Такие лжецы, как мы (ЛП) - Джессинжер Джей Ти

Я обдумываю эту нелепую историю и то, как он так буднично её пересказал, и начинаю смеяться.

Это больной смех, безумный, но все равно смех.

— Ты путаешь меня с кем-то другим, миллиардер. Я никогда не видела тебя до того дня, когда ты вошел в мой магазин со своим безумным предложением.

— Да, это так. Это было на вечеринке в честь Хэллоуина на Голливудских холмах. Ты была одета как Женщина-кошка, а я — как Большой Плохой Волк.

Я стою с открытым ртом и бешено колотящимся сердцем.

Я помню ту вечеринку. Помню ее очень отчетливо. Мой наряд, туфли, что я пила, с кем я пошла, все.

И да, я помню Большого Плохого Волка. Как же иначе?

Он был совершенно незабываем.

Маска волка из черного меха закрывала большую часть его лица. Открытыми оставались только подбородок и глаза, которые смотрели из-за маски с диким голодом ночного хищника, выглядывающего из леса. Маска была покрыта золотой краской по скулам и переносице, как у какого-нибудь египетского фараона. Большие заостренные уши напоминали рога демона.

Волк был одет в обтягивающие черные джинсы, которые демонстрировали размер его мускулистых бедер. Он был без рубашки, его невероятная грудь и бицепсы были выставлены на всеобщее обозрение, чтобы все присутствующие женщины могли поглазеть. У него не было ни татуировок, ни каких-либо опознавательных знаков, кроме тех пронзительных ночных глаз, которые неотступно следили за мной.

Дом принадлежал другу друга друга друга, какому-то парню, которого Райан знал по работе. Не знаю, как мы получили приглашение, но я точно помню, что была впечатлена размерами дома и очевидным богатством его обитателей.

Пока хозяин дома не набросился на меня в пьяном виде и не назвал дешевым куском трейлерного мусора, когда я отказалась его поцеловать.

То, что я почувствовала, когда он так усмехнулся... Я никогда этого не забуду.

Он заставил меня почувствовать себя никчемной, как будто я не имела права на существование, потому что явно не соответствовала его социальному положению.

Если он был королем, то я была тараканом.

Думаю, меня выдали мои туфли.

Богатые люди не носят одежду с дизайнерскими логотипами, потому что считают это дурным вкусом, поэтому, не имея других более очевидных символов статуса, таких как машина или дом, они смотрят на часы, сумочку или обувь. На них тоже не будет очевидных логотипов, но, если вас воспитали так, что вы знаете разницу между Patek Phillipe и Vacheron Constantine, вы за милю отличите человека, находящегося в самой низкой налоговой группе.

Всего через несколько минут после этой унизительной встречи я наткнулась на Большого Плохого Волка. Буквально наткнулась, когда, обогнув угол, налетела на него и зацепилась ногой за один его огромный черный ботинок.

Большая рука схватила меня за плечо и удержала, прежде чем я успела упасть лицом вниз на глазах у всех.

Он смотрел на меня с идеальной мрачной сосредоточенностью, его глаза были прикованы к моим. Он не отпускал мою руку.

Первое, что Волк сказал мне низким хрипловатым голосом, от которого у меня по позвоночнику пробежала дрожь, было: — Кто ты?

Это прозвучало как обвинение. Как требование. Как будто он знал, что мне не место в этом доме с его роялем, коллекцией произведений искусства и раздвижными стеклянными стенами, из которых открывался потрясающий вид на Лос-Анджелес, сверкающий, как драгоценные камни, рассыпанные по черному бархату далеко внизу.

Даже если он не имел в виду ничего такого, я восприняла это именно так. После того как меня только что обозвали куском трейлерного мусора, я была очень вспыльчива.

Я выдернула руку из его хватки, уперлась руками в бедра и воинственно выпятила подбородок.

— Я та, о ком тебя предупреждала твоя мать, вот кто.

В его глазах вспыхнул жар. Он наклонился ближе.

— В таком случае мне нужно узнать тебя получше. Я приглашаю тебя на свидание.

Я помню, как высокомерно это выглядело. Не «Ты пойдешь со мной на свидание?», а «Я приглашаю тебя на свидание». Как будто у меня не было выбора. Как будто это уже предрешено.

