Ресторан взрывается действием. Стулья скрипят, появляются костюмы. Крупные руки впиваются в ткань.
Каждая голова в ресторане поворачивается, чтобы наблюдать, как двое мужчин тащат угасающее тело Дэвида через лабиринт столов по направлению к кухне.
Я слышу гул шепота, словно он доносится из другой комнаты. Вижу, как ладони хлопают по ртам и прижимаются к сердцам, но лишь краем глаза.
Комната, полная добрых самаритян. И никто из них – не я.
С одеревеневшим позвоночником и прерывистым дыханием, я медленно снимаю салфетку с колен и аккуратно кладу ее на стол.
Я смотрю на свет свечей, танцующий на стенках пустого бокала Дэвида.
– Полагаю, пора закругляться.
Слова сочатся с моих губ, лишенные чувств. Они звучат так же пусто, как и я.
Осторожно я поднимаюсь из–за стола, отодвигая стул с большей уверенностью, чем чувствую сама.
Я не говорю ни слова больше. Он тоже, но это не важно. Потому что я замечаю сжатую челюсть и резкие линии его плеч. Я вижу дрожь в его ладонях, распластанных на столе. Я чувствую его взгляд, убийственно холодный, следующий за мной через весь ресторан и за дверь.
Ночной воздух бьет меня, как удар, более жестокий, чем любое полуночное письмо. Я шатаюсь вперед, к свету фонаря, но не успеваю дойти, как сгибаюсь пополам, хватаюсь за бедра и изрыгаю всю гниль внутри.
С ощущением жжения желчи в горле, я дрожащей рукой провожу по губам и заставляю себя выпрямиться.
Он хочет меня.
Габриэль Висконти хочет меня.
Он не произнес этого вслух, но я увидела это в трещинах его непробиваемого спокойствия, и увидеть это было самой ужасной, самой опасной, необратимой, душу разлагающей вещью, которую я могла совершить.
Потому что сколько бы розового я ни надела, сколько бы добрых дел ни совершила, то одно предложение: пять слов, двадцать букв, включая пробелы, высечено в камне.
У Милдред Блэк есть дочь.
И она – вылитая мать.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
ДАТА ВЫХОДА 2 ЧАСТИ АВТОРОМ НЕ АНОНСИРОВАНА.
