Голубая свастика (СИ) - Другая Елена

Он подробно рассказал, как испугалась молодая женщина, когда его увидела, прижала к своей груди маленький пищащий комочек. Сара родила мальчика и назвала его в честь офицера — Стефан. Ведь если бы не он, ее ребенок и не появился бы на свет. После недолгих уговоров еврейка позволила ему подержать своего сыночка. Говоря это, немец сиял довольной улыбкой, словно он действительно являлся отцом, такая в голосе Краузе звучала гордость.

— В общем, дорогие, они там неплохо устроены и находятся в относительной безопасности, какая только может быть во время войны, ведь, сами понимаете, шальная бомба может свалиться куда угодно, в том числе и на крышу этого дома. Эльза, не плачь, раз в неделю мы будем ездить проведывать их и заодно покупать там свежие продукты.

Услышав это, Эльза, безутешно всхлипывающая в платок по полюбившемуся ей цыганенку, немного успокоилась. А Равиль вскоре распаковал коробку со своими восхитительными вещами, подаренными ему ранее Стефаном — блокноты, книги, глобус, одежда, обувь, наручные часы и другие ценные для него мелочи. Он брал каждую вещь в руки, благоговейно ее рассматривал, гладил пальцами, словно приветствуя, и даже нюхал, а потом аккуратно размещал на выделенные для него полки в шкафу офицера.

Жить он должен был, как и ранее — вместе со Стефаном, в этом плане ничего не изменилось.

У Равиля было ощущение, что он попал в нереальный сон, дивную сказку. За окном слышались обычные звуки улицы, будто по близости и не существовали лагеря. Лишь гортанная немецкая речь периодически напоминала, что идет война и городок оккупирован.

В первый день Равиль сто раз с любопытством выглядывал за окошко из-за шторы, его так и тянуло на улицу, но сегодня было некогда. Когда офицер уехал на службу, весь день юноша провел со своей сестрой. Ребекка тоже похудела, но не так сильно, как он сам. Месячное отсутствие Стефана она выдержала стойко, но не без помощи Карла, который, будучи капо в одном из бараков, не забывал про девушку и регулярно снабжал ее дополнительным пайком — хлебом, сахарином и маргарином. Поэтому выглядела она вполне прилично.

Равиль ничего не стал говорить сестре про свои «приключения» в Биркенау, а свою изможденную худобу объяснил ей тем, что переболел тифом и целый месяц провел в больнице. Бекка взволнованно раскудахталась, но поверила в эту байку.

Равиль в полной мере чувствовал, что он дома, в своей семье, которую Бог даровал ему заместо другой, родной и навсегда потерянной. Конечно, он понимал, что это временно и скоро все изменится, ведь он слышал, как Стефан говорил про «марш смерти», запланированный фашистами на середину зимы, и от этих мыслей его пробирал озноб до самых костей, хотя он и сидел в теплом доме у жаркого камина.

Однако он пока решил не думать про это. Ведь любой человек имеет право хоть на короткие мгновения счастья. А там — будь, что будет, но понятно, что любая смерть лучше, чем подобие жизни, которую влачили узники в придуманных чьим-то чудовищным разумом концлагерях.

Равиль понимал, что практически сломлен. Никаких сил для борьбы за жизнь у него не осталось, ведь смерть так близко подобралась к нему, он в полной степени ощутил ее манящее вечным покоем дыхание, и даже был момент, когда он жаждал ее. И он уже не боялся. Лишь бы пристроить Ребекку так, чтобы у нее все было хорошо и выжила она, а сам он был готов умереть в любой момент, приняв небытие как избавление от страданий.

Но была еще любовь, нежный, зародившийся в его душе, слабый росток, робко пробивающийся через черную трясину мерзости, жестокости и грязи. И именно это обретенное им чувство заставляло Равиля вновь улыбаться, и смотреть на мир сияющим взглядом, и вновь познавать его красоту.

Вечером Стефан приехал, и они наконец остались наедине. В эти минуты откровения они много рассказали друг другу. Задыхаясь от рыданий, Равиль поведал ему про умершего в бараке смертников молодого паренька Адама, которому он безуспешно пытался помочь. Стефан внимательно слушал, поглаживая юношу по спине и утопая в его слезах, хоть сорочку потом выжимай, а когда парень закончил свой рассказ, качнул головой.

