Анчутка (СИ) - Малых Алексей

— Признаюсь, — инок уже понял, что бесполезно отрицаться. — Это правда, что я прибыл из Чернигова. Правда, что они хотели учинить крамолу. Но я не давал ему никакого зелья! Я дал ему вина!

— Если там только вино, тогда пей, — давил Военег.

Лечец, доказывая свою невиновность, сначала с рвением принял предлагаемое, обхватив кубок двумя руками. Медленно поднёс к своему рту, но завыв сквозь сомкнутые губы, понимая неотвратимость, отбросил его от себя, заметив на дне жёлтый осадок, выпавший от воздействия серебра на яд.

Суча ногами, он попытался отползти в сторону, но ему некуда было бежать — окружённый курскими витязями, ему оставалось лишь валяться в их ногах, скулить и рыдать, ожидая своей смерти. В один момент, с безумным блеском в глазах, он подскочил и, набросившись на одного из дружинников, выхватил у того меч. Не прошло и доли времени, как с диким рёвом он бросился на невозмутимого Военега, замахнувшись в рубящем ударе. Остановился, не окончив свой выпад, с занесёнными над головой мечом. Скользнул взглядом вниз по своему льняному подризнику, остановился на алеющем языке булата, легко вошедшему со спины, изнутри разорвавшего его грудь и вырвавшемуся снаружи. Закатывая глаза, он обвалился бездыханным мешком под ноги воеводы, который переступил через него и, подойдя к сыну с окровавленным мечом, одобряюще хлопнул того по щеке, выводя из ражного помутнения — было едва заметно, как лихорадочный озноб прокатился по телу Извора, ноздри расширились, будто зверь учуял запах крови, а желваки на скулах свело от яристого возбуждения.

— Святослав хотел воспользоваться неразберихой после смерти Олега, к тому же, детинец сейчас без должной охраны — я ведь отправил сотню лучший воев в Переяславль, — вкрадчиво томил Военег встав со спины Мирослава, когда тело вынесли из палатки.

— Что же делать? — мысли Мирослава метались, он пытался осознать происходящее, найти решение, но не знал как поступить.

Он понимал, что Военег как и всегда был на шаг впереди — вызвался помочь устроить охоту, отобрал лучших ловчих, взял на себя всё попечение о охране. Зачем? Неужели, он спланировал всё это заранее?

— Эта паскуда, Святослав, хотел Курск к себе прибрать, — продолжил Военег. — Только мы раньше о их замысле узнали. Мои дружины в Курске сразу же после нашего отбытия за дело принялись…

Договорить не дал гонец, громко осадивший своего взмыленного коня. Соскользнув с седла, торопливо направился к наместничьей палатке, попутно с жадностью испивая воду из поднесённого ему черпала. Остановился перед входом, желая высказать что-то очень важное, и выпалил, получив утвердительный кивок от Военега:

— Воевода, всё сделано! Черниговская свора уничтожена, кто сдался добровольно, сидят по погребам, ждут твоей милости и молят тебя о пощаде!

Нескрываемое ликование загудело возле тканевого жилища, разнося гомон, подобный нарастающему грому и перекатывающемуся валами, по поляне. Военег сдержанно улыбнулся лишь губами, наблюдая за нравом Мирослава, выпроваживая всех наружу, желая говорить с ним наедине.

Верно этот переполох и шум стал причиной пробуждения Олега. Он застонал приходя в сознание, побродил по сводам палатки глазами, почти ничего невидящими, протянул слабую руку к стоящему подле него на коленях молодому полянину.

— Мир, это ты? — его голос был сиплым.

Рука не слушалась и безвольно упала на край ложа. Мирослав, крайне обеспокоенный оным состоянием своего отца, не спускал с того своего полного любви и сострадания сыновьева взора. Не зная, что сказать, он взял руку Олега.

— Отец, отец, — прошептал Мирослав, надеясь что он, услышав его голос, поймёт, что тот рядом. Рука наместника немного напряглась в попытке ответить, не имея душевных сил что-либо сказать. Из глаз потекли слёзы, окрашенные кровавым цветом, а в горле заклокотало желчью, вырываясь наружу пузырями.

После приступа Олег откинулся навзничь, а Мирослав заботливо подложил ему под голову подушки.

— Мир, где ты? — еле слышно просипел Олег, — свет, где свет, — бродил тот по сторонам глазами. — Я не вижу тебя.

