Анчутка (СИ) - Малых Алексей

— Вот уж где без старших повеселиться можно будет вдоволь. А на ярованиях девок всяких мацать… — пошло сгримасничал.

— Тебе лишь о том один интерес в жизни, — подзуживал Мир, сдержанно посмеиваясь над братом — вот вроде муж уже, а всё уд свой не присытишь.

— Так, то успеть надобно впрок, чтоб с лихвой хватило, пока сам без хомута, а то как жена сварливая будет, потом не разгуляюсь! — шепотливый крик сорвался, что Извор зажал свой рот и унимая смех вломились в клеть, желая сей новостью поделиться со своим кровником.

Прислушиваясь к перебранке двух побратимов, Мир побродил по двору, осмысливая разговор с Зимой. Наклонился над бочкой с водой возле которой недавно с другами-братьями резвился, да и лишь головой в неё занырнул, будто прятался. С долю времени пыл свой внутренний охладил, вскинул голову, крутанул ею пару раз в стороны, локоны свои растрепав, стряхивая с них крупные капли. На отцовские покои смотрит — на утро разговор отложил, чтоб оба с мыслями собрались, да на холодный ум всё обсудили. Труслив ли наместник? Может и мягкотел, но не осуждает за то его сын — права не имеет.

В оконце силуэт Зимы показался. Мир, то видя, улыбкой лёгкой отметил. Рад он был, что и его отец отдушину себе нашёл. Другие может и не видели, но Мир всегда замечал, как отец при ней осанивался, говорил более низко, чем обычно и глаза блеском особенным светиться начинали, и ловил тот её своим взглядом с лёгкой жадностью.

Сейчас Олег тоже глазами ту от себя не отпускал — безотрывно следил за тем, как эта худенькая жена в чёрном мятеле собирает со стола в его одрицкой глиняную посуду, совсем отличную от той, золотой да серебряной, в которой подают ему трапезу. Уже с весны он отказываясь от еды, ел только то, что принесёт ему она. Вот и сегодня Зима принесла ему свою стряпню, хотя отравитель давно найден и мёртв. Олег не отказался от простой снеди, а принял с радостью.

Тихо было. Слышалось потрескивание лучин, с которых иногда в воду в широких плошках, подставленных под светильцы, падали искорки и бесшумно там гасли.

Олег нарушил тишину. Встал оправившись и подступил к Зиме близко. Та, словно не видя и не понимая, продолжала складывать посуду в котомку и сноровисто увильнула в сторону от Олега, понудившегося взять её за руку.

— Я сегодня пришла в последний раз к тебе — ты полностью выздоровел и не нуждаешься более в моей помощи. К тому же твой отравитель найден, — проговорила Зима, поглубже натянув куколь на лицо, чтоб скрыться в нём, не давая пытливому взгляду Олега проникнуть в его черноту.

— Уходишь? — Олег не отводил своих глаз от травницы, которая взяв котомку с лавки, направилась к сеням. — А кто теперь будет готовить для меня?

— Будь более тщательным в выборе нового стряпчего, — замешкалась в дверях. — Грех это, но мне отрадно, что этот пройдоха убит. Он получил по заслугам.

— Жаль только, что я теперь не узнаю, почему он хотел отравить меня, — медленно подошёл к той. — Псы, которым скармливали мою еду, все сдохли. Лишь благодаря тебе я остался в живых. А твоя стряпня мне и прежде была по нраву. Останься, — вплотную приблизился к травнице, повёрнутой к нему спиной. Крепкие мужские руки с нежностью сомкнулись на хрупкий плечах, укрытых чёрным мятелем. Немного промедлив, он ухватился за куколь, и стянул его с женской головы.

Оказавшись без своего покрова, в котором привыкла прятать своё безобразие, Зима угнулась, но мужчина был настойчив — развернув женщину к себе лицом, он поддел подбородок той, наконец, с тщательностью разглядев всё, что было до этого скрыто от него. Он даже не дрогнул от брезгливости, не отвернулся, а лишь покрыл все её шрамы своими робкими поцелуями, смешивая свои скудные слёзы с её обильными. Зарывшись своим лицом в её волосах, он не был в силах сдерживать своего желания обладать этой женщиной, по которой тосковал столько лет, да и не особо пытался обуздать себя.

— Прости меня, Евгеша, — трепетно шептал ей.