— Да, Равиль. Это урок для тебя. Во-первых, не быть тебе врачом, и вообще не связывайся с медициной, а после войны постарайся заняться тем, что умеешь делать — какой-нибудь коммерцией. Знаешь, почему? Нет в тебе жесткости, чтобы нести за кого-то ответственность и принять свое поражение. Ведь медики ежедневно ухаживают за десятками людей, переживают за них, стараются помочь, но многие больные все равно чаще умирают, чем исцеляются… И второе. Если берешь кого-то под свое крыло, то умей трезво оценивать свои силы. Видишь ли, в жизни бывают моменты, когда тебе кажется, что ты у руля и так крепко стоишь на ногах, что даже можешь начать кого-то опекать. Это очень опасное и обманчивое ощущение, Равиль. Жизнь может поменяться в любой момент, тебя может настигнуть болезнь, банкротство, пожар или потоп, и ты в одночасье лишишься всего, что имеешь. А что будет с теми, которые на тебя понадеялись? Поэтому никогда нельзя брать на себя повышенных обязательств. Вот посмотри, что случилось с нами. Я взял всех вас в свой дом и дал себе слово сделать все возможное и невозможное, чтобы вы выжили, считая, что у меня достаточно для этого сил и средств. И что же вышло? Я получил приказ и вынужден был оставить вас и уехать в командировку. И за это время любой из вас мог погибнуть!

Равиль тем временем перестал всхлипывать и глубоко задумался над словами своего друга.

— И все равно, ты ведь сдержал свое слово, мы все живы.

— Вам Бог помогал, не иначе, — согласился Стефан, удивив Равиля тем, что впервые в их беседах сам упомянул создателя.

— Без его вмешательства ничего в этом мире не делается, — живо продолжил Равиль.

— Ты это всерьез? — усмехнулся офицер. — Не будем дальше, пожалуй, развивать эту тему. Если бы он был, то не позволил бы твориться тому беспределу, который существует сейчас вокруг нас. А еще я хотел добавить следующее. Конечно, невыносимо жаль этого паренька, как и всех остальных людей, замученных при существующем режиме. Ты говоришь, что взялся помогать ему? Ну и чего же в результате добился? Ты отдал ему те бесценные несколько глотков воды, которые позволили бы тебе самому прожить на несколько часов дольше. А ему было уже не помочь, он умирал, даже глотать не мог, когда ты пытался его напоить.

— Стефан, но он смотрел мне в глаза, держал меня за руку, дал мне консервную банку и просил пить! Как бы я смог отвернуться от него?!

Равиль почти выкрикнул свою последнюю фразу, и в голосе его вновь закипели слезы.

— Я считаю, что нужно иметь мужество иногда и отвернуться, а не поить почти мертвого человека драгоценными каплями влаги, от которых зависит собственная жизнь. Нельзя помочь человеку, если дело совсем безнадежное.

Равиль опять горестно всхлипнул.

— Ну ничего, — Стефан, с ласковой улыбкой, прикоснулся к его плечу. — Я думаю, придет день и в твоей жизни появится друг, который в какой-то степени заменит тебе этого юношу, и тогда он тебя утешит, как я нашел утешение в твоих объятиях, когда судьба навсегда развела меня с любимым человеком.

Стефан говорил так проникновенно и уверенно, будто и в самом деле видел будущее Равиля, как тот, пережив весь этот ад, обзаведется семьей, обрастет друзьями, откроет собственное дело.

— Ты считаешь, что я выживу? — робко спросил у него юноша.

— Я в этом абсолютно уверен, — твердо ответил офицер. — Во-первых, ты уже выжил. Ну, а во-вторых, у меня есть определенный план по твоему спасению. Я сделаю все, чтобы ты и твоя сестра избежали «марша смерти», и даже примерно знаю как.

Равиль посмотрел на него с некоторым сомнением, однако промолчал. В любом случае, конечно же, хотелось верить в самое лучшее. Офицер дарил ему главное — надежду, и парень был ему безмерно благодарен за это.

После ужина, вечерних разговоров и ставшей традиционной игры в шахматы они ложились в постель и ласкались до умопомрачения, бесконечно прижимаясь, жарко целуясь, тела их переплетались, и они вновь и вновь пробовали слезы друг друга на вкус.