Искупленные грешники (ЛП) - Скетчер Сомма

– Хорошо, что ты знаешь меня лучше.

Она замирает.

– Фух. Что ж, спасибо за поездку.

Звук ее каблуков, удаляющихся по причалу, затихает, но последний вопрос застревает комом в горле.

Не стоит спрашивать, я знаю, что мне не понравится ответ.

Но, черт возьми, я родился не только плохим, но и любопытным ублюдком.

Я поворачиваю голову.

– Кому ты только что писала?

Она останавливается и смотрит на меня через плечо.

– А, просто парню, с которым у меня свидание.

Мое тело каменеет.

Я был прав: должно случиться что–то плохое.

Но не со мной.

Глава 22

Рен

Когда дядя Финн купил Клубничную ферму, он нанял семейную строительную компанию для ремонта ветхого коттеджа в его сердцевине. Но затем «папа» изменил «маме» где–то между созданием чертежей и началом работ, и теперь дом Финна стоит памятником их горькому разводу.

Коврик у входной двери – это линия фронта. К югу от него экстерьер коттеджа словно из сказки – побеленный камень, васильково–синие ставни и дымоход, что дымит зимними вечерами. Переступите во вражескую территорию, и окажетесь в лобби дорогого отеля: бездушные чистые линии, холодный мрамор и диваны, на которых запрещено перекусывать.

Обычно Финн не потерпел бы такого фарса от строительной компании, но, как выяснилось, неспособность пары к общению сыграла ему на руку. Его дом – это его воплощение в кирпиче и растворе: столичная знаменитость, завернутая в маскировку провинциала.

Его голос обрушивается с лестницы в тот момент, когда я закрываю за собой дверь.

– Рен? Это ты?

Я закатываю глаза.

– Нет, это грабитель, который просто оказался с ключом.

– Очень смешно. Поднимись наверх, пожалуйста. Хочу кое–что тебе показать.

Сидя на нижней ступеньке, я стаскиваю ботинки, проверяю подошвы на грязь и аккуратно ставлю их рядом с подставкой для зонтов. Затем поднимаюсь по лестнице на четвереньках, потому что я не доверяла бы лестнице с парящими ступенями и без перил даже в лучшие времена – не говоря уж о той, что построена мужчиной, отвлеченным перспективой потерять половину всего, чем он владеет.

Я нахожу Финна в его кабинете, напряженно сидящим в кресле Herman Miller за своим столом. Его взгляд поднимается над оправой очков, затем медленно скользит по мне сверху вниз.

– Ты должна была зайти вчера вечером. Все в порядке?

Нет, ничего не в порядке.

Хотя я и вышла из гаража Габриэля с высоко поднятой головой, тьма последовала за мной. И когда бессонная ночь в свободной спальне Рори сменилась днём, чувство вины и отвращение исчезли, как дешёвые временные татуировки.

Он занял каждый квадратный дюйм моего мозга, словно платил за аренду. Я снова и снова прокручивала в голове произошедшее в гараже, пока моя версия событий не исказилась. Волнение вытеснило страх, и тьма обрела розовый оттенок.

К тому времени, как я вчера взошла на борт яхты Рафа, я уже не могла вспомнить, почему он вообще меня пугал.

Он даже не прикоснулся к моей коже, и все же он оставался под ней, как горячая лихорадка. Я не хотела, чтобы она остывала. Полагаю, это единственное объяснение тому, почему я влезла на его катер. Почему я забрасывала его вопросами и пыталась проникнуть под его кожу.

Я очень быстро поняла, что связалась не с тем.

Я узнала, каковы его прикосновения, и, что хуже, поняла, что они мне нравятся. Вес его тела на мне, трение, жгущее мои запястья. Острота его зубов и жар его взгляда, когда он смотрел на меня сверху вниз, словно не зная, убить меня или поцеловать.

Это было все, чего у меня никогда не было и не хотелось, и все же его прикосновение преследовало меня до самого дома, до самой двери, где я едва успела добраться до спальни, прежде чем моя рука оказалась между бедер, а прерывистое дыхание увлажнило подушку.

Вопрос Финна прост, но он скручивает мои кишки в узлы. Мы близки, конечно, но его холодность – прямое следствие единственного другого раза, когда я чувствовала себя подобным образом, поэтому я лишь слабо улыбаюсь ему в ответ.

– Я занятая пчелка, дорогой. В чем дело?

