Кухарка из Кастамара - Муньес Фернандо Х.

– Больше никогда не входи без разрешения, – невозмутимо сказал он. – Этого требуют хорошие манеры.

– Мне жаль вам об этом говорить, господин маркиз, но мне не требуется разрешения, – вызывающе ответил тот. – Я Кастамар, а это мой дом, и, учитывая, что вы мне тыкаете, прошу вас обращаться ко мне сообразно моему положению.

Амелия отступила на шаг с округлившимися от удивления глазами и прикрыла рот рукой. Этот темнокожий возник перед маркизом, как титан Прометей перед богами, чтобы передать огонь людям. Такое поведение цветного по отношению к белому, да еще и представителю знати, чей статус явно был намного выше его, переходило все границы, даже несмотря на то, что в этом доме с ним обходились как с Кастамаром. Маркиз мог потребовать от хозяина дома формальных извинений за столь унизительное обращение, но он лишь улыбнулся, показав хорошее расположение духа.

– Этого ты от меня не дождешься, но, учитывая, что донья Мерседес считает себя твоей матерью, а я ее искренне уважаю, самое большее, что я могу сделать для такого нетипичного негра, как ты, так это просто не замечать, – спокойно ответил он.

– Этого будет достаточно, маркиз, – ответил тот с поразительной простотой. – А сейчас я проведу вас к остальным.

Амелия кивнула, не зная, что и подумать об обеих сценах, свидетелем которых она только что стала. Она посмотрела на темнокожего и вежливо, но отстраненно улыбнулась, как и в прошлый свой визит. Даже сейчас она не знала, как себя с ним вести. С противоречивыми чувствами она следовала за ним по галерее, что вела во внутренние закрытые дворики здания. И, проходя по крытой галерее с дорическими колоннами и стрельчатыми арками, она вдруг почувствовала, что ее решение приехать в Кастамар будет иметь для нее неожиданные последствия.

8

15 октября 1720 года, вечер

Клара раздула огонь в печах, чтобы приготовить птицу для супа и трех первых мясных блюд на ужин: медальонов из говяжьей вырезки на луковой подушке с яблочным пюре, тефтелек из птицы и молодых голубей на вертеле. Позднее планировалось подать жаркое из гуся на древесных углях, которые она расшевелила кочергой. На десерт, помимо «ажурных» королевских салатов [23], она приготовила творожное суфле с ежевикой, которое, по ее мнению, должно было понравиться господину. Как ей сообщила Элиса Коста – ее единственная на тот момент подруга, – дон Диего любил во время своих прогулок собирать ягоды с кустов ежевики, растущих в имении.

Она осознавала, что радость от приготовления этого ужина продлится всего несколько часов, пока из Мадрида не вернется наводящая на всех ужас ключница. Однако за последние десять лет она не могла припомнить ни одного столь же счастливого дня, как этот. Она посмотрела в сторону, ожидая, что в любой момент может войти вздохнувшая с облегчением после увольнения главной кухарки Кармен дель Кастильо и обе посудомойки, Мария Солер и Эмилия Кихано, которые, как беспризорные кошки, прибились к кухне, потому что им больше некуда было идти. Улыбнувшись про себя, она зачерпнула столовой ложкой еще горячую кашу и покормила Росалию. Та, показывая пальцем в пустоту, пыталась произнести какое-то ей одной понятное слово. Клара присела на маленький табурет, которым пользовались, чтобы добраться до верхних полок, и задумалась. Пережить первые шесть дней в Кастамаре уже было чудом. Она, не рассчитывавшая на большее, чем чистить чеснок, молоть зерно, потрошить цыплят и намазывать масло, смогла полностью самостоятельно продумать и приготовить обед для господина и его гостей. И, что самое любопытное, обязана она всем этим от начала и до конца была решению экономки.

