Спариться с бывшей (ЛП) - Прайор Кейт

Беру себя в руки, и — боже милостивый, на нем серые спортивные штаны и старая темно-бордовая толстовка с закатанными до локтей рукавами.

Дело не только в том, как ткань облегает его ноги и все, что между ними, дело в том, как она движется. То, как завязки на поясе подчеркивают контур его члена. У меня от этого пересыхает во рту. Не обязательно смотреть. Я помню, как выглядит его член, не так ли? Или мои воспоминания о нем тоже немного стерлись?

Рационально, знаю, что не хочу его внимания и даже находиться с ним в одном городе. Я переехала через весь штат, чтобы сбежать от него и избежать таких моментов.

— Привет, и тебе, — отвечаю так беспечно, как только могу, хотя определенно так себя не ощущаю.

Все в порядке. Я могу существовать в пределах десяти футов от Шона и не нервничать из-за этого.

— Закупаешься к свадьбе?

— О, гм, да. Немного. Хотя булочки для меня.

Он тянется к одному из пластиковых разделителей и раскладывает покупки. Буквально все, что у него есть — зубная паста и зубная щетка. Да, он забыл их упаковать.

Шон смотрит на мою тележку и хмурится.

— Что за булочка?

— О, эм, — говорю я и в этот момент понимаю, что была так загипнотизирована глазурью, что забыла взять датскую булочку.

Уверена, что мои щеки заливаются румянцем. Я даже не могу придумать хорошую отговорку, которая имела бы смысл, просто отмахиваюсь от этой мысли.

— Хочешь, я принесу тебе булочку?

— Нет, неважно, что я сказала.

Его тон граничит с слишком приятным.

— Не проблема, они же вон там.

— Нет, я, э-э, забыла, что решила не брать ее.

— Похоже, ты все еще хочешь, возможно, подсознательно.

— О боже, прекрати.

Я стратегически перемещаюсь на другой конец кассы, где кассир складывает мои покупки после того, как она их пробила, тележка теперь, как барьер, между мной и Шоном. Он перегибается через край моей тележки и выкладывает продукты, которые у меня там были, и я пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы все упаковывать, пока кассир передает мне покупки. Это так сложно.

«Не пялься. Серьезно, не пялься», — думаю я, даже когда мой взгляд падает на то, как ткань обтягивает его бедра. Пройти сюда было ошибкой. Я сглатываю.

В тот момент, когда все, что мне нужно, упаковано и оплачено, я ухожу. Не убегаю, клянусь. Но я купила пинту мороженого, и внезапно для меня становится огромным приоритетом сохранить его замороженным.

Я останавливаюсь прямо перед выходом, оглядываясь на него в последний раз, и застываю от того, что вижу. Девушка-кассир что-то записывает, и когда она протягивает ему листочек, понимаю, что она написала свой номер на обратной стороне его чека.

Срань господня.

Я немедленно отворачиваюсь. В этот момент у меня возникает множество чувств, ни одно из них не доброе. Это совершенно неуместно, он сам его попросил? Но еще я должна предупредить ее о том, какой он, и, возможно…

Я подавляю свои чувства. Не мое дело.

Делаю глубокий вдох, и автоматические двери продуктового магазина снова закрываются. Шон видит, что я стою на выходе, и подбегает. О боже, он подумает, что я ждала его. То есть, я вроде как это сделала. Не специально.

Подойдя на несколько шагов, он спрашивает:

— Нужна помощь с погрузкой в машину?

Я слабо сглатываю и киваю.

— Конечно.

Выйдя на улицу, он первым подходит к моей машине и открывает багажник. Я смотрю, как он начинает загружать покупки, и все, что могу сделать — пялиться. Это гложет меня изнутри, пока не выходит на передний план в сознании.

Не мое дело. Но это будет преследовать меня.

Вопрос задается без прелюдий или какого-либо подобия оправдания.

— Эй, ты встречался с кем-нибудь с тех пор, как мы…?

Я наблюдаю за выражением лица Шона, за тем, как он незаметно застывает, когда подозревает, что вопрос — ловушка.

— Не потому, что я, э-э, ревную или что-то в этом роде, — говорю и вздрагиваю, услышав это от себя.

