Анчутка (СИ) - Малых Алексей

Ах вот это из-за кого она тогда дядьку Креслава проморгала!!! Ах вот кто её на лавку тогда положил.

— Это ты снадобье дьдьке отнёс? — впилась в него своими ледышками.

Оказывается булат легко ими побеждаем бывает — Мирослав еле-еле её взгляд студёный выдержать может. Да! это он её и на лавку положил, и покрывалом укрыл, и отвар процедил, и даже на себе опробовал, чтоб наличие дурных (ядовитых) трав выявить — горькое до жути. Он лишь потом узнал, что это не пить нужно было, а для промывания раны — Креслав сказал. Мирослав, когда в их общую с Извором клеть пришёл, ведун над ним ворожил — пока тот без чувств был, гной высасывал, в махотку сплёвывал, шептал что-то неразборчиво, потом тра́вы, пучком связанные, подпалил и вонёй этой того кумарил. Мирослав решил не мешать тогда, отвлёк охрану, чтоб Храбр мог ведуна беспрепятственно вывести. Мирослав даже думал, что он попытается Сороку с собой забрать — Федьку приставил следить за ними. Ушёл не попрощавшись с ней, оставил на дворе наместника.

А вот Сорока свою затею не желала оставить — на братнике в ночь за Креславом убежала — пришлось Храбра из отцовского полона вызволять, его место собой занять, с отцом пить — его в тот день прорвало словно, за старое принялся — пока полупьяный кметь девицу по лесам искал.

Не выдержал отважный воин — надломились его булаты крепкие, а сам дрогнул — перед той силищей ему не совладать. На отца взгляд отвёл от этого стратига (военачальник) коварного, круговую оборону занял, на её выпад отвлекающий ход предпринял.

— Ты откуда его знаешь, ведуна этого? Он ведь не родной тебе, — Мирослав навязчиво испрашивает, ведь давно желал узнать о Сороке побольше, так сказать, из первых уст. Его выпад был сокрушающим.

Сорока не хотела говорить о этом — не стоит Мирославу Ольговичу открывать сей тайны, иначе это кровопролитие никогда не закончится — она станет камнем преткновения посреди этих витязей. Если бежит вместе с ней, будут они вольными, а нет — каждый своей дорогой пойдёт, как бы её это не печалило.

— Не родной, но у меня ближе его с Храбром в степи никого не было…Он, когда к половцам попал, был сильно ранен — ему пришлось научиться знахарству, чтобы выжить. А потом, когда скитались по Посемью, мы, пользуясь его знаниями, занимались целительством за умеренную плату, помогали страдальцам, обречённым на смерть, уменьшить их муки, чтоб те могли безболезненно умереть. Не гневись… — запнулась и уходя от дальнейшего разговора, кивком указала на ворох замызганной одежды и бадейку с грязной водой, которая стала такой после омытия наместника, намекая, что их нужно вынести.

— Отцу ведь стало лучше, — искренне веря в его исцеление, проговорил Мирослав.

Глядя на того, он подхватил бадейку, под сучёную ручку, и выскочил наружу, щурясь от дневной яркости. И действительно, Олег Любомирович выглядел намного лучше: одутловатость с лица немного спала, рвота прекратилась, а боль почти оставила. Видя радостного Мирослава, Сорока только больше грустила, осознавая, что эти улучшения временные — от мышиного зелья (мышьяк) нет снадобья — она лишь умерила его страдания, облегчая тяжесть его последних дней.

Юркнув назад, Мирослав обнаружил, что Сорока куда-то засобиралась. Опять хочет убежать? Но может оно и к лучшему. Он бы тоже убежал, но не мог вот так хладно оставить здесь своего отца. Да и неизвестно какие у Военега дальнейшие намерения — принудить братыча к браку с Любавой? Но если дядька теперь может с лёгкостью сделаться здесь наместником, ему до этого уже верно и нет интереса — в любом случае, Сороке в Курске будет небезопасно — месть Святослава может настигнуть курских бояр в любой момент, пока Всеволод занят на границе ордами Ясинь-хана.

— Уже уходишь? — с досадой спросил её, когда та отодвинула полу в сторону.

— Что? — не домыслила. — Нет. Я в лес — там целебные травы. Они необходимы твоему отцу, — ответила Сорока, небрежно кинув через плечо. — Здесь на поляне всё повытоптали, кони всю траву пожрали, что ни былиночки не оставили.

​​​​​​ — Позови с собой Федьку, — умилился её недовольному ворчанию.

