Кухарка из Кастамара - Муньес Фернандо Х.

– Какое удовольствие встретить вас здесь, – сказал он, приглаживая усы.

– Я тоже очень рада, дон Орасио, – лаконично ответила она, моля Всевышнего о том, чтобы он не был в курсе ее злоключений.

– Как жаль, что я встретил вас только сейчас, дорогая, – сказал он. – Я уже отправляюсь в Кадис.

– Да, очень жаль, – обронила она с лучшей из своих улыбок, тем временем в страхе высматривая в толпе лицо маркиза или доньи Мерседес, опасаясь, что они вот-вот появятся. – Иначе мы могли бы спокойно поговорить.

– Конечно, дорогая, – ответил он и немного подошел к ней, пряча в усах похотливую улыбку. – Уверен, что мы могли бы тогда сойтись поближе.

И когда эта жаба положила на ее руку свою лапищу, ее охватила паника. «Он в курсе, – подумала бедняжка, – я пропала». Амелия инстинктивно отступила, не в силах отвести застывшего взгляда от его волосатого лица с блестящими мясистыми губами. Его прикосновение было для нее невыносимо, и девушка попыталась вызволить руку, но он не отпускал. Она почувствовала себя в ловушке и стала слабо сопротивляться, как вдруг чья-то трость сильно ударила по руке жабы. От боли он отступил на шаг, и какой-то кабальеро встал перед ней, чтобы укрыть ее за своей спиной.

– Сеньор, вы не понимаете, когда дама возражает против вашего присутствия? – спросил он с поразительным спокойствием.

– Я не потерплю, чтобы меня безнаказанно били, – гневно произнес дон Орасио. – Могу я знать, к кому обращаться за сатисфакцией?

– Конечно, сеньор. Позвольте прояснить ситуацию, – сказал кабальеро, почти вплотную подходя к нему. – Я дон Энрике де Аркона, маркиз де Сото, а эта сеньорита, которой вы не давали проходу, находится под моей защитой.

Щеки дона Орасио мгновенно сдулись, а глаза, утратив блеск, наполнились раболепной трусостью.

– Конечно… Конечно, это было… недоразумение, сеньор.

Дон Энрике не произнес больше ни слова, а просто бросил на него суровый взгляд, и дон Орасио, поспешно попрощавшись, затерялся в толпе. Донья Мерседес, которая все это время держалась на расстоянии, наблюдая за сценой под защитой двух своих лейтенантов из личной охраны Кастамара, лакеев и камердинеров, обняла ее и, посетовав на то, как сложно теперь встретить настоящего кабальеро, спросила, как она себя чувствует.

– Превосходно, – ответила Амелия. – Я так рада видеть вас, да еще и в такой прекрасной компании, – добавила она, посылая благодарный взгляд маркизу.

– Да нет же, дорогая… Вы себе не представляете, сколько я про вас говорила и как скучала по вам. Позвольте…

И она представила дона Энрике как одного из самых остроумных кабальеро во всем Мадриде, и Амелия позволила ему взять свою руку в шелковой митенке и поцеловать по всем правилам этикета.

– Рада познакомиться, – сказала она, сделав легкий реверанс и, наклонив голову, соблазнительно улыбнулась ему.

– Это я очень рад.

Герцогиня-мать испытала прилив искренней радости и так же любезно, как в былые времена, не преминула пригласить Амелию в Кастамар погостить столько, сколько пожелает, или хотя бы до окончания ежегодных празднований в имении. Та, следуя правилам этикета и вопреки своим собственным желаниям, отказалась под одобрительный взгляд Энрике де Арконы.

– Я не могу допустить, чтобы, будучи в Мадриде, вы были вынуждены останавливаться на постоялом дворе, – возразила донья Мерседес, следуя традициям испанских грандов. – Самое время немного оживить женским присутствием скорбный дворец моего сына.

С этого момента и до самого приезда в Кастамар время, несмотря на значительное расстояние, пролетело незаметно в основном благодаря присутствию маркиза и его взглядам. Амелия лишь мимолетно отвечала на них, волнуясь и изображая скромность. Он, несомненно, обладал мощной и притягательной аурой, и само его присутствие в карете не оставляло места больше ни для чего. Амелия не смогла подавить игривую улыбку, на которую он ответил еще более непринужденной. Возможно, если ее изначальный план с герцогом не сработает, маркиз мог бы стать превосходной альтернативой. Однако время еще не пришло, и она постаралась избегать его взгляда всю оставшуюся дорогу. Вместо этого она завязала милый разговор с доньей Мерседес о представлении. Герцогиня посоветовала ей произведения Мольера, а именно комедию «Смешные жеманницы» и еще одну, несколько скандальную, под названием «Тартюф», которая во Франции была запрещена до последней трети прошлого века.

