Монолог фармацевта. Книга 1 - Хюганацу

«А госпожа знает, чем меня подкупить!» – подумала Маомао, низко поклонилась и покинула комнату старшей прислужницы.

Глава 7

Ветвь

Личных прислужниц у госпожи Гёкуё было четыре. Все они служили ей с той поры, когда наложница вошла в императорский дворец. И все с утра до ночи работали не покладая рук. Преимущественно они безо всякой помощи справлялись со своими обязанностями, благо что Нефритовый дворец не назвать большим, но если не хватало рук, приглашались низшие служанки, приписанные к службе шанцинь, ведающей внутренними покоями. Но даже в таком случае спальню наложницы и ее личные комнаты прибирали все те же четыре девы-чиновника, пусть это и не входило в их прямые обязанности. Поэтому новоприбывшей Маомао не давали никакой иной работы, кроме как поедать кушанья, для чего ее, собственно, и приписали к Нефритовому дворцу.

Кроме госпожи Хун-нян никто из дев-чиновников не просил помощи у Маомао: то ли не желали обременять, то ли сочли, что она будет лишь путаться под ногами, а то и вовсе решили, что с нее довольно одной пробы кушаний и питья на яд. Быть может, они чувствовали вину за то, что ей доверили самое неприятное и опасное дело. И как бы Маомао ни навязывалась в помощницы, ее гнали обратно в комнату со словами «Ни о чем не волнуйся, деточка, рук у нас хватает».

«Я для них чужачка…» – не без сожаления подумала Маомао.

С начала службы почти все время она сидела в своей тесной комнатке. Дважды на дню ее вызывали отведать кушанья и еще раз в полдень, дабы попробовать чай. Раз в несколько дней, когда Нефритовый дворец посещал сам император, от Маомао требовали проверить особые яства, приготовленные сугубо для него. Они были призваны напитать и укрепить тело. Порою госпожа Хун-нян из жалости давала Маомао кое-какие поручения, но все были легкими, исполнялись быстро.

Мало того что Маомао должна была перепробовать множество изысканных кушаний для наложницы и императора, так еще ее дважды кормили вместе с другими служанками, и пища в Нефритовом дворце была сытная и щедрая. Во время каждой чайной церемонии подавали сладости, и если после что-нибудь оставалось, немножко перепадало и Маомао. А поскольку она больше не изнуряла себя тяжелой работой, съеденное стало постепенно питать ее худощавое тело, отчего кое-где стали наливаться мышцы.

«Чувствую себя свинюшкой, что откармливают на убой…» – то и дело сетовала она.

Была еще одна причина, по которой Маомао не годилась для службы отведчицей. Смертельная доза яда всегда рассчитывается исходя из размеров тела, следовательно, чем полнее человек, тем вероятнее, что он выживет, и тем заметнее, что он отравлен, если вдруг начнет худеть. Маомао же была сама по себе тощей, а потому, приняв яд, могла не сразу заметить, что нездорова… Впрочем, не совсем так. Маомао все равно пребывала в уверенности, что не только перенесет большинство ядов, даже если доза будет смертельной, но и заметит свое отравление и начало истощения.

В глазах других прислужниц маленькая и худенькая Маомао казалась чуть ли не ребенком, и те жалели ее и сочувствовали незавидному положению. Нередко за трапезой они накладывали ей побольше каши и овощей и при всяком удобном случае закармливали как только могли.

«Так же меня жалели красавицы из „дома цветов“», – припомнила Маомао.

Она была ко всем холодна, мало с кем говорила, притом выглядела весьма неприглядно. Тем не менее девушки для утех отчего-то всегда бывали добры к ней. Каждый раз, когда им удавалось урвать хоть лишнюю крошку еды или сладостей, они непременно угощали Маомао.

Кажется, сама она не вполне понимала, почему ее жалеют. А причина крылась в ее левой руке, где осталось множество шрамов от порезов, ожогов и уколов. Маленькой тощей девочкой с израненной рукой – вот какой ее видели. Разумеется, Маомао скрывала шрамы за повязками, но даже с ними нередко ходила бледная и частенько лишалась чувств прямо на дороге. Другие считали, что с Маомао дурно обращались в семье, отчего она выросла холодной и нелюдимой, и многие жалели ее до слез. Им воображалось, что дома Маомао мучили, резали, жгли руку, но правда была в том, что все увечья она нанесла себе сама.

