Очаровательная проказница - Карлайл Лиз

– О, Эллиот!

Он смотрел на нее, в его глазах было море печали, два десятилетия тревоги и вины. И тогда она поняла, что он гневается на самого себя и знает, что гнев теперь ничего не решит. Воинственный настрой вдруг покинул его, широкие плечи поникли. Такая нетипичная капитуляция взволновала Эванджелину едва ли не больше, чем вспышка гнева.

– Эви, ты старалась, – прошептал он, его лицо сморщилось от горя. – Видит Бог, как ты старалась. Но Зоэ наполовину я, наполовину ее мать. И вся материнская доброта на этой земле, возможно, не преодолела бы такой проклятой крови.

– Успокойся, любимый, – приговаривала Эванджелина, притянув мужа к себе. – Ты хороший человек, прекрасный. И ты замечательный отец всем нашим детям. Я не допущу, чтобы ты говорил дурно о себе самом или о Зоэ. Ты меня слышишь?

Но она боялась, что Эллиот никогда полностью не верил в это, независимо от того, как часто она это повторяла. А она говорила это – и действительно так думала! – много лет. Он был всем, о чем она мечтала, дети любили и уважали его. Почему он не понимает, что случившееся – это всего лишь реакция Зоэ на боль?

Ей, однако, недолго пришлось об этом раздумывать. Через несколько минут вошла Зоэ с опухшими от слез глазами. Тем не менее, несмотря на маленький рост, она держалась как герцогиня, и ее вид, казалось, снова распалил решимость Рэннока.

– В-выйти замуж за Робина? – давилась словами Зоэ, когда ей объявили ее судьбу. – О, папа! Нет!

– Нет?.. – Рэннок метался по комнате, как зверь в клетке, ероша темные волосы. Потом повернулся к дочери. – Что значит «нет»?

Зоэ смело шагнула к нему. Они сошлись у чайного столика, переминаясь с ноги на ногу, как боксеры на тренировке, и так походили друг на друга, что Эви рассмеялась бы, не будь сама на грани слез.

Зоэ унаследовала красоту матери, Эванджелина в этом не сомневалась, но поза, горящие глаза, упрямый разворот плеч – это чистокровный, страстный Армстронг.

– Мы с Робином не подходим друг другу! – крикнула Зоэ, сжав кулаки. – Он… он не любит меня, не так любит! Кроме того, папа, он не желает жениться на мне.

– Ах, не желает? – рыкнул отец. – Желание теперь не имеет никакого значения, моя девочка! Он желал достаточно, лапая тебя и сорвав одежду, так что теперь пожелает жениться на тебе, черт побери!

Шотландский акцент прорезался в речи Рэннока с интенсивностью, которой жена прежде никогда не слышала. Чтобы предотвратить катастрофу, она положила руки на плечи Зоэ.

– Зоэ, пожалуйста! – пробормотала она. – Робин сделал тебе предложение, и я действительно думаю, что ты должна сказать…

– Предложение? – в тревоге распахнула темные глаза Зоэ.

– Да, парень по крайней мере знает, чего от него ждут, – заявил отец, – и, если хочет жить, сделает это.

Эванджелина укоризненно взглянула на мужа.

– Эллиот, помолчи! Лорд Роберт, может быть, и шалопай, но он всегда был джентльменом. Нам предстоит свадьба. И надо радоваться.

– Что?! Радоваться, что я загубила Робину жизнь? – воскликнула Зоэ. – Эви, Робин мой друг! Как я могу перенести, что его насильно привязывают ко мне?

– Стань для него лучшей женой, – торжественно сказала Эванджелина. – Леди, которой его семейство будет гордиться. Я знаю, мистер Амхерст и Джонет будут рады тебе.

– Нет! – Зоэ закрыла лицо руками. – Эви, пожалуйста! Я не могу!

Но на этот раз Эванджелина не дала падчерице пощады.

– Зоэ, подчинись, – сказала она спокойно. – Дело сделано, девочка. Если бы я могла спасти тебя от этого, я бы это сделала, даже папа бы сделал. Но мы не можем. И ждем, что ты примешь это с достоинством.

Роуленды и Амхерсты собрались в кабинете лорда Мерсера. Маркиз сидел за полированным столом красного дерева, у его ног спали собаки Озорник и Бонни. Его мать Джонет села по левую руку от него, отчим Коул – справа, осужденный узник сидел между ними через стол.