Если он и замечает, что мой голос звучит напряженнее обычного, он не подает вида. Вместо этого он ныряет вглубь комнаты и возвращается со стопкой книг.

Он с глухим стуком бросает их на стол.

– Я откопал несколько своих старых учебников времен подготовки к юрфаку в Сильверкресте. Они немного устарели, но я поговорил с профессором Бартоном, и он подтвердил, что программа не сильно изменилась. Я подумал, тебе будет полезно начать читать заранее, до осени. – Он смотрит на меня, и его выражение лица становится жестче. – Что думаешь?

Тишина трещит между бумажными небоскребами и потертыми коричневыми коробками. Я вижу, как его грудь сжимается под свитером с косой вязкой. Я знаю, он готовится наброситься на меня, как только из меня посыплются обычные отговорки – и не могу его винить.

Несмотря на то, что я два года подряд откладывала поступление в Сильверкрест, последовать по стопам дяди в юриспруденцию была моя идея. Изначально я просто хотела прожить свою фантазию об Элль Вудс, но, когда начали приходить ночные письма, я поняла, что быть адвокатом защитником для безгласных – это высшее благодеяние. Это разобьет то одно предложение – пять слов, двадцать букв, включая пробелы, на миллион осколков и наконец заставит письма прекратиться.

Хотя мой средний балл был хорош, и я участвовала во всех внеклассных мероприятиях, не связанных с физическими нагрузками, я была далека от кандидата в Лигу Плюща. Потребовалась небольшая осмотрительность и изрядная доля кумовства, чтобы обеспечить мне место. Дядя Финн дергал за ниточки, как опытный кукловод. Он воспользовался одолжением своего приятеля по гольфу из приемной комиссии Сильверкреста, а также бывшего однокурсника, работающего в комитете по стипендиям Американской ассоциации юристов.

Финн рисковал для меня всем, и чаще, чем я заслуживаю.

Я не могу снова его подвести.

Он все еще смотрит на меня через весь кабинет, его челюсть сжата и готова к бою. Так что я сглатываю знакомый ком в горле и перемалываю нарастающую панику коренными зубами.

– Я думаю, это отличная идея, спасибо.

Когда его лицо расплывается в широкой улыбке, у меня наворачиваются слезы. Я обожаю, когда Финн улыбается.

После того инцидента он месяцами не улыбался мне.

– Фух. – Он откидывается на спинку кресла и с облегчением выдыхает, развеивая все напряжение между нами. – Тогда я занесу их к тебе на крыльцо завтра утром.

Я киваю и прохожу дальше в комнату, поправляя стопки бумаг и поднимая пустые кофейные чашки. Современный минималистский дизайн, царящий в остальном коттедже, резко обрывается у двери его кабинета. За ней – вечный сентябрь. Пахнет первым учебным днем, заточенными карандашами, книгами в кожаных переплетах и пылью.

– Кстати о вещах на моем крыльце. – Я закрываю ящик шкафа ударом бедра. – Зачем ты оставил свои ботинки на моем крыльце сегодня утром? Надеюсь, ты не ожидал, что я их почищу.

Он хмурится.

– Какие ботинки?

– Те уродливые черные на шнурках. – Я кривлюсь при воспоминании. – Серьезно. Неужели тебе нужны стальные носки, чтобы сколотить несколько полок?

Он отмахивается со смешком, открывает свой MacBook и лениво листает документ на экране.

– Понятия не имею, о чем ты, Рен.

Я открываю рот, чтобы назвать его лжецом, но внезапное осознание перерезает мои голосовые связки.

Ботинки, ждущие сегодня утром на моем крыльце, – не Финна.

Мое сердце бьется о грудную кость, и дешевый адреналин разливается по кровотоку.

Конечно, они принадлежали Габриэлю. Но зачем? Это была какая–то угроза? Часть очередного урока? Зашифрованная игра, о которой я не знала?

В этом нет смысла, но, с другой стороны, ничто в Габриэле Висконти не имеет смысла.

Боже. Может, я была права – этот мужчина и вправду от меня без ума.

Кажется, я парю в воздухе, опьяненная одной лишь мыслью. Переводя дух, я сосредотачиваюсь на книжной полке за столом Финна, чтобы остановить водоворот мыслей. Я читаю названия на корешках каждой книги и витиеватые подписи на каждом сертификате. Скольжу взглядом слева направо и, достигая конца средней полки, замираю.