– Как я понимаю, ваша бедная матушка все в том же состоянии, – добавила она, ожидая от Амелии подтверждения своих слов. – Как только мы узнали о трагедии, я сразу же написала вашему отцу.

– Мы вам очень благодарны. После нервного припадка, сказавшегося на ее рассудке… – пробормотала Амелия, – она сама не своя. Поэтому он решил удалиться от двора.

– Двор… иногда бывает таким бестактным, – ответила донья Мерседес с отвращением.

– Но таким необходимым, моя дорогая донья Мерседес, – заметил маркиз.

Наконец экипаж проехал невысокую стену вокруг имения Кастамар и оказался на усаженной каштанами мощеной дороге, которая вела к главному зданию. Остались позади казармы и пост охраны с небольшим гарнизоном, а также постройка, в которой находились кучерские и конюшенные службы. Как пояснила донья Мерседес, сын приказал перестроить последние, чтобы сделать проживание слуг более удобным. Потом они проехали по каменному мосту, украшенному колоннами с гранитными шарами наверху – именно таким она его и помнила, – пересекли ручей Кабесерас, приток реки Мансанарес, и, поднявшись на несколько поросших соснами холмов, добрались до небольшого плато. По мере продвижения экипажа перед ними начинал вырисовываться подсвеченный изнутри замок Кастамар. Амелия испытала то же чувство, что и в свое первое посещение. Он показался ей простым, но величественным сооружением, скорее в стиле Бурбонов, чем Габсбургов прошлого века.

Миновав решетчатые ворота шириной в двенадцать локтей [22] с позолоченными остриями, они продолжили путь по одной из прямых аллей, вдоль которых росли тополя и были разбиты клумбы. Глаза Амелии горели, она подумала, что эти сады с их красными, оранжевыми, желтыми цветами в лучах заходящего солнца вполне могут соперничать со знаменитыми садами Франции. Они подъехали с левой стороны здания и оказались на продолговатой площади, которая оканчивалась главным фасадом. Экипаж остановился у парадного входа, обрамленного большими колоннами с каннелюрами, где их уже ожидали слуги. Поставив ногу на первую ступеньку, Амелия восхищенно взглянула на четырехэтажный дворец и снова ощутила себя в безопасности.

Затем она покинула карету при помощи одного из камердинеров, оставив дона Энрике позади. Донья Мерседес, снимая шляпку с перьями, спросила у дворецкого про своего сына. Когда они поднялись по ступеням величественного портика, им навстречу с поклоном вышел камердинер, чтобы забрать наиболее тяжелые вещи. Герцогиня улыбнулась ему и пригласила маркиза и гостью подождать в одном из маленьких залов, примыкающих к огромной, отделанной яшмой гостиной. Так они и поступили, пока она отдавала распоряжения главному дворецкому помочь им со всем необходимым, а потом исчезла в одной из галерей дворца.

Амелия сняла свою шляпку и подошла к огромным окнам.

– Какой прекрасный вид, – сказала она, чтобы заполнить паузу.

Маркиз положил свою треугольную шляпу на одно из кресел и налил себе ликера. Она стояла спиной к нему и притворялась, что восхищается видом из окна. Дворецкий убедился, что от него больше ничего не требуется, вышел и прикрыл за собой дверь салона, оставив снаружи двух посыльных на случай необходимости.

– Сеньорита Кастро, мне нужно вам кое в чем признаться. Наша общая знакомая раскрыла мне ваш секрет, – прошептал маркиз.

От этих слов лицо ее тотчас же похолодело, но Амелия постаралась не подать виду. Она даже не обернулась.

– Я знаю, что ваш отец умер два года назад, – продолжил маркиз, – и задешево продал поместье в Кадисе, чтобы оплатить карточные долги, и что вам в наследство досталась лишь нищета. Также я узнал от доньи Мерседес о попытке вашего отца породниться с Кастамарами и понимаю, что сейчас, движимая отчаянием, вы собираетесь снова испытать судьбу. Вы должны действовать предельно осторожно: если при дворе узнают о вашем положении, вы станете изгоем. Вас перестанут принимать в приличных домах.