— Она погибла много лет назад…

— Прости меня, голуба моя, — вновь покрыл изуродованное огнём лицо поцелуями, а Зима, как бы не хотела, не смела отвести его в сторону — сладостно ей было ощутить вновь его прикосновения. Но стеснение одолело и травница, выкрутившись, х уткнулась в широкую грудь наместника.

— Не нужно…

— Когда ты пришла ко мне зимой, я был так рад, а теперь оставляешь меня?! — сжал ту крепче. — Позволь мне отплатить тебе…

— Я пришла не для того, чтобы получить от тебя награду… — разомлела в его объятиях, не смея даже поверить происходящему.

— Оставайся и будь в моих владениях владычицей… — его ладони скользили по женскому стану, комкая под собой мятель.

— Как можно?… — задыхалась от мужской пылкости, уже давно не чая ощутить её вновь. — Как можно, чтоб знатный муж взял к себе настолько безобразную жену…

— Ты в моем сердце всегда будешь прежней, — успокаивал ту, растянув шнурок на тонкой шее.

— Что подумают другие? — просто таяла от его нежных поцелуев и шептала сквозь них, боясь, что сейчас наступить пробуждение от сладостного сна. — Я столь безобразна… я буду противна тебе…

— А я потушу все свечи… но лишь, чтоб не смущалась ты…

С хрупких плеч соскользнул мятель.

— Я опозорю тебя… — попыталась удержать сильные, но такие нежные в этот момент руки, стремящиеся снять и её рубахи.

— Никто не посмеет слова сказать. Я наряжу тебя подобно византийским царицам, обвешу тебя, — накрыл её грудь, не тронутую огнём, но изувеченную шрамом от колотой раны, своей широкой ладонью, — золотыми ожерелками, а усерязи и подвески с каменьями своим блеском ослепят всех.

— Но при солнечном свете явь не скрыть? — ухмыльнулась, подхватываемая крепкими руками.

— Я прикажу Ярилу померкнуть перед тобой, — прошептал Олег уложив Зиму на своё ложе.

Он завис над любимой женщиной, словно не веря, что обрёл её, и накрыл её губы своими. Тихи и робки были их ласки, словно эти двое впервые встретились. С трепетом дарили друг другу утешение, развевая свою многолетнюю тоску в разлуке. И потом, не выпуская друг друга из объятий, погружаясь в сладостный сон долго разговаривали, вспоминая прошлые события.

— Ты простила меня, Евгеша? — пробурчал в её макушку, вдыхая запах растрёпанных, пахнущих травами волос и, как казалось до недавнего времени, такой недосягаемый.

— Я никогда не злилась на тебя, — её пальцы щекотливо накручивали колечки на мужской груди.

— Я тогда так напился, что не помнил себя… Я после и капли не брал в рот. Ей-богу клянусь!

— Как же?! — тихо усмехнулась, заглянув в его лицо и, взяв своими ладонями его щёки, посмотрела в глаза, которыми Олег от неуютности забегал по сторонам, по своему нраву не умея достоверно врать ей.

— Я только медовуху пил, — оправдывающе зачастил словами. — И то не больше одного кувшина в день, а говея даже квасу не пил, всё равно после него да на полбе лишь пучило…

Поцелуй Евгении остановил его неумелые отговорки отложив неспешную беседу на некоторое время. Да и куда им теперь спешить, когда у них ещё столько времени, чтобы всё поведать, всё сказать. У них ещё столько ночей впереди, чтоб успеть насладиться друг другом. Свечи догорели…

— Неждана говорила, что лично видела, как крамольники убили тебя… — винился перед Евгенией, что не искал её. — Но тела были настолько обгоревшими, что не были различимы лица — я в каждой погибшей видел тебя… Если бы я тогда не смалодушничал, ничего бы не случилось… — лишь крепче объял тонкий стан жены, которая, сладостно отдавшись своим душевным стремлениям, утопала в этой неге.

— Не кори себя, свет очей моих. Здесь нет твоего греха. Ты не виноват — меня сгубила глупая доверчивость и самонадеянность…

***

Курск. Девять лет назад.

Поспешно прихорошившись перед зеркалом, уже успев снять все свои украшения перед сном, и кокетливо улыбнувшись отражению в желтеющей стеклянной глади, женщина выбежала из своей одрицкой в сени навстречу к боярину Олегу, который еле держался на ногах.