Ткач (ЛП) - Робертс Тиффани

— Нет, — ответила она с дрожащим вздохом.

Веревка продолжала опускаться, обвивая ее грудь и плечи.

— Тогда ты знаешь, что я делаю.

Ахмья ощущала каждое прикосновение его пальцев к коже, и когда она стояла там, обнаженная, с поднятыми руками и выгнутой спиной, ее киска набухла от возбуждения.

Когда его пальцы обвязали шелк вокруг ее грудей, он ущипнул один из напряженных сосков, вызвав у нее резкий вздох.

— Рекош!

Он еще сильнее раздвинул ее ноги, а затем обмотал веревку вокруг ее талии и между бедер. Киска Ахмьи сжалась, и у нее вырвался прерывистый крик, когда он продел шелковую петлю между складками влагалища, завязав узел прямо над клитором. Она зажмурилась от этого ощущения. Каждое едва уловимое движение тела заставляло этот узел тереться о нее, что превращалось в самую изысканную пытку.

Непрошеный стон сорвался с ее губ, когда она выгнулась на веревке. Удовольствие захлестнуло ее.

— Ах, самка, — защебетал Рекош. Он схватил ее за подбородок, уговаривая открыть глаза и посмотреть на него. — Теперь моя очередь.

Дрожь предвкушения пробежала по ее телу, когда он подбросил моток шелковой веревки высоко над головой. Он не отводил от нее взгляда, когда потянул за другой конец, поднимая ее над землей и подвешивая достаточно высоко, чтобы она смотрела на него сверху вниз. Веревка восхитительно впилась в ее клитор.

— О Боже, — прохрипела она, поджимая пальцы ног.

Он обхватил ее ноги и закинул себе на плечи. Когти вонзились в чувствительную плоть ее задницы и бедер, когда он широко раздвинул ее, раскрывая киску.

Рекош сделал глубокий вдох и выпустил его с рычанием.

— Как твое тело жаждет меня.

— Рекош… — дыхание Ахмьи было быстрым и неглубоким, она выдержала его яркий, багровый взгляд.

Он провел грубым, твердым ртом по внутренней стороне ее бедра.

— Больше никаких слов.

Затем он засунул длинный, толстый язык глубоко в нее, и Ахмья погрузилась в блаженство.

ГЛАВА 24



Пальцы Рекоша пробежали по голове Ахмьи, осторожно расчесывая спутанные волосы.

Он не обращал внимания ни на низкое оранжевое пламя потрескивающего костра перед ними, ни на ночную песню джунглей, ни на глубокие тени за пределами света огня. Только две вещи привлекали его внимание — маленькая человеческая самка, сидящая на его сложенных передних ногах, и все чувства, которые она вызывала в нем.

Прямо сейчас главным из этих чувств было удовлетворение.

Оно казалось таким новым, свежим, хотя он знал, что испытывал его раньше. Счастье… но это было нечто большее. В нем была безмятежность, чувство довольства и самореализации, которое усиливалось неослабевающим, непрекращающимся стремлением к своей паре.

В этот момент он чувствовал себя более удовлетворенным, чем когда-либо прежде. Счастливее, чем когда-либо.

Он разделил волосы Ахмьи на толстые пряди, а его нижние руки сжались на ее бедрах.

Рекош мог бы с радостью остаться здесь, с ней, мог бы построить для них дом и провести остаток их дней вместе в этом тихом месте. Только он и его маленький цветок. Но ни он, ни Ахмья не могли этого сделать. Они не могли бросить свое племя, не могли больше причинять беспокойства.

Это будет их последняя ночь здесь. Их последняя ночь в этих древних, осыпающихся руинах, где их любовь действительно расцвела.

Рекош наполнил свои легкие ее сладким, манящим ароматом и начал заплетать волосы в замысловатую косу. Если бы Восьмерка когда-нибудь забрала его зрение, он все равно смог бы найти Ахмью. Ее аромат был вплетен в его душу. Он был частью его самого.

Огонь затрещал, ненадолго привлекая его внимание к пламени.

