Спецназ. Притворись моим - Алекс Коваль

– Тогда откуда такие познания? – продолжает допытываться участковый.

– Приходилось сталкиваться с подобным, – съезжаю я.

– По жизни? – Въедливый взгляд.

– По работе, – отрезаю я.

– Тоже мент?

Мажу по мужику ледяным взглядом и оставляю последний вопрос без ответа. Петрович этот больше на преступника похож, чем на блюстителя закона. Не нравится он мне. Неприятный тип. Из-за таких вот… индивидов нашу полицию потом и не любят. Хают.

– Готово. Что еще, Сот? – спрашивает Ира.

– Особые приметы нужны, – отвечает ей за меня Петрович, наконец-то вспомнив, чья это работа – заявления от пострадавших принимать. – Возраст, пол, во что одет был преступник. Отличительные черты, может, были какие-то? Вспоминайте, гражданочка.

– Пацан лет десяти. Метр тридцать ростом. В черной куртке, драной на локтях, красной шапке с оторванным помпоном и зимних ботинках на толстой перфорированной подошве, – отвечаю я за Агапову. Она удивленно косится в мою сторону. – Узнали, кто?

– Сложно сказать. Образ у вас вышел такой… собирательный.

– А у вас тут такой большой выбор карманников, что ли? Или хулиганов малолетних?

– Ну, много не много, а мы должны быть уверены в виновности обвиняемого. Вы пишите, пишите, – кивает с улыбкой Петрович. – Будем искать.

Агапова поджимает губы.

– Бесполезно это, да? – смекает наконец-то. – Никого вы не будете искать. Только зря бумагу мараю.

– Ну почему же? Я сделаю всё, что в моих силах, – улыбается ей Петрович.

– Пиши, – стискиваю я челюсти. – Всё, что я перечислил, пиши, и от себя добавь, если что-нибудь заметила, – теперь из вредности это дело доведу до конца! Пошуршу среди знакомых, поищу, кто сможет тряхнуть «сверху» этот участковый пункт полиции.

Терпеть не могу, когда своей властью так по-скотски распоряжаются.

Пока Ира усердно строчит на быстро заканчивающемся листе приметы вора, я отхожу чуть в сторону. Достаю телефон и пробегаю глазами по списку контактов. Нахожу парочку «высоко летающих» птиц, которые могут быть мне полезными в этом вопросе.

Смешно, конечно, что я так распыляюсь ради дешевого кошелька и пары купюр. Но это дело перешло в разряд принципиальных. Заношу палец над именем знакомого генерала, с которым уже много лет поддерживаем хорошие приятельские отношения.

– Никит, ты куда? – слышу напряженное.

– Выйду, позвоню, – бросаю. – Сейчас вернусь. Две минуты, – внушительным взглядом смотрю на подозрительного Петровича, мысленно транслируя ему, чтобы не смел девочку обижать. Эта отбитая капризная принцесса – моя. Головная боль.

Выхожу на крыльцо дома. Набираю номер и прикладываю трубу к уху. Слушая гудки, оглядываю заснеженный участок. На улице уже начинает смеркаться. Ярко-оранжевый закат быстро затягивают серые тяжелые тучи. Скоро повалит снег. А холодрыга адская уже. Как бы уши без шапки не отморозить.

На четвертом длинном гудке мои глаза улавливают какое-то движение за забором. Приглядываюсь. Из-за высокого сугроба выглядывает знакомая красная шапка с ниткой там, где должен быть помпон. И двигается эта шапка прямиком к калитке Петровича. Задорно так, вприпрыжку.

Та-а-ак, а вот это уже интересно…

Я сбрасываю вызов. Стараясь не скрипеть ступеньками, спускаюсь с лестницы и, осторожно ступая по свежему снегу, отхожу за угол дома. Прячусь. Краем глаза наблюдая, как тот самый воришка в драной куртке заходит на участок и, весело подкидывая в руке розовый кошелек Агаповой, чешет в сторону дома. Что-то насвистывая себе под нос, малой меня не замечает.

Поднимаясь по ступенькам, стягивает зубами мокрую варежку с руки и открывает дверь, прокричав:

– Бать, я тут кошель нашел. Наверное, какая-то фифа с поезда пот…

– Нашел, значит?

Мне хватает пары широких шагов, чтобы подлететь к воришке. Малой вздрагивает. Я хватаю его за ухо.

– Ай! – вопит. – Ау! Дядь, пусти, а?! – брыкается.

– Тебе говорили, что врать и воровать нехорошо, малец?

– Да иди ты…! – пытается заехать мне кулаком по животу. – Ты кто ваще такой?!

– Ангел возмездия.

Перехватываю его за шкирку и в дом затаскиваю.