Я обнаруживаю, что мои руки скрещены на груди, и, возможно, это звучит слишком агрессивно для нашего разговора.

— Просто. Мне было любопытно, пришлось ли кому-нибудь еще пройти через то, что и я, с твоей семьей.

Он немного расслабляется, напряжение спадает с его плеч. Шон качает головой.

— О. Нет, никому другому не приходилось проходить через это. Я не общался со своей семьей.

Киваю. Ответ, о котором я просила, и все же это не тот ответ, который я хотела услышать.

Проходит минута, и я подсказываю:

— Потому что у тебя никого не было…?

Его великолепные глаза задерживаются на мне, и Шон моргает длинными темными ресницами.

— Ты думаешь, я ни с кем не спал восемь лет?

У меня горит все лицо.

— Нет! Это было бы смешно, — говорю и заставляю себя глупо рассмеяться. Чувствую, что каждым словом перечеркиваю годы терапии. Мои щеки пылают румянцем. — Я… нет, нет. Я бы так не подумала.

Я сожалею о каждом шаге, который сделала в зыбучем песке разговора, но, кажется, я не могу остановиться.

— Но ты… встречаешься, наверное, с тех пор, как… В промежутке между «с тех пор» и «сейчас», и… — я снова и снова пытаюсь превратить это во что-то не обвиняющее, но все, что мне удается, сделать это не совсем вопросом. — Потому что это было бы нормально. И здорóво.

Он кивает, и я чувствую себя такой невероятно прозрачной в этот момент. Моя единственная надежда, что Шон достаточно надежен, чтобы просто поверить мне на слово и не придавать значения моему заиканию.

Он оглядывает меня с ног до головы, обдумывая.

— А как насчет тебя, ты встречалась с кем-то?

Я не готова к тому, что он обратит этот вопрос ко мне. То есть, когда это всплывает на психотерапии, я обычно говорю, что было бы хорошо иметь отношения, в которых я бы не чувствовала, что схожу с ума, пытаясь добиться прямого ответа от парня.

— Я… да, думаю, у меня были кое-какие свидания после того, как мы развелись.

Я пожимаю плечами настолько нейтрально, насколько могу.

— Очевидно, никто из них не задержался рядом, но чувствую, что у меня были хорошие отношения.

— О. Хорошо. Я рад. Рад за тебя, — говорит Шон, отворачиваясь в этот момент, и я только сейчас замечаю легкий румянец на его щеках, когда он возвращает мою тележку в загон. — И рад за тебя, что ты живешь дальше.

— Спасибо?

Какой дипломатичный ответ. И он повторил его дважды.

Мы погружаемся в тишину, единственными звуками являются шум с шоссе и стук пустой тележки по асфальту, не в силах смотреть друг на друга. Это длится несколько мгновений, и я задаюсь вопросом, должна ли воспринять это как знак уходить.

Он смотрит на небо, и есть что-то притягательное в очертаниях его шеи на фоне вечернего неба.

— Я, э-э… я пытался, понимаешь. Встречаться, — начинает говорить он, — но… не знаю. Думаю, мне нужно было гораздо больше времени проводить вдали от семьи, прежде чем я смог по-настоящему стать самим собой. Деструктивное поведение и все такое. Иногда получалось, потом я вспоминал тебя, и на этом мои отношения как бы заканчивались.

— Меня?

Я моргаю. Есть какая-то ужасная, собственническая потребность знать подробности. Какой-то маленький островок рациональности в моем мозгу знает, что услышать их будет еще больнее.

Взгляд Шона на мгновение задерживается вдалеке, затем встречается с моим. Кажется, он приходит в себя или, по крайней мере, осознает, что сказал, на его лбу появляется намек на панику — морщинка.

— Не то чтобы я всегда думал о тебе, когда встречался с кем-то другим, это было бы странно. И навязчиво, — быстро говорит он, может быть, немного слишком громко.

Что-то в моем сердце смягчается. Я засовываю руки в задние карманы, пытаясь выглядеть непринужденно, ничего столь очевидного, как строить ему глазки.

— Да, ты никогда не был странным или одержимым.

На это Шон натягивает застенчивую улыбку, даже немного смеется. Он делает шаг вперед, который граничит с вторжением в мое личное пространство, протягивает руку, чтобы схватиться за крышку багажника.