И тогда я решила, что он еще один богатый засранец, который считает, что имеет право на то, чего не заслуживает. А именно — меня.

— Ни единого шанса в аду, — сказала я.

Затем сделала мелодраматическое заявление о Серсее Ланнистер из «Игры престолов» и ушла, как дива.

Мне было двадцать пять, когда я пришла на вечеринку в честь Хэллоуина с Дани и Райаном. Это было пять лет назад.

Пять лет.

— Теперь ты вспомнила? — спрашивает Каллум, его хрипловатый голос — эхо того, что я помню.

Я шепчу: — Да.

— Для меня это было началом.

— Началом чего?

— Моей одержимости тобой.

Я закрываю глаза, сглатываю и решаю, что, если хоть одна слезинка вытечет из моих глаз, я никогда себя не прощу.

— Похоже, тебе ни капельки не стыдно.

— Нет.

Я плачу: — Господи, Каллум. Что с тобой такое?

Его голос понижается на октаву.

— Ты. Ты — то, что со мной происходит. Ты была такой с тех пор, как я впервые увидел тебя, и каждый день с тех пор.

Пульс стучит в ушах, и я говорю: — Ты следил за мной.

— Да.

— Ты все это подстроил, чтобы мне пришлось выйти за тебя замуж?

— Да.

— Ты манипулировал мной! Лгал мне и манипулировал мной, и ты почему-то думаешь, что это нормально?

— Я бы убил за то, чтобы заполучить тебя, если бы дело дошло до этого.

— Боже мой! Ты вообще себя слышишь? Ты с ума сошел!

— Нет, я влюблен. Есть разница. И давай не будем слишком драматизировать. Сейчас ты в гораздо лучшем положении, чем несколько месяцев назад. И все твои друзья тоже. Благодаря мне.

— Мои друзья? — повторяю я, в моей голове звенят совершенно новые тревожные колокольчики. — А что с моими друзьями?

— Райан — очевидный пример. Дани тоже выиграла от повышения зарплаты, как и их дочь. А еще есть все твои сотрудники, которым ты так щедро повысила зарплату. Теперь Вивьен может съехать из своей ужасной квартиры, которую постоянно кто-то вандалит, Тейлор не придется ехать за матерью во Флориду, чтобы жить с бабушкой и дедушкой в Sunnyside Retirement Village, Харпер может позволить себе нанять хорошего адвоката, чтобы снова обратиться в суд за алиментами, а мистер Мерфи может позволить себе все те дорогие лекарства, которые он принимает.

Мое тело не может решить, хочет ли оно замерзнуть или облиться потом, поэтому оно делает и то, и другое.

Ошеломленная, почти потеряв дар речи, я сумела сказать: — Ты стоял за актами вандализма в квартире Вивьен?

— Не расстраивайся так. Ей ничего не угрожало. Это было всего лишь несколько разбитых окон.

Я шиплю: — И… и Тейлор? Развод ее родителей?

— Я мог немного подтолкнуть этого придурка, её отчима, к тому, чтобы он оставил жену и падчерицу в покое.

Голова кружится. Я едва могу стоять на ногах. Масштабы того, что Каллум сделал, поражают воображение. Мне приходит в голову еще кое-что, и я задыхаюсь.

— Бен.

Это все, что я могу сказать, но этого достаточно. Каллум прекрасно понимает, о чем я говорю.

В его тоне сквозит отвращение: — Да, твой никчемный бывший парень. Если говорить о кусках дерьма, то он — лучший. Он тебя не заслужил.

Находясь в истерике, я требую: — Что ты сделал? Ты угрожал ему? Причинил ему боль?

— Я показал ему фотографии его и девушки, которую он трахал за твоей спиной, и сказал, что, если он еще раз заговорит с тобой, я перережу ему горло. В тот момент я держал довольно большой нож у его яремной вены, так что он благоразумно решил мне поверить.

В уголках моего зрения вспыхивают звезды. Комната начинает вращаться.

— Боже мой. Боже мой. Ты... ты...

— Твой муж, — заканчивает он, и это звучит как смертный приговор.

— Я собиралась сказать «зло»!

Повисает пауза, а затем он снова начинает говорить, и его голос звучит именно так, как он есть: безжалостный, харизматичный лжец.