Перья столь порочные (ЛП) - Зандер Лив

Чем дольше она говорила ему эти слова — слова, которые никогда не говорила мне, — тем сильнее мои ноги звенели, будто хотели снова побежать. Но куда? По комнате? Нет, мать бы меня отчитала, но… если бы она ругала меня, разве она не посмотрела бы на меня? Увидела бы меня?

Я отвернулась…

…и столкнулась прямо с табуретом.

Он опрокинулся, уронив умывальник на пол с громким лязгом. Поток окровавленной воды растекся по плитке, заставив служанок метнуться прочь, издавая крики и визг. Мой брат рывком вздернул маленькие ручки. Следом последовал его оглушительный крик.

— Посмотри, что ты наделала! — Мать, наконец, устремила на меня гневный взгляд, а затем посмотрела на что-то позади меня. — Что она здесь делает? Уберите её с глаз моих.

Сердце моё треснуло.

— Но я не хотела пугать моего маленького брата…

— Тсс, дитя… — вдруг Риса схватила меня за руку, развернула и подтолкнула обратно к двери. — Давай дадим Леди Брисден время отдохнуть, а сами заглянем в сад, хорошо? Мейзи приготовит тебе яблоки, разомнёт их и подаст с мёдом, так, как тебе нравится.

Лицо горело, глаза жгло, и всё вокруг расплылось.

— Я не хочу эти глупые яблоки!

— Галантия… — Риса присела передо мной на балконе, обхватила лицо руками и провела большими пальцами по глазам. — Не плачь, Галантия. Никогда не плачь. Давай… будь хорошей девочкой и дыши. Вдох-выдох, как я учила.

Я сжала зубы.

Я не хотела быть спокойной.

Но если я не подчинюсь, мать могла бы узнать об этом, назвать меня капризной и отправить в мою комнату без Рисы. А я не хотела оставаться без Рисы. Не хотела быть совсем одна.

Вдох. Не плачь, Галантия.

Выдох. Не плачь, Галантия.

— Вот так, моя хорошая, — сказала Риса с улыбкой, выпрямившись и взяв мою руку в свою. — Лучше?

— Немного. — Я моргнула, прогоняя слёзы, и заставила себя дышать ровно, как она меня учила. — Ты всё-таки поведёшь меня в сад? За стены? Пожалуйста?

— На этот раз, и только ненадолго. Идём.

Она повела меня по балкону. Когда мы спускались по лестнице, один из колоколов часовни пробил час. К тому времени, как мы добрались до внутреннего дворика внизу, оба колокола звенели так, что уши закладывало.

— Как громко. — Когда конюхи и стражники хлопали в ладоши в знак радости, я сжала её руку крепче. — Колокола звонили, когда я родилась?

— Твой господин-отец не был здесь в день твоего появления на свет, он собирал вассалов для короля Барата, прежде чем вернуться домой, чтобы увидеть маленькую леди.

— Он тогда приказал звонить в колокола? Когда наконец пришёл и увидел меня?

Её губы сжались, и она наконец покачала головой.

— Колоколов не было.

Колоколов не было.

Тот покалывающий зуд на лице вернулся, подползая к глазам, ушам, рту, щекоча так, что губы сами разомкнулись.

— Они радуются моему брату, словно он сам принц. Он некрасивый.

— Галантия! — отчитала Риса. — Как ты можешь говорить такое ужасное? И про собственного брата?

Мои ноги тяжело волочились по раздробленным ракушкам, когда мы проходили мимо западной стены. Вольеры молчали с тех пор, как отец ушёл на охоту ранее.

— Прости… я не знаю, почему это сказала, — тихо произнесла я.

Я хотела брата или сестру с самого детства. Кого-то, с кем можно было бы играть в мяч, прятки, читать книги вслух. Любую забаву, чтобы коротать скучные часы, когда мне не разрешали бегать, ездить верхом… или даже играть с детьми слуг.

Всегда была только Риса и я.

Во время сильных бурь она позволяла мне забраться к ней в постель. Иногда даже прятала меня под платьем служанки и брала на пляж, позволяя часами играть с волнами.

Сердце переполняло от этих воспоминаний.

Но всё равно оно никогда не было полностью полным.

Всегда как будто ощущалась… пустота.

Риса остановилась и обернулась ко мне, сжатые губы медленно расправились в мягкую улыбку.

— Перед сном ты попросишь у богов прощения.