Он не был готов уходить. Не был готов делить свое время или внимание с кем-либо еще. Часть его активно искала повода, любую причину, какой бы незначительной она ни была, за которую он мог зацепиться, чтобы оправдать их пребывание здесь.

Но им нужно вернуться. Не только потому, что их друзья и семья были в Калдараке, но и потому, что там Ахмья была в гораздо большей безопасности, чем здесь.

Когда Рекош заплел следующую прядь в косу, Ахмья вздохнула и положила руки ему на передние ноги. Ее пальцы нежно погладили тонкие волоски, пропитывая их своим ароматом. Дрожь пробежала по его телу, оставляя восхитительное предвкушающее покалывание на коже. Ее ладони были теплыми, усиливая жар, который вызвало в нем ее прикосновение.

Тихое хмыканье донеслось от Ахмьи. Рекош замер. Это не было задумчивым или скептическим хмыканьем, не было одним из тех кратких возгласов согласия или удовлетворения, которые часто издают люди. Оно было текучим, плавным, как будто плыло на постоянно меняющемся ветру.

Это была песня.

И это был самый прекрасный звук, который он когда-либо слышал.

Гул прекратился.

— Ты в порядке? — спросила Ахмья.

Он в порядке? Почему она…

Только тогда он понял, что его руки перестали двигаться, замерев в наполовину заплетенных в косу волосах.

— Произнеси этот звук еще раз, — попросил он.

Ахмья хихикнула и погладила его по ногам. Затем она еще раз спела эту песню, за исключением того, что на этот раз ее напев перешел в слова. Они были мягкими и лиричными, поднимались высоко и сладостно, опускались низко и страстно.

Рекош ошибался. Это было самой прекрасной вещью, которую он когда-либо слышал.

Ахмья пела. Он знал, что это такое, хотя звуки, которые она издавала, были совсем не похожи на пение вриксов.

Прислушиваясь, он заставил пальцы снова прийти в движение. Ее слова были английскими, и хотя он знал многие из них, ему было труднее уловить их значение в песне — и каким-то образом это только добавляло ей красоты.

Рекош закрыл глаза. Он с удовольствием слушал бы ее пение всю ночь и весь следующий день.

Он мог бы с радостью провести всю свою жизнь, слушая ее прекрасный голос.

Когда песня закончилась, они посидели в уютной тишине, которую нарушали только потрескивание костра и шелест листьев за пределами их убежища.

— Твой отец все еще в Такарале? — спросила Ахмья.

Его руки снова дрогнули, и он открыл глаза. Но тяжесть, которую он должен был почувствовать от ее вопроса, тяжесть, которую он ожидал, не пришла. Была только печаль, навязчивая песня, шепчущая в его сердце.

— Да, — сказал Рекош.

— Ты навестил его, когда возвращался?

— Да.

Она слегка повернулась, глядя на него краешком глаза и нахмурив брови.

— Что-то случилось?

Рекош отвернулся, уставившись в темные джунгли. Он думал, что с этим покончено. Он думал, что его последняя встреча с отцом была концом, что он отбросил всю привязанность, которую испытывал. Что прощание каким-то образом избавило его от собственной боли.

Каким же он был дураком.

Ахмья повернулась к нему лицом, высвобождая свои волосы из его хватки и распуская косу. Она закинула ногу на его и взяла одну из его верхних рук в свои. Рекош опустил взгляд и уставился в глубокие, обеспокоенные карие глаза своей пары.

— Помни, ты никогда не должен о чем-то говорить, если не хочешь, — она протянула руку и погладила его челюсть между жвалами, лаская кожу большим пальцем. — Я могу сказать, что случилось что-то, что огорчило тебя. Просто знай, что я здесь для тебя. Слушать, говорить или просто быть, если все, чего ты хочешь, — это обнять меня.

Он положил головной гребень ей на лоб и закрыл глаза. Обняв за талию, он прижал ее к себе.

Удары его сердец отмеряли уходящее время, пока он оставался в таком положении, впитывая ее прикосновения, ее тепло, комфорт, который она предлагала. Без нее он, возможно, почувствовал бы, как возрождается старый гнев. Без нее его, возможно, поглотили бы обида и горечь.