(не) Родная дочурка для мэра (СИ) - Лорен Лена

— Вот до чего же ты, Богдан, скрытная натура. Что ж ты раньше не говорил о семье? — доносится до моего слуха укоризненный тон Старовойтова, и я задерживаю дыхание.

— А зачем мне говорить с кем-то о личном, тем более с тобой? Я дорожу своей семьей. Люблю безумно их обеих. Без Наташи и Катюши я не представляю своей жизни, но об этом знают только самые близкие мне люди, — отвечает ему Богдан с уверенностью, какой я могла только позавидовать. Он прирожденный врун. — Такой уж я человек. Не привык превращать свою личную жизнь в общественное достояние. Ради общего блага даже брак решили с Наташей пока официально не регистрировать.

Врет как дышит. И это он станет будущим мэром города? Да уж, не позавидую я его жителям.

— Понимаю, и даже восхищаюсь тобой. В наше время не каждому удается вести тихую, спокойную жизнь, а тебе это каким-то образом удалось, — хмыкает Старовойтов из зависти.

— Удастся и дальше, если ты будешь держать язык за зубами, — проговаривает Богдан холодно, и я чувствую угрозу, таящуюся в его словах.

— За это можешь не беспокоиться. Я сохраню твою тайну, — сообщает Николай Васильевич.

И тут я понимаю, что эти двое друг друга стоят. Оба врут без зазрения совести.

— Так и о чем ты хотел поговорить со мной?

— Да ни о чем, Богдан. Забудь. Это уже не имеет никакого значения, — лукаво он проговаривает.

Вскоре Старовойтов уходит. Богдан тоже выходит за ворота и за каким-то делом принимается прочесывать прилегающую к дому территорию. Будто ищет кого-то… Или что-то.

В ожидании его я сажусь на банкетку и только спустя десять минут Богдан возвращается в дом, а на нем лица нет. Увидев меня, он резко убирает руку в карман.

— В чем дело? — резко встаю на ноги, видя его явную обеспокоенность, которая не на шутку тревожит меня.

Может, Николай Васильевич догадался, что я никакая не жена. Или жена, но никакая.

— В Старовойтове дело… Этот старый говнюк пришел сюда не один. Он привел с собой какого-то мужика с фотокамерой! — злобно проговаривает Богдан, со всей силы стиснув кулаки.

— С фотокамерой… Зачем ему приводить сюда человека с камерой? Только если… — из-за осознания проблемы мой язык перестает слушаться, а ноги слабеют, и я вновь валюсь на банкетку и хватаюсь за голову.

— Он снимал происходящее во дворе, пока отсиживался в кустах. И уже завтра эти снимки могут попасть туда, куда не следует. Я точно не уверен, но, зная Старовойтова, есть такая вероятность.

У меня всё внутри сжимается от страха. А когда я вспоминаю поцелуй Богдана, так вообще всё умирает.

— Ты же видел этого человека, тогда почему не помешал ему? Почему не прогнал? — стенаю я, желая повернуть время вспять и не открывать Старовойтову дверь. — Это же частная территория. Он не имел права снимать нас исподтишка.

— Если б знал, что ты встретишь меня горячим поцелуем, обязательно бы заранее позаботился о том, чтобы прописать этому козлу в челюсть и конфисковать фотоаппарат, — как тонко он перекладывает на меня всю ответственность, садится рядом со мной и, уперев локти в колени, шумно вздыхает. — Но я ж не знал. Я и подумать не мог, что ты согласишься на мои условия. Об этом нам стоило бы договориться заранее.

— Стоило, но я ж тоже не знала, что Старовойтов заявится сюда и начнет вести допрос по поводу того, кто я такая. Мне ничего не оставалось, Богдан. Я решила выручить вас. А вот вы… Вы могли и не целовать меня в ответ. Последний поцелуй точно был лишний!

Я совсем поникла. Еще немного, и начну ругать себя вслух. При Богдане. Я правда очень сильно расстроилась. Не передать словами, как я зла на себя. За то, что не обдумала всё наперед и не остановила Богдана.

Боковым зрением я ощущаю на себе его плавящий взгляд. Боюсь посмотреть на него. Наверняка он тоже злится на меня. И он имеет на это полное права.

Я сама спровоцировала этот поцелуй и всё запорола!