Перед отъездом в Мадрид донья Урсула подошла к Кармен дель Кастильо и сообщила, что та должна сделать все, чтобы до ее вечернего возвращения никто не заметил отсутствия сеньоры Эскривы. Хватило одного взгляда, чтобы Кармен поняла, что если не справится, то экономка вышвырнет ее на улицу, особенно если привезет новую главную кухарку, которая, возможно, в качестве своей помощницы порекомендует кого-нибудь из своих. Ведь Кармен, которая на самом деле была простой второй помощницей, могла уверенно приготовить не более двадцати блюд: из них лишь два или три не были повседневными и могли быть должным образом поданы. Вот почему, когда донья Урсула ушла, она принялась дрожать и от волнения не могла даже яйца взбить. Посудомойки, еще более вялые, чем когда-либо, ощипывали голубей и натирали на терке хлеб на панировку, не поднимая головы от стола. Так прошло полчаса, пока Кармен не удалилась в галерею, ведущую в погреб. Клара нашла ее там рыдающей за дверью маленького погреба. Очень нежно она положила ей руку на плечо. Та обернулась, вытирая слезы, и посмотрела на нее тем измученным взглядом, который Клара хорошо знала.

– Она меня выгонит, – сказала Кармен. – Я не умею готовить так, чтобы соответствовать господину…

– Я умею, – уверенно ответила Клара. – Если позволишь, то уверяю тебя, что дон Диего и его друзья получат лучший обед из тех, что они когда-либо пробовали.

Кармен посмотрела на нее как на ангела, осознав, что сможет и дальше получать свое жалованье. Клара улыбнулась, увидев, что обветренное лицо Кармен становится менее напряженным. Ее же лицо, напротив, наполнилось радостью от того, что она целый день будет заведовать кухней Кастамара. Они вместе вернулись на кухню и там, под руководством Клары, начали готовить обед: для господина и его друзей, а также для прислуги. Так она весь день провела среди печей: без остановки убирала и готовила, будто в распоряжении у нее был целый штат помощников, соответствующий большому дому. Сейчас, когда уже начало смеркаться, она могла лишь сказать себе, что все прошло наичудеснейшим образом, что это был день, о котором можно было только мечтать и за который она отдала бы сто других.

Клара докормила Росалию и вытерла ей губы. Девушка, давно не знавшая ласки, неожиданно обняла ее и назвала по имени. Клара засмеялась, а потом чистым платком вытерла ей лицо и руки. Настоящее чудо, что это создание смогло выжить под присмотром сеньоры Эскривы. Она поднялась, чтобы снова раздуть огонь в печах – как раз к возвращению Кармен и обеих посудомоек после короткого отдыха.

Раздав им краткие указания, она направилась к ответственному за буфет, чтобы приказать помощникам принести вырезку для медальонов. Потом она сходила в службы, отвечающие за подачу еды и фруктов, чтобы принесли сезонные яблоки, очистили их от кожуры и семечек и перетерли в пюре. У нее с собой были две тетрадки, чернильница и перо, чтобы записать все расходы, но стоило ей попытаться открыть дверь, как та резко застопорилась. Ее рука соскользнула с дверной ручки, и она костяшками стукнулась о дерево. Она вскрикнула и, переступив порог, обнаружила, что стоит перед герцогом и что это он помешал двери распахнуться. Клара сделала глубокий вдох и склонила голову, присев в низком реверансе, опять же более подходящем даме, чем служанке.

– Простите, ваша светлость, я не знала…

– Ничего страшного, сеньорита Бельмонте, – прервал ее герцог. – Это я был неосторожен.

Она снова слегка кивнула и сделала легкий реверанс в знак вежливости, про себя отметив, что он любезно назвал ее по фамилии: было очевидно, что дон Диего в какой-то момент поинтересовался по поводу нее.

– Ваша светлость.

– Позвольте взглянуть, – внезапно сказал дон Диего, осторожно беря ее за руку с намерением лишь проверить, все ли в порядке.

Клара почувствовала сильное, уверенное прикосновение и не смогла не поднять головы. Она рассмотрела черты его лица, словно написанные маслом, его янтарные глаза, которые разглядывали ее руку. Она почувствовала, как он, не замечая того, кончиками пальцев нежно поглаживает ее ладонь, и по спине у нее побежали мурашки. Она вспомнила, как дон Диего обнаружил ее подглядывающей за дверью, и захотела извиниться, но герцог поднял глаза и какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Через секунду он улыбнулся, кивнул, как это принято у благовоспитанных кабальеро, и отступил на шаг, изящно отпустив ее руку.