Очаровательная негодница - Сэндс Линси

– Вы желаете, чтобы я сообщил леди Мюри о вашем решении, сир? – со смиренным видом спросил Беккер.

Эдуард с облегчением кивнул.

– Да.

– Благодарю вас за оказанную честь, сир, – сказал Беккер и повернулся к леди Мюри: – Я уполномочен сообщить вам, миледи, что король принял решение выдать вас замуж. Его величество хочет, чтобы вы вступили в брак и завели свою семью.

К изумлению Балана, Мюри, услышав эти слова, сначала и бровью не повела. Казалось, она была даже приятно удивлена этой новостью. Однако через пару мгновений уголки ее губ опустились и она нахмурилась.

– Это шутка такая, Беккер? – с недовольным видом спросила девушка. – Король знает, что у меня нет ни малейшего желания выходить замуж и покидать двор. Зачем ему принимать подобное решение? – Она прищурилась, глядя на незадачливого советника. – Или вы полагаете, что его величество больше не испытывает теплых чувств ко мне, своей дражайшей крестнице, и хочет отослать меня подальше, с глаз долой?

Эдуард издал что-то очень похожее на стон. Судя по всему, это было признаком начала скандала.

– О, конечно нет, миледи, – быстро пробормотал Беккер, который славился при дворе своей изворотливостью. – Вы и его величество, несомненно, привязаны друг к другу. И хотя всем нам будет тяжело расставаться с вами, его величество прежде всего печется о вашем благе.

Леди Мюри, казалось, приготовилась уже в знак протеста оглушительно завизжать на весь зал, но голос Эдуарда остановил ее.

– О боже, Мюри! – воскликнул он, и девушка, закрыв рот, повернулась к нему. – Это Филиппа решила, что ты должна выйти замуж. Она настаивает на своем и не поддается на уговоры. Филиппа говорит, что я веду себя крайне эгоистично, удерживая тебя при дворе и не давая тебе выполнить свое предназначение. Я, по ее словам, лишаю тебя семейного счастья – мужа и детей. Мне жаль, дитя мое, но Филиппа не отступит от принятого решения. Если же я буду спорить с ней, она сделает мою жизнь невыносимой, превратит ее в кошмар. – Эдуард сделал паузу и, оглядевшись по сторонам, нахмурился. Он понял, что многие услышали его слова, которые не предназначались для ушей посторонних. Поэтому он добавил, повысив голос: – Я король, и мое слово – закон. Ты выйдешь замуж, и точка!

Мюри некоторое время молчала, глядя на него, – казалось, она не знала, что ответить, – а потом внезапно закрыла лицо руками и расплакалась. Это был не тихий женский плач, а громкие надрывные рыдания. Можно было бы подумать, что девушка притворяется, пытаясь вызвать к себе жалость, но Балану эти слезы показались искренними.

Судя по всему, король тоже не усмотрел в поведении Мюри притворства. Балан внимательно наблюдал за ним. Эдуард, казалось, не был удивлен столь бурным проявлением эмоций – скорее всего, он уже давно привык к истерикам и смирился с подобным поведением крестницы. Возможно, ему даже льстило то, что Мюри столь бурно выражает свое нежелание покидать его. Во всяком случае, было ясно, что подобные сцены не раз разыгрывались на его глазах по различным поводам.

Леди Мюри продолжала громко рыдать в течение нескольких минут, и все присутствующие с ужасом наблюдали за происходящим.

– Ну-ну, – наконец стал успокаивать крестницу Эдуард, похлопывая ее по спине. – Я знаю, разлука с нами будет для тебя нелегким испытанием… Поверь, мы тоже будем скучать по тебе… Не убивайся так, дитя мое, ты можешь заболеть.

Слова утешения, которые произносил король, были едва слышны, их заглушали душераздирающие вопли девушки, которая продолжала рыдать, раскачиваясь из стороны в сторону и закрывая лицо руками. Видя, что они не действуют, Эдуард перешел к подкупу.

– Успокойся, дитя мое, мы найдем тебе самого завидного жениха, купим в приданое множество нарядов. У тебя будет такая пышная свадьба, какой не видывала наша страна. Впрочем, знаешь, ты сама можешь выбрать себе мужа, – добавил он в отчаянии, видя, что Мюри не унимается.

