Сердце с горьким ядом (ЛП) - Уивер Бринн

— Ты все еще любишь своего Жнеца, да? — голос Эдии тихий, полный сочувствия.

Трещина в сердце расширяется. Свежая боль вырывается наружу. Я отворачиваюсь еще дальше, пытаясь проглотить огонь, сжимающий горло. Из-за повреждений от серебряного укола Семена, вечного голода и нахлынувших чувств горло всегда болит. Головная боль царапает череп. Я провожу пальцами по виску, осторожно избегая надавливать на сломанный палец, который так и не зажил после вчерашнего визита Галла.

«Он не мой Жнец, Эдия. Уже нет».

Эдия наклоняется и целует мой покрытый испариной лоб. Она обнимает мою пульсирующую голову и тихо покачивает, шепча заклинание, чтобы облегчить боль, что жжет мозг, как молния.

— Ты ужасна, когда переживаешь разрыв, знаешь?

Я киваю.

Она вздыхает.

Наконец Эдия сжалилась надо мной. Она прочищает горло — так же, как всегда делает перед тем, как запеть.

— When I was young, I never needed anyone, and making love was just for fun. Those days are gone...¹

(Когда я была молодой, Мне никто не был нужен, и заниматься любовью было просто весельем. Те дни прошли).

Я слышу, как за дверью нашей клетки страж раздраженно переминается с ноги на ногу. Уголки моих губ едва заметно поднимаются.

— Living alone, I think of all the friends I’ve known, but when I dial the telephone, nobody’s home...

(Живя одна, я думаю обо всех друзьях, которых знала, но когда я звоню им, никого нет дома).

Страж тяжело вздыхает.

«Запевай, сучка. Порви их», — жестикулирую я, улыбаясь все шире. Глаза Эдии сверкают, она набирает полные легкие воздуха.

— ALL BY MYSELFFFFFF, DON’T WANNA BE, ALL BY MYSELFFFF, ANYMOOOOORE.

(Совсем одна, я не хочу быть, совсем одна, больше не хочу).

— Прекратите это проклятое пение! — орет страж.

— Заставь меня, ублюдок! — кричит она в ответ. Она снова вдыхает, а я трясусь от смеха у нее на коленях.— ALL BY MYSEEELFFFF, DON’T WANNA BE, ALL BY MYSELFFFF, ANYMOOOOORE!

Страж бьет мечом по прутьям двери, создавая дисгармоничный ритм. Но Эдия не останавливается. Даже когда ее голос дрожит от смеха, даже когда она нарочно фальшивит. Мы смеемся, как непослушные дети, пока слезы не текут по нашим лицам. Эдия заканчивает песню, но мы все еще давимся от смеха. И когда наконец успокаиваемся, мы сидим с угасающими улыбками.

«Ты же знаешь, что ты моя лучшая подруга и я люблю тебя больше всех на свете?» — жестикулирую и смотрю, как ее глаза наполняются теплом.

— Знаю, — говорит она. — Я тоже люблю тебя.

Когда наши улыбки окончательно исчезают, Эдия шепчет заклинание в мою кожу и целует меня в лоб. Если бы у меня был третий глаз, ее губы коснулись бы именно его. Но мое чутье, похоже, где-то потерялось по дороге. Этот глаз ослеп. Или, может, он видит прекрасно, а я просто предпочла смотреть в тень и убеждать себя, что тьма не принесет вреда.

Я ошиблась.

Пока мои мысли погружаются в пучину мрачной реальности и всех неверных решений, что привели меня сюда, Эдия поет другие песни, вытирая мой потный лоб отвратительной тряпкой. Она проводит пальцем по моим бровям, и ее голос становится тише, превращаясь в колыбельную. И вскоре я засыпаю.

Я знаю этот сон. Видела его много раз. Но это не просто сон — это воспоминание. И, как многие вампирские воспоминания, оно всплывает, когда хочет откусить кусок моей души, поднимаясь, как чудовище из бездонных морских глубин.

Впереди вижу хижину, в окне мерцает фонарь. Я шла за мужчиной, который в таверне хвастался, что поймал ведьму и собирается заставить ее страдать. Он был громким, наглым. Искал внимания. Переходил от стойки к столикам, рассказывая свою историю равнодушным посетителям. Никто не верил ему. Он едва мог удержать кружку эля — кто бы поверил?

Но я поверила.