— Отец, — Мирослав проглотил горечь тоски, оглянувшись на вход, сквозь который в палатку лился яркий свет от восходящего солнца, — сейчас глубокая ночь.

— Зажги светочь. Я хочу увидеть тебя.

— Отец… светочи все просырели, — соврал, напрягая свой голос, чтоб не выдать беспокойства.

Не чураясь состояния отца и не обращая внимания на его нечистоту, Мирослав, бережно поддерживая его руку, позволил Олегу ощупать своё лицо с подросшей бородой, пригладить взлохмаченные волосы трепещущей от слабости ладонью.

— Я прошу тебя, будь послушным Военегу. Он заменит меня, когда я уйду.

— Отец не говори так, — всё же Мир не мог более скрывать своих чувств и его голос задрожал, не желая смириться с неминуемой смертью отца. Он припал к его руке, покрывая ту благодарными поцелуями.

Олег не отвечал. Мирослав затаил дыхание, пока Военег прислушивался к дыханию младшего брата.

— Он опять в беспамятстве, — успокоил взволнованного племянника, отстранив от носа наместника свои пальцы.

— Как случилось, что черниговские бояре мертвы? — холодным гласом, Мирослав допытывался истины у дядьки — наконец, праведный гнев оттеснил растерянность, и он решил выяснить отношения со своим дядькой.

— Ты так был занят, что ничего вокруг не замечал, — язвительно заметил Военег, кивнув головой в сторону, где находилась его палатка, намекая, что ему и это известно. — Когда узнали о том, что Олега отравили, то я сразу направился к ним с вопросами, а они уже бежать собрались — их предупредили о облаве в Курске — какая-то мразь смогла ускользнуть. Ну, а потом, знамо дело, решили проверить, чей меч быстрее. Те немногие, что в живых остались под пытками не признавались, но один их десятский услужливый всё доложил: и где остановились, и сколько их в слободах, через кого связь держат, кто из северских в пособниках…

— Где он?

— Расспросить хочешь?

— Убить, — коротко рыкнул Мир

Военег реготнул, но проглотив усмешку, будто вспомнив что-то важное, между прочим многозначительно отметил:

— Кстати, отчасти благодаря твоему пестуну нам удалось здесь избежать кровопролития — его вои уже давно присягнули мне в верности.

— Олексич?..

— Отдать должное, не сразу — покочевряжился малость, ну я поднажал, как умею…

— Воевода! — послышалось снаружи, маня того выйти. — Замечены неизвестные.

— Ну?! И в чём же дело? — Военег, отложил разговор на потом, давая Мирославу побыть наедине с отцом.

— Вёрст десять от нас, круги наматывают. Походу степняки… — до Мирослава долетали обрывки фраз поспешно удаляющихся бояр, цокот копыт.

— За своим пришли видимо…

Тревожное отчаяние опутало своими сетями Мирослава, обездвижило ярого ратника, сковав и его разум бездействием, что тот не знал, что делать, как поступить. Предали. Все предали его отца: и черниговские, и северские, и поляне… Но он ещё мог понять курских — Военег коварный, он сможет сплести любую сеть, из которой нельзя выбраться, но как же так мог поступить Святослав Ярославович — это не укладывалось в голове. Возможность мыслить постепенно возвращалась, наполняя Мирослава негодованием. А потом пришла та, которая вернула ему самообладание.

— Не стоит этого делать… — шебуршал Федька, не пуская Сороку в палатку. — Ему уже ничем не помочь… Ты только хуже сделаешь…

— Я знаю толк в травах, — настойчиво проговорила Сорока, бесцеремонно врываясь внутрь.

30. Навья птаха

— Не ожидал такого, но я благодарен этому ведуну уже дважды, — улыбнулся Мирослав, видя как отец впервые погрузился в спокойный сон, испив снадобье, приготовленное Сорокой по наученью Креслава.

— Дважды? — Сорока приподняла брови, показавшись Мирославу в тот момент необычайно милой.

— Тогда, когда убили стряпчего, твой дядька приходил к нам на двор, — лукаво скосился на девицу, поправляющую одеяло на наместнике. — Федька видел, как Храбр его через чёрных ход провёл — сначала хотел шум поднять, но как узнал, что он Извора лечит, угомонился. Я, честно сказать, сначала его подозревал в убийстве, но по времени не сходилось — когда стряпчего зарезали, он уже был на дворе. Ты тогда как и сейчас отвар готовила… А потом уснула, сидя перед каменкой…