Слегка за тридцать: Бывшие. Право на счастье - Устинова София

Сердце сделало неприятный, болезненный кульбит и рухнуло куда-то в район желудка. Гена с шампанским посреди рабочего дня – это либо к заключению многомиллионной сделки, либо к катастрофе сопоставимого масштаба. Судя по ледяной атмосфере в доме, сегодня речь шла не о прибыли.

– Дорогая, – пророкотал его глубокий бас, едва я переступила порог. Он не повернулся, продолжая созерцать безупречный, выверенный ландшафтным дизайнером пейзаж за окном. – Ты как раз вовремя. Я тут решил устроить нам небольшой аперитив.

– Какой-то особенный повод? Ты, наконец, продал тот убыточный телеканал? – я изо всех сил старалась, чтобы мой голос звучал легко и игриво, пока шла к нему по бесконечному персидскому ковру, ощущая, как липкий холодок ползёт вверх по спине. Шанель, которую охранник осторожно опустил на пол, подбежала к ногам Гены и зашлась требовательным, заливистым лаем. Муж брезгливо поморщился, словно на его ботинок попала грязь.

– Убери это, – не поворачиваясь, бросил он. В его голосе прозвучал металл.

Я подхватила дрожащую собачку на руки, прижимая её к груди. Она тут же затихла, лишь мелко-мелко дрожала всем своим крошечным тельцем, словно чувствовала надвигающуюся бурю.

– Что случилось, Гена?

Он, наконец, медленно обернулся. Его лицо, обычно непроницаемое, как у профессионального игрока в покер, сегодня было абсолютно спокойным, даже каким-то отстранённо-торжественным, как у судьи, зачитывающего приговор. Он взял второй бокал и протянул мне.

– Давай выпьем, – предложил он, и в его серых, колючих глазах не было ни капли тепла. – За наше с тобой… плодотворное сотрудничество.

Слово «сотрудничество» резануло по ушам, как хирургический скальпель. Не «за нас». Не «за нашу любовь». Не «за нашу семью». За сотрудничество. Я взяла бокал, чувствуя, как леденеют пальцы, несмотря на пылающую кожу лица.

– Звучит так, будто мы закрываем какой-то важный проект, – усмехнулась я, хотя смеяться хотелось меньше всего на свете. Хотелось развернуться и бежать из этого стеклянного мавзолея.

– Ты всегда была проницательной девочкой, – кивнул он, делая медленный, смакующий глоток. – В некотором роде, так и есть. Наш проект, Алиса, подошёл к своему логическому завершению.

Я замерла. Бокал в моей руке предательски дрогнул, и золотистые пузырьки яростно зашипели, угрожая выплеснуться на шёлковое платье от «Valentino».

– О чём ты вообще говоришь?

– О нашем брачном контракте, дорогая, – терпеливо, словно объясняя неразумному ребёнку элементарные вещи, проговорил он. – Срок его действия истёк сегодня. Ровно десять лет. Помнишь, как мой старый адвокат настаивал именно на этой цифре? Десять лет – кризисный период для любых отношений. Очень мудрый был старик, царствие ему небесное. Он словно предвидел, что любой, даже самый привлекательный актив со временем… амортизируется.

Амортизируется. Это слово ударило меня под дых с силой боксёра-тяжеловеса, выбив весь воздух, все мысли, всё, кроме оглушающего звона в ушах. Я, его жена. Женщина, которая была его визитной карточкой на всех светских приёмах, его безупречной обложкой. Я… амортизировалась. Как старый автомобиль. Как прошлогодняя модель айфона.

– Актив? – прошептала я, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, похлеще, чем после наркоза в клинике. – Я для тебя… просто актив?

– А кем же ещё? – он искренне, без тени иронии, удивился. – Не пойми меня неправильно, ты была великолепной инвестицией, дорогая. Очень хорошей. Твоя красота, твой шарм, твои уникальные связи в мире моды и глянца – всё это принесло мне немалые дивиденды. Я получил обложки, нужные знакомства, репутацию мужчины с безупречным вкусом. Ты отработала каждый вложенный в тебя рубль, до последней копейки. Я тобой очень доволен. Правда.

Он говорил это с таким невозмутимым видом, будто хвалил своего топ-менеджера за успешный квартальный отчёт. Спокойно. Обоснованно. Убийственно. Шанель в моих руках зарычала, почувствовав, как напряглось и окаменело моё тело.

