Анчутка (СИ) - Малых Алексей

— Ох, Военег, сучий потрох, бросил нас одних. Сам небось до Курска уже дошёл… — кто-то в сердцах выпалил и замялся, на Извора глаза вытаращил, а тот вроде и не заметил, что о его отце речь ведут.

— Он лишь малое взял. А сам высоко о себе мысля, верно думал, что мы одни побоимся так глубоко в степь зайти, да с пустыми руками назад воротимся, — недовольно бурчали северские.

— Представляю, как он усы свои кусать будет, когда мы всю пушнину отобьём, — вторили ему другие.

— Отобьём ли? Вон их сколько! Может пока они здесь отдыхать будут, мы в обход уйдём? — осторожно предложил Щука.

— Уйти всегда успеем, а вот одно мне совесть не велит… девок северских им на забаву оставить, — задумчиво поглаживая свои вислые усы, сказал Олексич, а сам от Храбра глаз не отводит — тот, словно змей какой, прополз вдоль лощины, да затих вжавшись в обрывистый край холма.

Когда по лощинам речь, что птичье курлыканье, растекаться стала, притаились северские: сидят по оврагам, да за холмами укрылись. А те уж становище разбили: телеги кру́гом поставили, а внутри палатки холщёвые натянули, под котлами походными костры развели.

— О чём говорят? — Олексич у Храбра испрашивает, видя, что тот речи их слушает.

— Кому сколько злата принадлежит, кто какую робыню себе возьмёт, а какую продать можно, — отстранённо ответил Храбр, даже не пошевелившись, оставаясь в том же положении. — С той стороны, — рукой махнул, — подход удобный к ним, а сверху вот на тех верхах, — в воздухе росчерком указывает, — лучников расставить нужно.

— Попытаться, конечно, можно… — Олексич, сразу понял, что Храбр замыслил. — Ещё одного вон там нужно, — своим пальцем его невидимый чертёж поправил, — лучше обзор и стрелец неприметным останется, — на что Храбр одобрительно кивнул. — Только всё одно — без подмоги не осилим, — засетовал Олексич, жалостливо девок рассматривая.

— Военег рядом уже, — бесцветно буркнул Храбр, ловя каждое слово на родном наречии долетевшее до него, и продолжил, опередив северского, чувствуя его удивление. — Скоро уж появиться должны.

— Заметил всё же, — а потом догадался и с ухмылкой покрутил головой, — Извор доложил?!

Манас всё же не пожалел, что побратался с вражим отпрыском, ведь сие занятное мероприятие открывает теперь для него много новых возможностей и знаний.

— Тварь всё-таки Кыдан этот, — между прочим заметил воин, сцепив в руке свои кольца в усах, чтоб не звякали — князю Всеволоду зароком дал, что отступит от Посемья, тот даже откупился перед ним дарами щедрыми, а он так вот клятвы данные своим же богам держит.

— Не его это люди, — всё также бесцветно шепнул Храбр.

— Не его, говоришь, а чьи? — примолк сразу, как только Храбр двинулся, хотя до этого с годину, а то и больше, словно чур, замершим был — навострился что-то выглядывая. Выклый за его взглядом проследил.

Видит, девку половец за косу куда-то тащит, а та поначалу отбивалась, а как получила пару заушений, то безвольно пошла, да и не пойди — меч свой достал да потряс им то перед ней, то на двух отрочат указывая. Идёт горемычная, спотыкается, на девиц других притихших, в глаза той не смеющих возрить, но одновременно испытывающих облегчение, что не они сейчас на её месте оказались, в кучку сбившихся, оборачивается. Вопросом изъедается: почему отца с матерью изрубили, почему дружинники на помощь не пришли, почему именно на неё выбор этого мерзкого душегубца пал, почему братья меньшие вместо сестры-невесты, которая под венец идёт, теперь смотрят, как она поруганной будет?

Половец сзади идёт, под спину подталкивает, чтоб не медлила. За холмом к ближайшим деревьям подвёл — в теньке тешиться вознамерился. Дёрнул на себя девицу, в лапах своих зажал, на своём половецком, что-то клёкает, а она дрыгается, лицо от того воро́тит. Об одном молится, чтоб закончилось уж всё поскорее, а в глазах одно видится, как с матушкой своей приданное собирала, как она для себя рубаху свадебную узорами вышивала, нити накладывала, заговоры на любовь в них вплетала. Где жених её теперь? Верно во́роны глаза выклевали или волки в лес утащили.

