– Да ё моё, Ольга! Ты себя слышишь? Мы с тобой о Мише говорим.
– Тебе никто права о Мише говорить не давал. Мы с тобой о нас говорим.
– Чего о нас говорить. Я люблю тебя, поэтому мы сейчас рядом. Ольга, с ума сойти, ты мне сына подарила!
– Ничего, в смысле никого я тебе не дарила. Сын мой. И да, по поводу твоей помощи, – я, наконец, вымыла руки, провела по лицу. Села на стул, набралась смелости:
– В момент, когда мы встретились вновь, я была в самой сложной ситуации. Авария, беспомощность, выгнали с работы, тётка шантажом заставила чуть ли не съехать из собственной квартиры, угрожая рассказать тебе о моём сыне…
– О нашем сыне…
– Что? – я не расслышала, утонув в собственных переживаниях…
Роман притянул меня к себе:
– Так, давай успокаиваться. Ты моя жена, у нас сын, я люблю вас. Исходим из этого.
– Или я с ума сошла, или пропустила что то очень важное. Когда это я стала снова тебе жена.
– Вот сейчас и стала. Делаю тебе предложение: выходи за меня.
Глава 25
Глава 25
– Так, давай успокаиваться. Ты моя жена, у нас сын, я люблю вас. Исходим из этого.
– Или я с ума сошла, или пропустила что то очень важное. Когда это я стала снова тебе жена.
– Вот сейчас и стала. Делаю тебе предложение: выходи за меня.
– Я дважды на одни и те же грабли не наступаю, Ольшанский.
– А придётся. Я люблю тебя, Ольга. Ты знаешь, я дважды одно и то же не повторяю.
– Да? А придётся. – вернула ему его же слова, – Скажи, Роман, чего ты так в Мишу вцепился. Неделю назад ты даже не знал о его существовании. Теперь зачем он тебе нужен?
- Оля, я люблю и любил тебя всегда. Так случилось, что гордыня разъела наш брак. Я виноват. Прости меня. Оказывается, у меня есть сын. Не знаю, как жил все эти годы без вас. Больше не проживу минуты. Я ответил на все твом вопросы?
Я помалкивала. Это всё было так неожиданно...
Ольшанский дышал паровозом, а я наоборот, совершенно успокоилась, отвернулась от него, бросила в бульон пару горошин душистого перца, лаврушку и стала запускать туда пельмени.
Воспалённое сознание постепенно остывало. Я так устала в этой перепалке, не осталось сил орать самой и слушать его.
Большая кастрюля с куриным бульоном замерла, насторожилась прежде чем закипеть снова, принимая ровные фигурки желтоватого теста. Я медленно помешивала варево большой шумовкой, лихорадочно соображая, что делать.
Я ведь собиралась сегодня распрощаться с Ольшанским. Оставаться тут уже не имело смысла. То есть надо было обрубать это вновь проснувшееся знакомство. Мы ведь после расставания оба никогда не искали встречи, смертельная обида не давала помириться с прошлым. И хотя я уже выяснила для себя, что как любила эту двухметровую скотину, так и люблю, но ломать жизнь своему мальчику не буду. Только это было ДО нашего разговора сейчас.
Роман потёр лицо:
– Не молчи.
– Обрекать сына на свидания с воскресным папой я не намерена. – вывалила на него залпом слова и сама выдохнула. Как точно я подметила название всем этим приходящим папашам “воскресные папочки”. Гады. Всегда такие напомаженные, спокойные, уверенные, щедрые. А что тут трудного. Встретился на пару часоа, принёс машинку, послушал вполуха детскую болтовню и ушёл. Ни тебе купать, кормить, зашивать дырки и мазать зелёнкой, ничего воскресному папе не полагается.
– Ты что такое говоришь, Ольга. Я хочу быть в вашей жизни каждую минуту, причём тут воскресный.
– Ты реально думаешь, что будешь отличным папой, Ольшанский?
Он как то беспомощно смотрел на меня:
– Разве нет?
– Судя по Эвелине – сомневаюсь.
– А я нет. Сейчас пойду и скажу Мишке, что он в этом мире не безотцовщина.