— Я попрошу, — сказала я, настороженно прислушиваясь к зловещему завыванию, как когда ветер прорывается сквозь расщелины утёсов, где гнездятся чайки. — Обещаю.

— Хорошо, — сказала она. — Нельзя говорить о…

Она продолжала, но её голос исчез под другим завыванием, доносящимся из чёрной щели двери рядом с нами. По воздуху расползался неприятный запах — смесь собачьего дерьма из вольеров и внутренностей, которыми отец кормил их после охоты.

Темницы.

Живот сжался.

Но грудь, напротив, как-то странно приподнялась. Так со мной иногда бывало, когда я проходила мимо этого места. Может, из-за звуков, доносящихся изнутри? Иногда я подслушивала сквозь камни. Стон. Хрип.

Плач.

— Что там такое, дитя? — Риса дёрнула меня за руку, и когда я сделала лишь один шаг вперёд, её взгляд последовал за моим. — Ни за что не спускайся туда. Слышишь меня, Галантия?

Я продолжала смотреть в щель зияющей тьмы.

— Что там? Воры?

— Я скажу тебе, что там, — шепнула она, держась за мой взгляд с дрожащей решимостью. — Крысы! — Она рассмеялась, видя, как я подпрыгнула, и снова потянула меня вперёд. — Крысы размером с початки кукурузы в амбаре!

Я последовала за Рисой через западные ворота, оглядываясь через плечо, когда она не смотрела.

Это были те звуки, что я слышала? Писк крыс и царапанье маленьких когтей по камню?

— Крысы не такие большие, — сказала я.

Я подняла взгляд на мрачное небо, улавливая солёный бриз, что скользил между стенами. Волны бились о близлежащие утёсы, на которых возвышался Тайдстоун, гремя в такт крику серой чайки, парящей на ветру над глубоким, широким морем.

Грудь расправилась от этого вида.

— Куда ты думаешь она летит? — спросила я.

Риса резко остановилась.

— О, нет… мы пришли слишком поздно, Галантия.

Она показала рукой на тропу, что вилась через луга перед Тайдстоуном, усыпанные валунами размером с мою голову. Яблони росли словно солдаты, выстроенные в ровные ряды вдоль дороги — все пустые.

Я указала на одинокую телегу у края поля, с плетёными корзинами, полными красных и жёлтых яблок.

— А эти?

— Их с деревьев не сотрёшь нашим потом.

— Но деревья растут на землях моего отца. — Я отпустила руку Рисы, залезла на телегу и подняла пустой мешок из корзины с яблоками. — Нам нужен всего один. Никто и не заметит.

— Поймайте его! — крик из ворот заставил меня подпрыгнуть. — Не дайте пленнику сбежать!

Сердце заколотилось в груди, когда я заметила высокого юношу, который крался среди бочек. Он бросился по тропе, его длинные чёрные волосы были спутаны и грязны, штаны порваны, а зелёно-синеватые ноги торчали, словно тонкие хрупкие костыли. Он отчаянно оглядывался, будто за ним гонится волк. Откуда он появился?

В мгновение ока, тёмные теневые струи закружились вокруг его шатких ног, худых рук, впавших щёк. Его голая нога зацепилась за один из камней, и он рухнул на землю.

Но так и не коснулся её.

Вместо этого он превратился в стаю из одного, двух… пяти ворон. Чёрные птицы хлопали крыльями, каркая хриплым «кар-кар», но не поднимались в воздух. Казалось, их крылья сломаны, все они кувыркались и толкались по тропе, не взмывая.

С порывом чёрных перьев, круживших на ветру, птицы снова собрались в одного мальчика, который продолжал бежать. Падал. Вставал. Бежал снова.

Мои пальцы онемели.

Ворон.

Колдуны и ведьмы с магией чёрной, как их перья, и кровью, чёрной, как смола, в их испорченных сердцах, говорил отец. Они были блудными существами. Несчастными. Испорченными. Гнусными.

— Не дайте Ворону сбежать! — закричал один из стражей. — Поймайте его!

Мои мышцы напряглись.

Да, мы должны были его поймать!

Как будто сжавшись от холода, пробежавшего по конечностям, пальцы крепко сжали плетёный край корзины для яблок. Я взглянула на мальчика, затем накренила корзину со всей силой.

Десятки яблок покатились по земле. Он наступил на одно из них, и это выбило из под него бледную, синевато-зелёную ногу. Размахивая руками, как бесполезными крыльями, он споткнулся и упал.