— Я сопровожу её, — столкнувшись у входа в палатку с Сорокой, вызвался Извор. Он пришёл сюда с желанием предложить и свою помощь в уходе за дядькой. Тень сомнения скользнула по лицу Мирослава. — Ты помнишь то, что я говорил тебе, брат? Я всегда буду с тобой.

— Помню…Прости… — Мирослав через силу выдавил от стыда, что брат его предателем считает.

— Потом каяться будешь. Сейчас поважнее дело есть, — подошёл ближе, переведя взгляд с Сороки, побежавшей к возам в поисках удобной плетёнки, проворчал тому еле слышно, унимая ревностную бдительность взволнованного брата, — там не безопасно — половцы хоть и скрылись из виду, но я чую, что они рядом.

— Ты что-то знаешь? — Мирослав был так же осторожен, не выказывая заинтересованности для отвода глаз, пристально следящих за ними дружинников.

— Тебе тоже нужно быть более осмотрительным, — от слов брата Мирослав напрягся. — Он попытается опять.

— Кто?

— В лесу было два убийцы. Одного вчера притащили сюда. А второй, что ушёл, был… Храбр. Тебе Сорока не говорила, что мертвец не он?

"Так Военег был прав — это он стрелял в моего отца? Он поэтому и снял охрану, чтоб его заманить, — " всполошился Мир более за отца нежели за Сороку — Храбр ей не причинит вреда, а вот Олег в опасности — Миру действительно не следует покидать его палатку.

— Ты уверен? — Мирослав оправдал эту недосказанность состоянием Сороки.

— Лично видел его своими глазами, — попытался того успокоить, бросая взгляды на дружинников, что прошли мимо входа.

— Я тебя понял, брат, — благодарно кивнул, осознавая, что не один, что Извор не оставит его в тяжкую годину, что он-то точно поможет ему пережить это лихое время. — Догоняй, — толкнув того в спину, почти воскликнул Мирослав, уже за возами увидев скачущую через кротиные кочки Сороку и машущую ему издали.

Выглядывая её тонкую фигурку, удаляющуюся от становища, махнул девице в ответ своей широкой ладонью, вскинув ту высоко над своей головой и проследил взглядом за трусящим ей вслед Извором, гремящего своей сбруей.

Сорока лёгким поклоном головы, не останавливаясь, встретила нагнавшего её Извора, а тот с сердечным замиранием последовал за ней, не решаясь подойти ближе, чем на пару шагов. Волком он следил за лесным теремом, по которому Сорока суетливо бродила, в поисках трав. Заодно, а может даже и в большей мере, он наблюдал за девицей, влюбляясь в неё вновь и удивляясь сам себе — и как он не замечал, что любит Сороку? Он ловил себя на мысли, что его всегда заводила её взбалмошность, что он даже искал повод поддеть её, будто что внутреннее подзуживало его на какую-то колкость и грубость, тем самым обращая на себя её внимание. А теперь она, принявшая свой истинный облик, волновала его намного крепче, ведь теперь он не скован обетами данными своей наречённой тогда под оконцем, которыми он что неверигами себя опутал, не давая никому занять места в своём сердце кроме неё. Ведь она, Сорока, и есть его невеста.

Особо заметна её истинная стать, когда она не рядится, а погрузившись в себя, как в этот раз, что-то делает, тогда она совершенно другая — нежная, а движения плавучие. От чего же ему сейчас ей не открыться? Рассказать, что он узнал её, что сердце пустовало все эти годы? Что мешает? Стыд? Стыд за себя прошлого, что был тогда трусом?

Наверное поэтому Извор не решался подступить к Сороке, боясь быть отвергнутым, а только заворожённо наблюдал за ней, заходясь в радостном упоении. Он безропотно шёл следом, внимательно изучая её. Вот она присела, потянулась к тонкому ростку на краю оврага, потом ступила пару шагов, будто пава, следом сорвала цвет лишь слегка нагнувшись и, поднеся к носу, втянула в себя его аромат.

— Как же они приятно пахнут, — протянула Извору, подставив цветок к самому его носу. Смотрит на неё — вроде Сорока, а вроде и нет. — Понюхай сам.

Извор, потеряв явность бытия, как послушный щенок, приник к удерживаемому девицей цветку, и втянул благоухающую пыльцу ноздрями, что тот облепил всеми своими лепестками его нос. А Сорока ну смеяться — как ручеёк весенний — лишний раз доказывая Извору, что он непроходимый глупец.