Ее рыдания наконец стихли, и она подняла на короля большие, влажные от слез глаза.

– Как в‑вам будет угодно, с-сир, – заикаясь, произнесла девушка и, вскочив со своего места, поспешила прочь из зала.

Она бежала, все еще закрывая лицо руками и приглушенно всхлипывая. Услышав, как за ней захлопнулись двери, Эдуард с тяжелым вздохом покачал головой, а потом повернулся к столу. Некоторое время он молча смотрел на расставленные перед ним роскошные яства. Они уже остывали, и никто не осмеливался притронуться к ним прежде, чем король приступит к трапезе. Внезапно Эдуард встал.

– У меня пропал аппетит, – объявил он, ни к кому конкретно не обращаясь, а затем повернулся и направился к выходу. – Пойдем, Беккер.

– Ну, теперь-то мы можем поесть? – неуверенно спросил Осгуд, когда двери за королем и его советником закрылись.

Балан хмуро окинул взором сидевших в зале дворян. Все они, как и его кузен, с недоуменным видом поглядывали на пиршественный стол, не зная, как поступить. Можно ли им наконец отведать угощение или в такой ситуации лучше покинуть зал, как это сделал король? Когда дворяне один за другим начали подниматься из-за стола, сочтя, очевидно, за лучшее перестраховаться и уйти, нежели потом сожалеть о допущенной бестактности, Балан покачал головой и тоже встал.

Поведение взбалмошной девицы не отбило у него аппетит, но он предпочел бы лучше перекусить в одной из многочисленных пивных здесь, в Лондоне, чем проявлять неуважение к королю.

– Я тут подумал, – пробормотал Осгуд, когда они выходили из замка. – Возможно, ты прав. Мюри не та девушка, которая нам нужна.

– Да, такая невеста нам не подходит, – согласился Балан, и они направились мимо конюшен в сторону сада.

Кузены знали: если собираешься обсудить что-то важное, лучше сделать это в какой-нибудь уединенной беседке, а не рядом с конюшней, где было много ушей.

Балан видел, что Осгуду необходимо выговориться, и готов был выслушать его. А потом, после разговора, они вернутся на конюшню за лошадьми и поедут в пивную.

Осгуд заговорил сразу же, как только они оказались в саду, где их никто не слышал.

– Ну и девица… – пробормотал он.

Балан хмыкнул и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого нет.

– Не вздумай жениться на ней, – добавил Осгуд так, как будто не он совсем недавно требовал от кузена взять Мюри в жены, а Балану едва удалось отбиться от него. –  Хотя, конечно, она даже не посмотрела бы на тебя, уж слишком избалована, – продолжал Осгуд. – Ну, и хорошо, я лучше умру с голоду в Гейноре, чем буду терпеть в замке этакую истеричную девку. Боже милостивый, она орала так громко, что у меня заложило уши! Ее вопли, пожалуй, даже в саду были слышны. Представляю, как сотрясались бы стены нашего бедного Гейнора от ее громогласных криков.

Балан хотел было осадить кузена за неуважительное «девка», но у него не хватило духу: Осгуд выглядел слишком подавленным от осознания того, что леди Мюри не годится в жены его кузену. Да и, поразмыслив, Балан решил, что ей это слово подходит, поскольку поведение, свидетелем которого он был в зале, не соответствовало его представлениям о поведении настоящей леди.

– Что ж, – внезапно сказал Осгуд, распрямив плечи и вскинув подбородок, – на ней свет клином не сошелся. Здесь, при дворе, и без того много дам, заслуживающих внимания. Давай-ка составим список потенциальных невест!

У Балана давно уже урчало в желудке от голода, но он все же последовал за кузеном к небольшой каменной скамье, стоявшей в тени деревьев. В конце концов, им предстояло решить важный вопрос, от которого зависела судьба родового замка.

– Давай вспоминать! – начал Осгуд, как только они уселись. – Мне на ум сразу же приходит леди Люсинда. Она хороша собой и к тому же богата.

Балан покачал головой.

– Я слышал, она уже просватана и скоро выйдет замуж за Брэмбери. Их отцы уже обсуждают брачный контракт.

Осгуд нахмурился.

– Ну, давай тогда приглядимся к леди Джулии. По слухам, она довольно вспыльчивая особа, но, как говорится, у всех свои недостатки. Зато она настоящая красавица и купается в деньгах.