Я подняла лицо , смотрела в глаза бывшему мужу, качала головой:
- Я не знаю, что делать.
- Оля, я всю ответственность беру на себя. Пожалуйста, милая, любимая, мы всё начинаем сначала. У Миши есть мать, отец . Даже сестра есть.
Я всё ещё пыталась скрыть радрсть облегчения. Как же я боялась, что Ольшанский узнает о Мише. Вот, узнал. Я вдруг спохватилась:
– Ну, и как мы теперь скажем Мише, что у него объявился отец?
– Нормально, как все люди между собой говорят. Так и скажем.
Ольшанский нежно потащил меня за локоть, я вывернулась:
– Нет, стой. Не сегодня, не сейчас, – я сама не знала почему упорствую, я просто не была готова к тому, что это случится сегодня, сейчас.
– Почему?
– Я не готова вас знакомить. Мне надо прийти в себя, подумать, решится.
– Ты уже четыре года решалась, так и не решилась. Ещё четыре года подождать?
– Надо ребёнка подготовить, я и слов то не найду. И ещё. Ну, скажешь ты ему: “я твой отец” и дальше что?
– А чего ты ждёшь?
– Меня больше волнует чего ждёшь ты, Ольшанский. Вдруг твои ожидания разобьются, может быть Миша вовсе не мечтает о папе. Пропустит твою новость мимо ушей, ты разозлишься, обидишься. Назавтра выкинешь его из головы, а мне потом что делать.
– Хватит уже придумывать пьесы. Я с симпатиями своего сына сам разберусь.
– Может быть не сегодня? – я всё ещё цеплялась за надежду оттянуть этот миг.
– Сегодня. Сейчас скажем, идём.
Я успела маякнуть Людмиле, кивнув на пельмени, она шёпотом спросила:
– Сразу накрывать?
Я кивнула.
Он взял меня за руку, повёл на террасу. Я семенила за стальным, здоровым мужчиной, тащившим меня как куклу за собой. Мямлила:
– Роман, пожалуйста, не надо, я так боюсь. Дай мне время подготовить ребёнка.
Он остановился, резко повернулся ко мне, я не ожидала , что он затормозит так внезапно, ткнулась в него грудью:
– Чего ты боишься, Оля?
Я облизнула губы, продолжала мямлить, пытаясь подобрать слова и быть убедительной:
– Я… ты…, да просто я боюсь, что ты поломаешь нам с сыном тот мирок, который я создавала. Понимаешь, нет? – о, у меня проснулся здоровый эгоизм: – Я не хочу снова провалиться в болото, где надо будет каждый день утром смотреть на себя в зеркало и убеждать саму себя, что я сильная. Что я справлюсь. Что если я сегодня не пообедаю, то у меня хватит денег купить дорогой сироп от кашля.
Я всхлипнула, отошла от Ольшанского на шаг, прижала руки к груди. Мы так и стояли друг напротив друга в пустом длинном коридоре, я, как парламентёр, старалась быстрее вывалить все факты:
– Я не переживу через пару недель наутро, когда мне надо будет объяснять Мише, почему папа к нам не приезжает и врать, что ты скоро приедешь. Потому что ты сегодня весь в чувствах, а завтра они у тебя остынут и всё!
Роман удивительным образом не перебивал меня.
– Всё?
Я похлопала глазами, кивнула. Неужели убедила.
– Есть ещё хоть одна причина, по которой ты боишься познакомить нас?
– Назови мне, Ольшанский, хоть одну причину, почему я не должна этого бояться?
Он наступал на меня:
– Потому что я мужчина. Твой мужчина. Отец нашего сына.
Малахит его глаз горел огнём, я видела, мой бывший терял терпение. Сейчас его глаза горели странным огнём, о притянул меня к себе:
– Ты уже отомстила мне, наказала так жестоко, что выдрала мне сердце. Всё, эта тема исчерпана.
– Я не давала тебе согласия.
– А я и не спрашивал.
В наступившей паузе было слышно наше дыхание. У меня сердце учащённо колотилось о рёбра, я чувствовала, как всё плотнее сжимаются ладони Ольшанского на моей спине, он потянулся ко мне. Силы сопротивляться внезапно закончились.