Что-то в блеске его глаз... его запах. Как его сердце билось быстрее с каждым словом. Я чувствовала это. Адреналин. Предвкушение.

Я чувствовала правду.

Теперь, у хижины вдали от дороги, я наблюдаю, как он поднимается по ступеням. Каждый его шаг, каждый скрип неровных досок разрезает тишину. Он хочет, чтобы его слышали. Хочет напугать того, кто заперт внутри.

Человек шагает дальше в лунную тень. Но у меня бесконечное терпение. У меня есть время. Так что я жду. Стою неподвижно, пока он не добирается до крыльца. Когда его тяжелый ботинок наконец ступает на последнюю ступень, я наклоняюсь и бросаю шишку в стену дома. Она ударяется далеко слева от двери, скрытая темнотой.

Человек останавливается и смотрит в сторону звука. Он слегка пошатывается.

Я бросаю еще одну шишку в то же место.

— Кто там? — кричит он в ночь, делая несколько шагов к звуку.

Он не видит, как я прыгаю из темноты, преодолевая ступени, как призрак. Не слышит, как я приземляюсь позади него, бесшумно ступая босыми ногами. Подхожу вплотную, так близко, что могу пересчитать каждый волосок на его шее. Он пахнет виски и потом. Грязным бельем. И женщиной. Ее аромат – это смесь шалфея и звездного света.

Я чувствую, как гнев пузырится в груди. Всегда находила ироничным, что такой человек может быть одновременно отвратительным и... восхитительным. И он идеально подходит под критерии моей добычи. Не то чтобы их было много.

Наклоняюсь к его шее и выдыхаю тонкую струйку воздуха на кожу. Он вздрагивает, поворачивается.

— Бу.

Бью человека в висок, и он падает на крыльцо. Проходит всего два вдоха, и он начинает издавать чудовищный храп.

Я закатываю глаза, хватаю его за лодыжку и тащу в хижину.

Комната освещена фонарями, свет мерцает на толстых досках стола, лоскутных одеялах, покрывающих кровать и стулья. В углу слышу шорох — ведьма пытается слиться с тенями. Она связана магическими путами, выглядит яростной и настороженной, как загнанный зверь, готовый откусить конечность. Я слышу, как кровь быстрее бежит по ее венам. Чувствую запах синяков на коже, пот и грязь на одежде. Она смотрит на меня черными глазами, бросая вызов.

— Привет, — говорю я.

Она молчит, только сужает глаза. Мне уже нравится.

— Я Леукосия. А ты?..

Она смотрит на меня долго, не решаясь доверить что-то столь важное, как имя. Должно быть, видит что-то стоящее, потому что ее взгляд смягчается.

— Эдия, — наконец отвечает она.

— А этого урода ты знаешь? — я поднимаю ногу мужчины до уровня плеча и размахиваю ею.

— Он поймал меня.

Смотрю на мужчину, потом снова на ведьму. Ее темная кожа блестит в свете фонарей. Я чувствую в ней силу магии, и мне интересно, как такой пьяный идиот мог поймать кого-то вроде Эдии. Но когда я всматриваюсь глубже, вижу в ее глазах боль и потерю под страхом и яростью. Там горе. Глубокое, как океан.

Люди могут быть слабыми, но есть способы поймать даже бессмертных, даже тех, кто обладает огромной силой. Приманка, от которой нельзя отказаться. Обмен — чтобы спасти того, кого она любила, возможно. Что-то ужасное, чем шантажировали ее. Что-то, что он, скорее всего, все равно у нее украл, даже когда она согласилась подчиниться. Грех, за который он должен заплатить.

— Хочешь повеселиться? — я стараюсь, чтобы улыбка не стала слишком широкой.

Ведьма смотрит на мужчину. В ее глазах — ярость и отвращение. Ее взгляд встречается с моим, и на ее лице появляется зловещая ухмылка.

— Хочу.

— Мы будем прекрасными подружками, Эдия. Я это знаю.

Эдия... Эдия... Я шевелю губами, но звука нет. На мгновение я в замешательстве. Почему не слышу свой голос?

— Я здесь, Лу, — шепчет она, сжимая мою руку.

Недавние воспоминания вытесняют образы вековой давности. Воспоминания о том, как серебряный укол сжег мой голос. О том, как Ашен сошел с помоста, чтобы обнять воскресшую душу другой женщины. О страданиях, болезни и клетке, в которой мы теперь живем.