– Заткнись, – прошипела я, глядя ему прямо в глаза, отчаянно пытаясь найти там хоть что-то живое, человеческое, кроме холодной деловой калькуляции. – Просто, твою мать, заткнись.

– Эмоции – плохой советчик в бизнесе, куколка, – снисходительно хмыкнул он, ставя свой бокал на стол. – Не переживай, я всё продумал. Ты ни в чём не будешь нуждаться. Согласно последнему пункту нашего контракта, при расторжении по моей инициативе ты получаешь щедрые отступные. Квартира на Остоженке, машина остаётся тебе, плюс на твой счёт в швейцарском банке упадёт сумма, которая позволит тебе ещё лет десять не вспоминать о работе и продолжать твои… процедуры по поддержанию товарного вида.

Он небрежно махнул рукой в сторону моего лица, и я инстинктивно прикрыла горящую скулу ладонью. Этот жест был больнее пощёчины.

– Но есть одно маленькое условие, – продолжил он, и его голос стал жёстким, как сталь. – Ты исчезаешь. Тихо. Без скандалов, без интервью для жёлтой прессы, без адвокатов и разделов имущества. Ты просто берёшь свои вещи, свою тявкающую принадлежность, – он презрительно кивнул на Шанель, – и испаряешься. Завтра утром сюда въезжает… новый арендатор.

Меня качнуло. Ноги, казалось, вот-вот подкосятся.

– Новый арендатор? – переспросила я, уже зная ответ, но отчаянно, по-детски надеясь, что ошиблась.

Гена усмехнулся. Взял со стола свой телефон. Несколько отточенных движений пальцем по экрану, и он развернул его ко мне. С экрана на меня смотрела юная, лет двадцати, девица с неестественно пухлыми губами, точёным носиком и абсолютно пустыми, стеклянными глазами. Она была в крошечном бикини, демонстрируя идеальный пресс и стальное, высушенное тело на фоне какого-то тренажёра. Подпись под фото гласила: «Кристи-фитнес. Сделаю из тебя богиню! Записывайся на персональные тренировки!» и миллион сердечек под постом.

– Кристина, – с нежностью, которой я не слышала от него уже много-много лет, представил он. – Прекрасная девочка. Амбициозная, целеустремлённая. У неё большое будущее. И, что немаловажно, её биологические часы тикают в правильном ритме. Мне нужен наследник, Алиса. А твой ресурс, как мы оба прекрасно знаем, в этом плане исчерпан. Пора двигаться дальше.

Он убрал телефон. Мир вокруг меня сузился до этой фотографии, до этого пустого взгляда и подтянутого живота. Я вспомнила все унизительные визиты к светилам репродуктологии. Все болезненные процедуры. Все надежды и горькие слёзы после очередного отрицательного теста. Всё то, что он сейчас хладнокровно назвал «исчерпанным ресурсом».

– Ты… гад, – выдохнула я. Голос был чужим, сиплым, надтреснутым.

– Я – прагматик, – поправил он, застёгивая пуговицу пиджака. – Я ухожу. У меня встреча с юристами, нужно подготовить документы для нашего цивилизованного развода. Мой водитель поможет тебе собрать вещи. Рекомендую взять только самое необходимое. Остальное… утилизируют. У тебя есть время до полуночи. Не разочаровывай меня, Алиса. Давай закончим наше сотрудничество так же красиво и достойно, как и начинали.

Он двинулся к выходу, даже не взглянув на меня. У самой двери он остановился.

– Ах, да, – обернулся он, и на его холёном лице промелькнула тень брезгливой жалости. – И не пытайся что-то предпринять. Все наши общие друзья, все твои светские знакомые… они останутся моими друзьями. Таковы правила игры в нашей песочнице. Ты выходишь из неё с очень хорошим выходным пособием. Не порть себе некролог.

Тяжёлая дубовая дверь за ним захлопнулась. Тишина, которую на несколько секунд нарушил его уход, обрушилась на меня с новой, оглушающей силой. Джаз из колонок теперь казался похоронным маршем по моим надеждам. Я стояла посреди огромной гостиной, в доме, который больше не был моим, с собачкой, которую назвали «принадлежностью», и с шампанским, налитым в честь моей официальной утилизации.

Бокал выпал из моих ослабевших пальцев и с хрустальным, пронзительным звоном разлетелся на тысячу осколков по безупречному мраморному полу. Золотистая жидкость растеклась унизительной, липкой лужей.