока не выходим из здания. Снова идет снег, густые, пушистые снежинки падают по спирали из низких темных туч. Студенты спешат внутрь, их военно-морская форма расплывается в уголках моего зрения.

Мои глаза потерялись в снегопаде, расфокусировались и не видят. Все, что я вижу, выжженное в моей сетчатке, как постоянный шрам, — это проклятое выражение милого лица Софи, слезы, скользящие по ее щекам. Ужасная, почти постыдная боль, боль, которую я причинил себе сам.

Я действительно хотел причинить ей боль. После всего, что между нами произошло, после каждого удара, который она успела нанести мне, я не мог смириться с тем, что она ушла невредимой.

Что ж, теперь она действительно не невредима, и баланс боли восстановлен.

Так почему же я до сих пор чувствую себя чистым, абсолютным дерьмом?

— Что же ты тогда сделал?

— Что? — Я поворачиваюсь. Закари смотрит не на меня, а прямо перед собой, пока мы медленно идем к научному корпусу.

— Не могу представить, чтобы Софи пришла за тобой просто так, — говорит он, его тон нейтральный, почти непринужденный. — Так что же ты сделал?

Я отвожу взгляд и тяжело сглатываю.

— Я сообщил о ней мистеру Шоукроссу.

Закари молчит.

— Ты знаешь… о ее работе, или что-то в этом роде.

— Ты сказал мистеру Шоукроссу, что у нее есть работа? — спрашивает он.

— Да.

— Почему?

Я пытаюсь осмыслить причину своих действий, цепь событий, которые привели к этому ужасному, необратимому моменту.

— Мы поцеловались. У меня дома, во время рождественских каникул. Мы… целовались.

Краем глаза я вижу, как Закари медленно кивает. Он на мгновение замолкает, а затем говорит: — Верно. Вы поцеловались во время Рождества, и ты доложил, что у нее есть работа?

— Нет. Мы поцеловались, а потом она извинилась и сказала, что ей нравится кто-то другой.

На этот раз Закари молчит дольше.

— Это действительно дерьмово, Эв. Не могу представить, что ты чувствовал себя прекрасно.

— Я почувствовал себя полным дерьмом. Потом она сбежала из моего дома. Потом… потом я попытался ей противостоять, и мы занялись сексом.

— Вы с Софи занимались сексом?

— Да… но не… это было… она просто сделала это, потому что думала, что я этого хочу, и просто хотела убрать это с дороги, чтобы я оставил ее в покое.

— Ну… — осторожно говорит Зак. — Но разве это не то, чего ты хотел?

— Нет, конечно, это то, чего я хотел, но… — Мое лицо горит, а горло так сжалось, что я с трудом выговариваю слова. — Это было не… она даже не смотрела на меня, Зак.

— Хм, — говорит Зак безразлично. — Значит, ты сообщил ей о ее работе, чтобы отомстить ей за секс?

Я качаю головой. — Нет. То есть, да, но… Я видел ее на работе и узнал, что парень, который ей нравится, — это парень, с которым она работает. Какой-то парень не из Спиркреста. Какой-то парень постарше.

— И что? Теперь она не может пойти на свою работу, не может увидеться с этим парнем, поэтому она больше не влюблена в него и вместо этого влюбляется в тебя? Таков план?

Закари говорит сухим тоном, но он всегда был первым из моих друзей, кто осуждал меня за глупые идеи. Я снова качаю головой. — Нет. Тогда я сказал ей, что хочу, чтобы она занималась со мной, потому что я хочу хорошо успевать по литературе.

— А ты не хочешь.

— Ты этого не знаешь. Разве ты не слышал, как мистер Хоутон сказал, что его впечатлили мои успехи?

Закари насмехается. — С каких это пор тебя волнует, что скажет мистер Хоутон?

— Мне не все равно. К тому же ты знаешь, что мой отец будет очень зол, если я провалю.

— Ну так учись.

— Я не хочу учиться. Я хочу, чтобы Софи меня учила.

— Больше похоже на то, что ты хочешь оставить ее себе, — язвительно говорит Закари. — Значит, ты сказал ей, что хочешь, чтобы она тебя учила, и что она ответила?