Теперь из-за меня снимки с нашим поцелуем могут попасть в мир. Люди начнут обсуждать нас. И тогда его жизнь превратится в общественное достояние. А спустя какое-то время — в кошмар, ведь рано или поздно ему придется сознаться в обмане. И не видать ему должности мэра, как собственных ушей.

— Наташенька, так дело не пойдет. Еще ничего не случилось, а ты уже нос повесила, давай-ка прекращай горевать, — забрасывает свою руку на мое плечо и совсем неожиданно вжимает губы в мою голову, оставляя поцелуй на волосах.

— Да как тут не горевать? Я же подставила всех, и себя, и Катю. Не надо было мне выходить из дома, — шмыгаю носом и веду плечом, чтобы сбросить с себя руку Богдана, ведь нам уже не нужно притворяться мужем и женой, соответственно, и обнимать меня тоже необязательно.

— Да брось. Тебе не в чем винить себя. Это я перегнул. Я, — с хмурым видом повторяет он, тыча пальцем в свою грудь. — Мне и отвечать, если эти снимки сольют в интернет.

— Нет! — возбужденно трясу головой и умоляюще смотрю на него. — Они не должны попасть в открытый доступ! Не должны, понимаете⁈

— Да что в этом такого? — внезапно усмехается Богдан. — Ну подумаешь, наш поцелуй увидят чуть больше людей, чем я планировал. Наоборот, это только плюс! Народ проявит интерес к моей личной жизни, и в ближайшем интервью меня вынудят рассказать о жене и ребенке. На мой взгляд, схема железобетонная. Так мы достигнем должного эффекта гораздо раньше. Не придется ждать целый месяц.

Глава 16

— Вы не понимаете, — хватаюсь я за голову, меня поражает, что его заботит только своя выгода, а о чувствах других он и думать не желает. — Это будет совсем не тот эффект, которого вы ждете. Только представьте, что будет, если эти снимки попадут к моему мужу?

— Да ничего глобального, кроме того, что он начнет кусать локти, когда увидит меня на своем месте. Вот увидишь, он еще пожалеет, что так бесчестно обошелся с тобой и со своей дочерью.

Мне хочется сказать, что Катя не его родная дочь, но я вовремя прикусываю язык.

— Вы ошибаетесь! Вы совершенно не знаете Стёпу.

— Как и ты, судя по всему, — бросает камень мой огород, метнув в меня взгляд с осуждением. — Знала бы, не оказалась бы с дочерью на улице. Наташ, твой муженек самая настоящая свинья, и уж поверь, если придется, я найду способ прижучить его. Он забудет о тебе с Катей, — с невозмутимой уверенностью он заявляет, а у меня челюсть до пупа отвисает.

— Это каким образом, интересно? По башке стукните? Или взятку ему предложите за молчание? — укоризненно качаю головой и кривлю губы, с каждой минутой разочаровываясь в Богдана всё больше. — Тоже мне политик! Все вы такие! Только и умеете властью да деньгами все проблемы решать!

И меня насквозь пронзает его суровый взгляд, выражающий крайнюю степень негодования.

— Когда кто-то не стремится решить проблему мирным путем, в ход идут проверенные методы, а что может быть эффективней оказанного давления и пачки денег? — проговаривает Богдан с дьявольской ухмылкой.

А меня мороз по коже дерет. Какой же он все-таки чудак на букву «м».

— Этим вы ничего не добьетесь. Рано или поздно ваш обман вскроется, и народ поймет, что вы бессовестный врун. И что хуже всего, меня в этой истории будут считать продажной женщиной!

— Я этого не допущу!

— Тогда не допустите, чтобы эти снимки слили в сеть! Нельзя, чтобы они попали в интернет! — склоняю голову и зажмуриваюсь, удерживая в глазах слезы, которых Богдан недостоин. — Подумайте о своей репутации, если на нас с Катей вам совсем наплевать!

Богдан вздрагивает, словно я посмела влепить ему пощечину. Моргнув, он уходит в раздумья, бороду свою потирает.

— А знаешь, ты ведь права, — наконец произносит он рассудительно, нашаривая ладонью карман, хлопает по нему, словно проверяет, на месте ли то, что он в нем держит. — Снимки с поцелуем — это не более чем дешевая манипуляция. Такое больше подходит артистам, но не политикам.

— А я о том вам и толкую! — киваю часто-часто, полагая, что смогла вразумить Богдана, однако меня удивляет то, насколько быстро он передумал.