Изучая заживляющие снадобья и мази от нагноения, Маомао все опробовала на себе, к тому же рано начала понемногу принимать расхожие яды, отчего получила к ним почти полную невосприимчивость. Доходило до того, что Маомао ловила ядовитых змей и позволяла им кусать себя. Увлеченная своими опытами, она забывалась и нередко принимала слишком много лекарств или ядов, отчего могла вдруг лишиться чувств. Что до покалеченной руки, то весь вред получила нерабочая левая, ведь Маомао была правшой. И нет, она нисколько не испытывала, как некоторые, извращенного удовольствия от самобичевания. Однако Маомао нельзя было назвать обычной девушкой хотя бы потому, что она, пытаясь утолить свою жажду знаний, уж слишком тяготела и часто прибегала к различного рода лекарствам и ядам.

Отец Маомао был крайне обеспокоен изысканиями дочери. Они жили на «улице цветов», и он сам обучил ее грамоте, травничеству и лекарскому делу, дабы Маомао могла выбрать иной путь вместо того, чтобы стать девушкой для утех. Не успел он оглянуться, как на него стали клеветать почем зря. Некоторые понимали, откуда берутся шрамы на руке Маомао, но чаще люди бросали косые взгляды не на нее, а на отца. Ведь мало кто мог представить, чтобы юная незамужняя девица на попечении родителя вдруг начала наносить себе увечья ради сомнительных опытов.

Девы-чиновники Нефритового дворца тоже не стали исключением: они дружно сочли, что это отец-изувер продал бедняжку Маомао во дворец, где ей выпала незавидная участь – пробовать кушанья и питье на яд. Неудивительно, что несчастную девочку жалели, а она ни сном ни духом не ведала, что о ней думают.

«Только ем и ем… Вскорости в свинюшку превращусь!» – в очередной раз возмутилась Маомао и вдруг обнаружила, что ее комнату посетил нежданный и довольно-таки нежелательный гость.

– Что же задержало вас сегодня? – первым делом спросила наложница Гёкуё у своего гостя, сравнимого красотой с небесной девой.

То был господин Дзинси, и на этот раз его сопровождал другой евнух. Видно, в обязанности молодого господина входило посещение наложниц высшего ранга, и он проведывал их время от времени.

Гости принесли в дар сладости, которые Маомао тут же попробовала на яд. Покончив с этим, она отошла за спину наложницы Гёкуё, устроившейся на скамье. Обычно это место занимала госпожа Хун-нян, но она вышла поменять принцессе пеленки. Во время таких посещений присутствие личных прислужниц обязательно, поскольку евнухам не дозволяется говорить с наложницами наедине.

– Только что пришло донесение. Наши войска с успехом подавили восстание варваров, – начал господин Дзинси.

– Что вы говорите! Как же это удалось? Прошу, расскажите в подробностях! – с живым любопытством откликнулась наложница Гёкуё.

Дворец императорских жен – что птичья клетка, и ей, певчей птичке, заточенной в ней, закономерно хотелось узнать как можно больше о внешнем мире. Разговоры о восстаниях варваров будоражили воображение госпожи Гёкуё, что ничуть не удивительно: она, пусть была любимицей императора и держалась степенно, в душе оставалась молода и горяча. Тем более она всего-то на два-три года была старше Маомао.

– Простите, госпожа, но мне кажется, что разговоры о варварах лишь оскорбят ваш слух, – мягко отказал господин Дзинси.

– Я бы ни дня не продержалась во дворце, если бы не имела привычки вникать во все стороны жизни, пусть даже самые неприглядные, – принялась решительно настаивать наложница Гёкуё.

На это господин Дзинси мельком, словно оценивая, бросил взгляд на Маомао.

– Уверяю вас, в донесении нет ничего занимательного, – вновь оговорился он, но все-таки уступил просьбе и принялся рассказывать последние вести из мира по ту сторону птичьей клетки.