– Юрка! – подскакивает на ноги Петрович.

– Это ты! – подлетает к мальчугану Агапова. – Отдай! – выхватывает свой кошелек, тут же проверяя содержимое. – Ну точно, карты на месте, наличных нет. Вор-р-рюга!

Отпускаю юркого малого. Он к бате бежит. За спину прячется.

– Я ничо не крал! Я нашел! На полу валялось!

– Врешь! – рычит Агапова. – Ты у меня из рук его выхватил, когда я пирожки покупала!

– А вот и нет!

– А вот и да!

– Ну теперь понятно, кого вы тут крышуете, товарищ участковый, – угрожающе заламываю я бровь. – Как вопрос решать будем?

– Юрка, ты опять за свое? – рычит Петрович, отвешивая малому подзатыльник. Не болезненный, но крайне обидный на глазах у двух незнакомых людей. – Сколько раз я тебе говорил, что брать чужое плохо?

– Но я правда наше-е-ел, бать…

– Даже если нашел! Не всё, что плохо лежит, можно поднимать! Присесть в тюрьму хочешь? Или чтобы меня с работы поперли? Конфеты твои покупать тогда на что будем? На фантики? – распаляется мужик. – Извиняйся давай перед девушкой! – подталкивает пацана к нам.

Тот шапку с головы стягивает и стоит, потупив взгляд. Мнет ее в руках. Проходят долгие мгновения, прежде чем слышим бубнеж под нос:

– Простите, тетенька, я не хотел. То есть… хотел. Там в магазине у теть Веры новые конфеты завезли. И я попробовать хотел. А воровать не хотел. Батя денег не дал. Нет, говорит, на конфеты. И я… вот… – ныряет рукой в карман, вытаскивая оттуда пару помятых соток и две пятирублевые железки, – всё, что осталось. Больше нет.

Мы с Агаповой переглядываемся.

Вижу по ее взгляду – поплыла.

Меня же такими историями растрогать сложно. Я в этой жизни видел слишком много дерьма. И детей, которые плакали у тебя на глазах, а за спиной совершали какую-нибудь дичь. И людей, которые на публике носят нимбы, а по сути своей – те еще дьяволы. Никому в этом мире верить нельзя.

Но Ира вздыхает и комкает свою «заяву», говоря:

– Принимается. Но больше так не делай! Может, у людей это последние деньги, а им тоже конфет охота. Или они погонятся за тобой и на поезд опоздают, без вещей останутся…

– А че, так бывает? – искренне удивляется Юрка.

Агапова показывает на нас с выражением лица: «Вот тебе живой пример».

Мелкий присвистывает.

– Инцидент исчерпан? – интересуется, глядя на меня с опаской, Петрович.

– Исчерпан, – подтверждаю я.

Хотя к его рабочему «рвению» у меня до сих пор есть вопросики.

– Деньги возьмите, – говорит пацан, все еще не опуская руку с «сотками».

– Себе уж оставь, – фыркает Агапова. – Лучше скажите, как из вашей тмуторокани уехать можно? Кроме поезда. Он завтра. Поздно. Нам не подходит. Может, знаете, у кого в поселке есть машина? С кем можно договориться?

– Вам не просто машина нужна, а внедорожник. На другом по нашей местности не пробраться. Дороги замело. Снег третий день валит и вон опять, – кивает на окно, – пошел, зараза.

– Окей. У кого он есть? Внедорожник?

– Да ни у кого, – пожимает плечами мужик. – Деревня загибается. Откуда тут кровные на такую технику. Тут бы на булку хлеба заработать.

– И что, совсем-совсем без вариантов? – строит жалобную гримасу девчонка.

Удивительно, что, оказавшись в такой заднице, она все еще верит в положительный исход.

– Ну есть один вариант. Внук баб Нюры, вроде бы, завтра в райцентр возвращается. Хатка у него там. Сто пять километров тут отмотать надо. Попробуйте с ним договориться. Может, подхватит. А оттуда уже на междугородном автобусе уедете.

– Отлично! – хлопает в ладоши Ира. – Где нам этого внука найти?

– Этого не знаю. А баб Нюра на второй улице живет, седьмой дом. Зеленый.

Из дома Петровича мы выходим, когда на улице уже совсем стемнело. Время всего шесть часов, а деревню накрыла ночь.

Мы выныриваем в калитку и останавливаемся, оглядываясь по сторонам. Я втягиваю голову в плечи. Холодные порывы ветра кусают каждый оголенный участок кожи, пробираясь и под теплую ткань парки. Завывают в кронах сухих деревьев, нагоняя в окружающей обстановке определенную жуть. Да еще и снег идет: крупными пушистыми хлопьями, заметая протоптанную на дороге тропинку. Видимость отвратительная.