Слегка за тридцать: Бывшие. Право на счастье - Устинова София

Он произнёс это так буднично, так обыденно, будто сообщал, что в корпоративной столовой сегодня на обед рыба.

Тишина. Густая, вязкая, оглушающая. Я смотрела на него и не узнавала. Нет, я узнавала. Это был тот самый Игорь, который мог неделями не разговаривать со мной, потому что был поглощён кодом. Тот самый, который забыл про день рождения нашего сына, потому что у него был «сложный дебаггинг». Просто раньше его холодная, аутичная отстранённость была направлена на внешний мир. А теперь её острие развернулось против меня.

– Ты… что? – переспросила я, хотя прекрасно всё поняла с первого раза. Мне просто нужно было выиграть секунду, чтобы собрать себя по частям.

– Твоя должность упразднена, – повторил он медленно, как для умственно отсталой. – Функции финансового контроля будут переданы на аутсорс. Так эффективнее. Мы больше не нуждаемся в твоих услугах, Анна.

Ева рядом с ним едва заметно, торжествующе улыбнулась. Улыбкой победительницы. Я посмотрела в её пустые глаза и всё поняла. Она была не просто любовницей. Она была функцией. Новой, улучшенной версией «жены». Моложе, сговорчивее, без лишних амбиций и дурацких претензий на общее прошлое. Идеальный аксессуар для гения.

– Понятно, – выдохнула я. Внутри бушевал ледяной пожар, но снаружи я была спокойна, как айсберг. Я не доставлю им этого удовольствия. Я не буду кричать, плакать или бить посуду. Это не мой стиль. – В таком случае, мне нужно зайти в кабинет, забрать личные вещи.

– Не стоит беспокоиться, – Игорь кивнул на дверь, и только сейчас я увидела двух амбалов из нашей службы безопасности, которые стояли там всё это время. – Ребята уже всё собрали в коробку. Они проводят тебя до выхода. Чтобы избежать… недоразумений.

Это было последней каплей. Публичная порка. Унижение, доведённое до абсолюта. Меня, построившую эту чёртову компанию, вышвыривали из неё, как провинившуюся школьницу, под конвоем.

Я обвела ледяным взглядом всех присутствующих. Мужчин, с которыми заключала многомиллионные сделки, с которыми пила виски после удачных переговоров, с которыми отбивалась от рейдерских атак. Ни один не поднял на меня глаз. Предатели. Трусы. Стадо.

– Хорошо, – мой голос не дрогнул. Я развернулась и пошла к выходу. Спину я держала так прямо, будто проглотила арматурный стержень. Каждый мой шаг на высоких каблуках отдавался гулким эхом в моей голове. Шаг – пятнадцать лет жизни. Шаг – бессонные ночи. Шаг – сын, который почти не видел отца. Шаг – вера в то, что мы команда.

Охранники, два молчаливых шкафа, двинулись за мной. Молчаливые тени. Я шла по коридору, мимо стеклянных стен офисов, где сидели мои подчинённые. Они видели. Все видели. Кто-то отворачивался, кто-то смотрел с плохо скрытой жалостью, кто-то – с откровенным злорадством. Я чувствовала их взгляды на своей спине, как клеймо. В холле у лифта один из охранников протянул мне картонную коробку. В ней лежали мои вещи: фотография Кирилла в рамке, моя любимая кружка с надписью «Королева чёртового всего», пара книг по финансовому анализу и маленький кактус, который я сама вырастила из семечка. Моя жизнь, упакованная в дешёвый картон.

– Спасибо, дальше я сама, – бросила я, вырвав у него коробку.

Лифт нёс меня вниз, и с каждым этажом я чувствовала, как рушится мой мир. Небоскрёб, который я считала своим домом, своей крепостью, своим детищем, выплюнул меня на тротуар, как ненужный мусор.

До дома я добиралась на такси, тупо глядя в окно на проплывающий мимо город. Он больше не казался мне упорядоченной микросхемой. Он был хаотичным, враждебным, чужим. Шок начал отступать, уступая место холодной, звенящей, как натянутая струна, ярости. Ярость была знакомым и комфортным чувством. Она была конструктивна. Она была как чистая, концентрированная энергия, которую можно было направить в нужное русло. И я уже знала, каким будет это русло.

