Пораженные (ЛП) - Бейкер Р. Д.

Он слегка ерзает, и на его щеках появляется румянец.

— Потому что, ну, из-за моих… проблем.

— О, черт, — быстро говорю я, отводя взгляд. — Прости, это не мое дело.

— Нет, нет, все в порядке. — Он хватает меня за руку, поворачивая лицом к себе. — Правда. Не извиняйся. Ты просто хотела знать.

— Мне жаль, что они так с тобой поступили. — Я держу его за руку. — У тебя действительно 25 детей?

Он горько смеется.

— Да, я понимаю, может быть, даже больше, ведь Кормящиеся не всегда четко представляли, что произошло, ну, ты знаешь, после. Я видел только двоих из детей, у остальных мамы очень быстро перебрались в другие колонии. Это странное чувство, понимаешь? — он кладет другую руку на мою. — Я всегда хотел быть отцом, иметь детей, иметь семью. И теперь у меня куча детей, множество женщин были беременны моим ребенком, а я так и не смог сделать ничего из того, что делает отец.

Я больше не хочу извиняться, потому что это бесполезно. Нам всем жаль, мы все потеряли людей, которых любили. Ни один человек в этой колонии не был избавлен от этого. Мы все едины в горе и утрате, и это худшее, что привязывает тебя к другим людям. Поэтому вместо того, чтобы извиниться, я прислоняюсь к Мэтту и приветствую его объятия.

— Черт возьми, как же жарко, — говорит он через некоторое время.

Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что за нами никто не наблюдает, а затем поднимаюсь на ноги.

— Пойдем, — говорю я, держась за его руку. — Я хочу тебе кое-что показать.

Он смеется, но ничего не говорит, позволяя мне тащить его через лужайку к линии деревьев. Я еще раз оглядываюсь через плечо, чтобы убедиться, что нас никто не видел, а затем бросаюсь бежать сквозь деревья.

Мы пробираемся сквозь листву, ветки хрустят под ногами, когда мы идем. Здесь прохладно, и через несколько минут я слышу журчание ручья, который бежит среди переплетающихся корней деревьев.

— Эй, это действительно красиво. — Мэтт смотрит вверх и вниз на залитую солнцем поляну поверх воды, которая несется мимо нас. — Ты часто сюда спускаешься?

Я сбрасываю шлепанцы и захожу в прохладную воду.

— При любой возможности, что случается не очень часто.

— Какая жалость. — Он скидывает обувь и следует за мной в воду. Затем встает передо мной и застенчиво улыбается. — Так, я вроде как понял, что даже не поцеловал тебя перед тем, как мы, ну… ты знаешь.

— Нет, ты этого не сделал. — Я пристально смотрю на него. — Ты все еще хочешь поцеловать меня после того, как мы не разговаривали целую неделю?

— Да, хочу. — Его рука скользит по моему плечу. — Ты мне нравишься, очень. Ты не похожа ни на кого другого, кого я встречал за очень долгое время.

Я неуверенно смеюсь.

— Я бы хотела надеяться, что ты не знаешь слишком много женщин, которых брыкающихся и кричащих вытаскивают из твоей постели, а потом неделю игнорируют тебя.

Мэтт громко смеется, и у меня в животе что-то переворачивается.

— Видишь? Я сказал, что ты забавная. — Он кладет два пальца мне под подбородок, запрокидывая мою голову назад.

— Нет, просто циничная, — мой голос был едва слышен, когда я опускаю взгляд на его губы и жду, что он поцелует меня.

— Циничная, может быть, — он улыбается. — Но и довольно милая.

Он опускает свой рот к моему, чтобы запечатлеть нежный поцелуй на моих губах.

Мои глаза закрываются, когда его рука обнимает меня за талию, притягивая ближе и углубляя поцелуй. Я обнимаю его за шею, и, хотя это так приятно, внутри меня разливается боль. Я скучаю по прикосновениям. Я скучаю по объятиям. Поцелуй Мэтта просто разрушает все это, гораздо сильнее, чем все, что произошло в его постели той ночью.

Я одинока. Я никогда не бываю одна, но я никогда ни к кому не прикасаюсь. Никто никогда не прикасался ко мне так. Я чертовски изголодалась. У нас есть солнечный свет, свежий воздух и еда, но у нас нет жизни. У нас не бывает объятий, шуток, свиданий, фильмов и ужинов при свечах, когда один из нас слишком старается.