Мерсер смотрел на брата. Робин, как побитый, повесил голову, плечи сникли, и даже в высохшем сердце Мерсера шевельнулось сочувствие.

Тишину нарушил лакей, принесший кофе. Поставив поднос на стол, он вышел. Джонет деликатно кашлянула и принялась разливать кофе.

Мерсер видел мать словно сквозь пелену, едва замечая тонкую фарфоровую чашку, которую она поставила перед ним. Он старался думать, не о себе, а о матери. Можно сказать, оба сына разочаровали ее прошлой ночью. Она все еще возмущена? Смирилась?

Ее вечеринка вряд ли могла обернуться большей катастрофой, печально размышлял Мерсер, постукивая по столу ручкой с металлическим пером. Ссора на террасе с Зоэ волновала его по причинам, о которых он все еще не хотел думать. Потом Клер изобразила обморок, устроив спектакль, достойный театра «Друри-Лейн».

Но судьба сочла это недостаточным наказанием. Ему было суждено стать свидетелем погибели Зоэ, сцена, когда она полуголой сидела на коленях брата, врезалась ему в память. Зоэ оседлала Робина, одна пухлая грудь вывалилась из корсажа, роскошная прическа рассыпалась. С влажными, припухлыми губами Зоэ выглядела необузданной, распутной. Именно такой, какой он воображал ее в порыве страсти.

Чувствуя отвращение к себе, Мерсер закрыл глаза и загнал эротическую картину в самые темные глубины сознания – должно быть, уже в сотый раз. Зоэ предстоит стать невестой его брата. Память о той пышной совершенной груди с налившимся розовым соском больше никогда не должна всплывать в его уме. Его гнев на Зоэ, постоянная досада, даже забота о ее благополучии – все это должно кончиться. Теперь это обязанности его брата. Мерсеру радоваться бы, что этот груз спал с его плеч. Вместо этого он задавался вопросом, годится ли Робин для этой работы.

Конечно, не было никакой необходимости рассказывать матери, что произошло в кабинете. Она слишком проницательна. Вчера вечером, как только ушли последние гости, она устроила Робину головомойку, и испанская инквизиция в подметки не годилась разгневанной Джонет Амхерст. Робин выкладывал историю в путанице оправданий и извинений, пока его мать наконец не спрятала коготки и отослала его зализывать раны. Схлестнувшись с графиней Килдермор, нельзя уйти невредимым.

Их отчим, хотя и более дипломатичный, радовался не больше жены, поскольку Зоэ была его давней любимицей. Что касается самого Мерсера, он едва понимал свои чувства. Были среди них и гнев, и горе, но и какая-то внутренняя ярость, которой он не мог объяснить.

– Господи, да перестань ты барабанить! – Робин сердито глянул на ручку. – Брак я еще могу вынести… но прекрати эту чертову канонаду!

Мерсер бросил ручку, и она заскользила по полированному дереву.

Отчим сердито прочистил горло.

– Придержи язык, Робин! – предостерег он. – Не забывай, что здесь мама.

Робин настороженно взглянул на Джонет.

– Да… хорошо, сэр, что вы не слышали, как она поносила меня вчера вечером. У вас бы волосы в ушах зашевелились.

– Хотя молодым грубиянам я, наверное, кажусь древним Мафусаилом, – ответил отчим, – я еще не достиг возраста, когда волосы в ушах растут. – Он с негодованием посмотрел на пасынка, потом взял чашку. – Что касается этого брака, то Зоэ чудесная девочка. Мы с мамой любим ее почти как родную. Если бы мы думали, что ты несчастен…

– Коул, сейчас не время думать о несчастьях, – вмешалась Джонет. – Зоэ опозорена, и Робину некого винить в этом, кроме себя. Дело сделано.

– Да, – сказал Робин печально. – Остается ждать ответа Рэннока.

– Полагаю, мы все знаем, каков он будет, – сказал Мерсер, – хотя после венчания Рэннок может избить тебя до полусмерти.

– Спасибо на добром слове, – язвительно поблагодарил Робин.

Мерсер не стал отвечать и снова взял разговор под свой контроль.

– Мама, – повернулся он к Джонет, – ты займешься объявлением?

– Конечно, – ответила она. – Коул, ты поговоришь с епископом?

– Ах да, специальная лицензия! – бормотал отчим.

– И нужно выбрать церковь, – сказал Мерсер, – поскольку Ричмонд далеко от…