Повалил её половец на траву шёлковую — вот её первое брачное ложе, а треск срываемой рубахи завместо славословий на пире. Уста свои сахарные девонька закусила — убиться бы разом, да нельзя — два младших брата её ждут там. Ведь кто их окорми́т, кто утешит? Зажмурилась, вся трепещет, а половец над ней уж завис, штаны свои стягивает, на неё сверху навалился, под себя невинную приминает. Губами в шею впился, руками мнёт тело мягкое. Девица от страха вздохнуть не может. Да лишь от недоумения глаза вытаращила, когда половец вдруг легче пушинки стал, и в сторону как от дуновения ветерка слетел, а на её обнаженное тело пасконевый пыльник накинули, руками нежно объяли, да к кольчуге оберегающе прижали, словно тятенька то. В миг смекнула, что северские на помощь пришли. Уж не видела она, как половца того Храбр крепко пришиб.

Горело всё в Храбре лютой злобой — матушка его снасильничана была — нет для Храбра разницы, что девица не половчанка вовсе. Так лютовал Храбр, что Извор уж опасаться начал, что до смерти убьёт степняка. За плечи побратима своего схватил, на силу удерживает.

— Погоди ты! Его допытать сначала надобно! — рычит ему в ухо, а тот выбраться из цепких рук хочет, рвётся на степняка.

— Убью паскуду! — змеем Храбр шипит, да яростью словно ядом брызжет.

— Угомонись, малой, — Олексич к тому подлетел, да поплотнее к нему притиснулся, что б сей новак его ненароком не задел — дюже прытко он ногами махал. Успокаивать принялся. — Кровью его ещё утолишь жажду свою— не время пока его кончать. Получишь его, когда разузнаем чьих они будут, — в глаза с подпалинами смотрит, смекая, что и мать его тоже снасильничана была. — Отомстишь за матушку свою, а покамест попытать его надобно. Ты их язык знаешь, разузнай кто его хан. — А стрельцам кинул, — по верхушкам.

Ничего Храбр не ответил Олексичу, но утишился. Строптиво дёрнувшись, широкими махами плеч из хватки Извора выпростался, на него взглядом диким исподлобья зыркая, а в уме одно: "Отомщу и всему вашему отродью! Немного осталось!"

Тихомолком, пока пропажу не заметили, за холмом скрылись. Храбр сразу же за пытки принялся. Рубаху свою оправил, рукава повыше закатал, чтоб бить сподручнее было, да на половца пошёл, которого уж скрутили. Стоит половец на коленях, руки за спину ему заломили, а рот тряпицей заткнули.

— У тебя есть выбор как сдохнуть, — Храбр на половецком к степняку обратился, кляп изо рта того высовывая. — Легко и быстро или испытывая невообразимые муки…

— Это ты?! — осклабился половец, лишь на чёрного полоза взгляд уронив, не дав Храбру окончить.

— Знаешь меня?!

— По всей видимости, ты племянник Кыдан-хана, что сбежал с собственной свадьбы. Уж три года ищут тебя все. Мой хан, того кто тебя найдёт, обещал табуном наградить… Не думал, что им я буду. Свобода всё ждёт тебя, а ты с урусами путаешься…

Храбр с лёту размашистым ударом улыбку степняка сбил. Северские за новаком с немалым удивлением наблюдают, отмечая его хладнокровие и сноровку в сем рукоприкладстве. Мир с Извором переглянулись, хотя и слушают со вниманием, а слов, одно, не понимают.

Вскоре половец заскулил, растеряв всю свою заносчивость и понимая, что его участь предрешена — не будет возможности не то что на табун хана посмотреть, а и свой даже увидеть.

— Я скажу, господин, только отпусти…

— Говори, что здесь потеряли, — Храбр остановил истязания, ни сколько не устав от сего упражнения, а заметив, что разбил костяшки на своём кулаке о зубы половца, которые в кровавых плевках уже валялись где-то под ногами. — Ватажников откуда знаете?

— Я — Асуп, господин, — по сторонам дерзко зарится, и продолжил исподлобья поглядывая на Храбра. — Их воевода сам же и сказал, пограбить делянки. Только эти урусы решили себе всё присвоить, у нас поддержки выпросили, рассказав, где палисады не стоят, где и когда дозоры ходят. Всё гладко прошло. А как поделились награбленным, так каждый своей дорогой и пошёл…