Неудивительно, что я была готова позволить Мэтту трахнуть меня в тот день, когда встретила его. Я изнываю от желания, я умираю от желания, чтобы другой человек прикоснулся ко мне, погладил по волосам, может быть, погладил по спине и прошелся поцелуями по моей шее.

Мэтт тихо смеется, когда мы расстаемся, его руки остаются на моей талии, прижимая меня ближе.

— Ты хорошо целуешься.

— Ты тоже, — отвечаю я, прислоняясь головой к его плечу. — Я скучала по поцелуям.

— Я тоже — я скучаю по тому, чтобы просыпаться с кем-то в своей постели. Господи, я даже скучаю по готовке.

Я вздыхаю, потому что я тоже скучаю по этому. Жизнь. Так много всего этого я даже не успела испытать, а находясь в объятиях Мэтта, все это кажется еще более несправедливым.

Вдалеке раздается вой сирены, и мы оба мгновенно настороже. Руки Мэтта на секунду крепко обнимают меня, когда он смотрит на меня сверху вниз с чистой паникой в глазах.

— О, черт, — бормочет он, и мы оба срываемся с места и бежим сквозь деревья обратно в сад.

Только не снова.

Кормящиеся загоняют всех обратно в здания, и я вижу, как Джина дико озирается по сторонам, прижав руки ко рту. Она замечает, что я бегу, и поднимает руку.

— Джульетта! — она зовет, даже когда Кормящийся подталкивает ее вперед, чтобы она продолжала двигаться.

— Я иду! Все в порядке!

Вампиры пробегают мимо линии ограждения, оружие висит у них на поясе. Я вижу Сайласа с огромной винтовкой в руке, направляющегося к наблюдательной вышке. Его глаза на мгновение останавливаются на мне, и они ярко-красные. На долю секунды его лицо смягчается, как будто он испытывает облегчение, прежде чем снова застывает в маске, когда он продолжает двигаться.

— Уже новое нападение? — спрашивает Мэтт, когда мы спешим обратно в общежитие.

Я качаю головой.

— Такого не случалось годами, — от страха у меня кровь застывает в венах.

Что бы это может значить? Пораженные становятся сильнее? Просто сейчас их стало больше? Я не знаю, что и думать.

Кормящиеся так же обеспокоены, как и мы, я вижу страх на их лицах. Даже если вирус для них не смертелен, они все равно боятся. Сирена над головой все завывает и завывает.

Мы почти у общежития, когда взрыв пробивает забор на западном конце территории. Я вскрикиваю и хватаюсь за Мэтта. Все вокруг нас кричат, и мы все в ужасе наблюдаем, как орда Пораженных начинает прорываться через забор. Их должно быть не менее 100.

Нам крышка. Мы сейчас умрем. Я умру точно так же, как Кейден, как мои родители, как жена Мэтта. Теперь все кончено.

Раздается стрельба, и мы с Мэттом бежим к ближайшему зданию, одному из административных, я думаю. Мы пробуем открыть дверь, но она заперта.

— Черт. — Мэтт тянет меня за собой, пока мы бежим к следующему зданию, где находится душевая. Эта дверь тоже заперта. — Черт возьми!

Общежитие находится слишком близко к наступающей орде, так что нет смысла пробиваться туда. Теперь, когда сирена отключена, мы слышим их, их тошнотворные вопли и стоны становятся все ближе, перемежаясь со стрельбой.

— Сюда! — я тащу его в нишу между душевой и складским помещением.

Вряд ли это хорошее прикрытие, но мы можем, по крайней мере, попытаться спрятаться и пережить это. Я цепляюсь за какой-то крошечный намек на оптимизм, даже когда меня наполняет ужас. Мы забираемся в самую глубь помещения, за какие-то черные пластиковые коробки, и садимся у стены.

Очевидно, я все еще дышу, но моя грудь так сдавлена, что я просто чувствую, что задыхаюсь, как будто тону в страхе, который продолжает нарастать, когда поблизости раздаются выстрелы. Я закрываю уши руками, и Мэтт обнимает меня — небольшой жест утешения, даже когда кажется, что смерть подползает все ближе и ближе. Я утыкаюсь лицом в его плечо и обнаруживаю, что он дрожит так же сильно, как и я.

Громкие крики преследуют фигуру, которая пробегает мимо нас. Пронзительный свист пуль, пролетающих мимо нее, соответствует звуку, который издает фигура. Я задерживаю дыхание, надеясь, что он нас не увидел, не почуял, но он с криком набрасывается на черные ящики.