Квартира встретила меня звенящей тишиной. Слишком правильной, слишком стерильной. Когда-то я называла это порядком, теперь – отсутствием жизни. Игорь почти не бывал здесь в последнее время. Теперь я понимала, почему. На диване в гостиной, свернувшись в огромный пушистый клубок цвета мокрого асфальта, спал Сарказм. Наш мейн-кун. Точнее, мой. Игорь его терпеть не мог, называя «бесполезным источником шерсти и аллергенов». Кот приоткрыл один янтарный глаз, лениво окинул меня взглядом, не обнаружил в моём запахе ничего криминального, и, демонстративно зевнув, снова заснул. Его королевское невозмутимость немного успокаивала. В его мире ничего не изменилось.

Я прошла в комнату сына. Кирилл сидел за компьютером, в наушниках, полностью погружённый в свой мир. Ему было пятнадцать. Сложный, колючий, язвительный возраст. Он унаследовал мой острый ум и игоревский талант к технологиям. И мой сарказм, конечно же. Я молча постояла в дверях, глядя на его сосредоточенный профиль. Как ему всё это объяснить? Что отец, его кумир, гений кода, оказался обыкновенным, банальным предателем?

Кирилл, словно почувствовав мой взгляд, снял наушники и обернулся.

– О, ты сегодня рано, – заметил он, скользнув взглядом по коробке в моих руках. Его брови чуть сошлись на переносице. В свои пятнадцать он был наблюдательнее многих взрослых. – Сократили рабочий день за ударный труд?

– Можно и так сказать, – солгала я, пытаясь изобразить улыбку. Получилось, должно быть, отвратительно. – Голова разболелась.

– Ясно, – протянул он, не сводя с меня внимательного, взрослого взгляда. Он не поверил ни единому моему слову. Но не стал допытываться. Мой сын. Он всегда чувствовал, когда нужно промолчать. – Тогда закажем пиццу? Ту, с двойным сыром и пепперони, которую отец терпеть не может, потому что она «нарушает его кето-диету».

В его предложении было столько молчаливой поддержки, столько тонкого понимания, что к горлу подкатил ком. Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Пока мы ждали курьера, я разбирала коробку. Выставила на стол фотографию Кирилла, кружку, кактус. Остальное – ежедневники, ручки, бумаги – свалила в мусорное ведро. Прошлое. Архив. Сжечь.

Мы ели пиццу прямо из коробки, сидя на диване. Сарказм тут же материализовался рядом, гипнотизируя кусок с пепперони взглядом удава, готовящегося к броску.

– Он звонил? – вдруг спросил Кирилл, откусывая огромный кусок.

– Кто? – я сделала вид, что не поняла.

– Отец, – уточнил он с лёгким нажимом. – Он обычно бесится, когда ты уходишь с работы раньше него. Говорит, что это «нарушает корпоративную синергию».

Я вздохнула. Дальше врать было бессмысленно и глупо.

– Меня уволили, Кир, – произнесла я тихо, глядя на кота, который всё-таки умудрился стащить кружок колбасы и теперь с чавканьем его поглощал.

Кирилл замер с куском пиццы на полпути ко рту. Он медленно опустил его обратно в коробку.

– В смысле… уволили? – переспросил он так, будто я сообщила, что Земля на самом деле квадратная. – Тебя? Финансового директора? Это же… невозможно. Ты же и есть «Vector-Z».

– Моя должность упразднена, – отчеканила я, повторяя слова Игоря. Сейчас они звучали ещё абсурднее. – За ненадобностью.

Сын смотрел на меня несколько долгих секунд, анализируя информацию. Его лицо, обычно по-подростковому насмешливое, стало серьёзным и жёстким. В нём проступили черты, которых я раньше не замечала. Черты мужчины.

– Это из-за неё? – спросил он тихо, без вопросительной интонации, словно констатировал факт.

Я удивлённо подняла на него глаза.

– Кого «неё»?

– Ну, этой… новой прошивки. Силиконовой. Которую он притащил в офис месяц назад, – пояснил Кирилл с холодным презрением. – Я видел её фотки в его закрытом инстаграме. Она лайкает каждый его пост через три секунды после публикации. У неё там вместо мозгов, наверное, чип с автолайкером. Он, видимо, решил обновить не только софт, но и железо.

Я не знала, смеяться мне или плакать. Мой ребёнок, мой маленький гений, видел и понимал гораздо больше, чем я предполагала.

– Да, – коротко подтвердила я. – Похоже, что из-за неё.