— Она сказала "нет". Она сказала: ты даже не знаешь, что означает это слово, не так ли? Если я научу тебя последней вещи, то это значение слова "нет". Это значит, что ты не получаешь того, что хочешь. А потом она ушла.

Закари редко улыбается. — Мне нравится ее стиль.

Я вздыхаю. — И тогда я пошел к мистеру Шоукроссу и сообщил о ней.

— Мм. А теперь она узнала об этом, и, надо полагать, ее отлупили и сказали, чтобы она больше не возвращалась. Отсюда и тот жаркий момент.

Я киваю.

— И что? — спрашивает Закари. — Все ли так, как ты хотел? Тебе так хорошо, как ты думал?

— Очевидно, нет, — огрызаюсь я, глядя на него. — Выгляжу ли я так, как будто мне хорошо?

— Вряд ли. Ты выглядишь так, будто только что доставил неприятности девушке, которая тебе нравится, а затем назвал ее бедной перед всеми своими богатыми друзьями и намекнул, что секс с тобой — это то, чего она должна стыдиться.

— Нет, я этого не делал. — Я в ужасе уставилась на Закари. — Как это я намекнул?

— Ну, я скажу только, что если Ты не хотел, чтобы ей было стыдно за секс с Тобой, то, наверное, не стоило использовать это слово в качестве оскорбления в очень публичном споре.

Мой желудок болезненно сжимается. — О Боже!

Я закрываю лицо руками. Зак, как обычно, совершенно прав. В тот момент это была идеальная ответная реакция. Я чувствовал себя оправданным, полным праведного гнева, как будто я просто мстил за нападки Софи. Может быть, не самым благородным образом, но, по крайней мере, это был удар за ударом.

Теперь же я полон стыда, раскаяния и ужаса, как будто я только что избил кого-то беззащитного.

Зак вздохнул. — Если это поможет, то ты вряд ли первый, кто без причины обращается с тем, кто ему нравится, как с дерьмом.

Я смотрю на него сквозь пальцы с ужасом. — Мы говорим обо мне! Я никогда не отношусь к девушкам как к дерьму. Мои родители воспитали меня как чертова джентльмена.

— Ты никогда не относишься к девушкам как к дерьму, но ты относишься к Софи как к дерьму. Как будто она особенная, и вместо того, чтобы получать от тебя лучшее, она получает от тебя худшее. Трудно понять, как ты оправдываешь это в своей голове.

— А что еще я должен был сделать?

— Ну, не знаю, Эван, может быть, относиться к ней как к настоящему человеку и проявить хоть каплю порядочности?

— Если бы я был с ней мил, — пробормотал я, чувствуя, как жар приливает к щекам, — то ею мог бы заинтересоваться кто-нибудь другой.

— О, очаровательно. Ты как ребенок, которому не дают поиграть с игрушкой, и он исписал ее всю, чтобы она больше никому не досталась.

— Ну, я, блин, не знаю, что я делаю, да? Я всегда был слишком занят, беспокоясь о том, что Лука заберет ее у меня, — я просто паниковал.

— Ты паниковал несколько лет подряд? А потом ты заставил ее потерять работу и оскорблял ее перед всеми тоже из-за паники?

Я смотрю на Закари. — Если ты считаешь меня сволочью, так и скажи.

— Да? — Он одаривает меня улыбкой, полной напускной вежливости. — Ты мудак. Ты тоже не дурак — ты знаешь, что ты делал. Так, как ты обращался с ней все эти годы, не было случайностью. Ты сам вырыл себе могилу, и теперь тебе ничего не остается, как пытаться выкарабкаться.

Я уставился на него. — Как?

— Откуда мне знать? Не я заварил всю эту кашу, а ты. — Закари на секунду замолчал. — Я имею в виду, ты всегда можешь начать с извинений.

— Не обсуждается.

— Верно.

К этому времени мы уже давно стоим перед научным корпусом, снег скапливается на наших головах и плечах. Мы, наверное, безнадежно опаздываем, и мистер Ахмед точно получит по яйцам, но этот разговор, каким бы неприятным он ни был, как-то помогает. Даже несмотря на то, что Закари ведет себя более неумолимо, чем самый строгий судья в мире.