Вскоре вернулся Нереус, привлечëнный светом костра и чарующей музыкой.
Раб удивлëнно разглядывал незнакомку, опасаясь подходить ближе.
— Это какое-то колдовство? — настороженно спросил геллиец.
— Колдовство, — ответил Мэйо игривым тонким голосом.
— Хозяин?
Осмелев, невольник сделал пару шагов:
— Скажи мне: это ты?
— Ах, не скажу! Приподними вуаль.
Лихтиец двумя пальцами дотронулся до края ткани, отвëл её в сторону:
— Виола?!
Нереус успел заметить кокетливо изогнутую руку, глаза с пушистыми ресницами, знакомую улыбку…
— Как такое возможно?! Где Мэйо?! То есть… Я хотел сказать: мой господин…
— А разве он нам нужен? Ну, не робей же! Обними меня!
Мысленно проклиная непонятное поморское колдовство, раб обхватил девушку руками, прижал к груди и…
За миг до того, как Мэйо согнулся от хохота, геллиец понял, что жестоко ошибся.
Нобиль оттолкнул его, заливаясь смехом:
— Пусти, развратник! Я не готова к ласкам! Проклятье, Мерт тебя возьми! До слëз смешно! А мне бы поберечь ресницы!
— Ты выкрасил лицо! — возмутился невольник.
— И что с того? Виола может бегать в чужих тряпках, а значит, и мне для дела — не зазорно. Чтоб утереть ей нос, я б вырядился даже крокодилом!
— Но где ты научился?!
— Я видел много раз всю процедуру. При маме вечно два раба-космета. Поспрашивал у них. И кое-что запомнил.
— Невероятно!
— Пришёл наш час. Укройся. Скоро пожалует достопочтенный Дряблый Корень!
— Мэйо!
— Укройся. Не мешай веселью.
Поморец глянул на звëзды, определяя который час, и вновь занялся музицированием.
Старика он услышал задолго до появления того на поляне. Кряхтя и охая, почтенный отец семейства лез через кусты на свет костра.
Будь с ним сопровождающий помоложе и повнимательнее, наверняка заметил бы и примятую лошадьми траву, и следы мужских сандалий в мягкой почве.
Но старик, державший над головой факел, а в другой руке — мешок с дарами, глядел только вперёд.
Приблизившись к поляне и увидев на камне нарядно одетую нимфу, он восторженно выдохнул:
— Диво! Не обманул, шельмец!
— Признаюсь, я ждала другого, — чарующим голоском сообщила нимфа, — красавца Мэйо молодого. А отчего ты, Фамб, невесел? Иль позабыл усладу чресел?
— Имя моё знает! — под нос пробормотал старик.
— Я знаю всех людей в округе. Откройся мне, словно подруге: за что же терпишь ты лишения и просишь у Богов прощения?
— Э-э-э…
— Скорее правду мне открой, пока танцует звëздный рой!
— Э-э-э… — совсем растерялся старик. — Я…
— Воровал?
— Так… Понемногу…
— А где ещё ты оступался? Жены чужой не домогался?
— Было… Давно… По молодости лет…
— Любил ты хмель превыше дела. Вот плоть твоя и охладела!
— Я… Э…
— А на рабах срывал ты злость, когда совсем увяла гроздь.
— Ну…
— Родню извëл ты просто так и заключил фальшивый брак.
Фамб тëр покрывшийся испариной лоб.
— Любовных игр алчет член, а что готов ты дать взамен? Я так давно живу в глуши… Ну, что принёс ты? Покажи!
Старик положил факел в костер и стал копаться в мешке:
— Дары вот… Рубины… Как вам, госпожа лесная, по нраву.
— Чтоб задирать вновь смог ты юбки, ласкать девиц срамные губки, и щедро лоно орошать. Мне алых яхонтов дай пять! Один — украденный тобой. На рынке купленный другой. И третий, что в приданном был. Четвёртый — раб тебе добыл. А пятый жëнушка чужая, себя в постели возбуждая, дала в залог своей любви. Теперь меня им одари!
— Э-э-э… Тут колье вот. С рубинами. Колечки. Всякие.
Голос нимфы стал жëстким, зазвучал, как гром:
— Ты насмехаться вздумал, Фамб?! Или умом совсем ослаб?!
Перепугавшийся старик выронил мешок:
— Не гневайся, госпожа лесная!
— Шпинели вижу, альмандины… Меня надуть решил, скотина?! Что приволок ты мне, подлец?! Твой оторву сейчас конец!
Нимфа согнулась, спряталась в покрывалах, и вдруг предстала вновь с лохматой головой чудища.
Оно зарычало, прыгнуло к костру и проревело:
— Раз врёшь ты, смертный, без стыда, твой член не встанет никогда!
Фамб издал задом непристойный звук и рванул во тьму с поразительной для его возраста скоростью.
За спиной старика завывало чудовище, громко хихикал какой-то злобный лесной дух, трещали ветки, плотной стеной поднялся туман…
Фамб мчался, не оглядываясь, и не мог увидеть, как за белой пеленой, у костра, Мэйо стянул с головы косматую маску.
Под кустом катался в истерическом припадке Нереус. Он едва вытерпел до конца представления, кусая край плаща, а теперь хохотал без удержу.
— Пойду ещё раз искупаюсь. Отмою лицо, а то чешется сил нет… — заявил нобиль, раздеваясь. — Ты со мной?
— Да… сейчас… — Новый приступ смеха согнул невольника пополам. — Как ты его… Ловко… Не могу… Живот уже болит…
— Будет урок старому дураку. На каждого лгуна найдётся плут похитрее.
— Мэйо, я проиграл. Признаю.
— Значит, долой ошейник. В столице многие давно обходятся одной лишь серьгой в ухе, а у нас — патриархальность. Поблажки только домашним рабыням и кастратам.
Нереус поднялся с земли:
— Ты непременно должен стать сановником. С твоим умом, талантом ритора! Сколько пользы ты мог бы принести, быть голосом тех, кого лишили права говорить.
— Пока я не готов к такой ответственности, — Мэйо порылся в мешке, — Возьмëм только ожерелье. Остальное не нужно.
— А про чью жену ты всё время говорил? Или просто выдумал?
— Не выдумал, — посерьëзнел нобиль. — Ты с ним знаком. Пока он был на службе в легионе, проливал кровь и раздвигал границы Империи, его блудливая жëнушка раздвигала ноги, спала со всеми подряд, и с Фамбом тоже. На память о ночах страсти она раздаривала любовникам драгоценности, которые муж слал из Афарии. Фамбу досталось колье. Он ужасно гордился этим, уверял всех, что никогда с ним не расстанется. История давняя, поэтому я слышал её в нескольких вариантах от разных людей. Вот и решил навестить старого знакомого семьи.
— Ты положился на удачу и можешь праздновать победу, — заулыбался Нереус. — Но я так и не понял, про кого речь.
— Про старика Силана. Он — друг отца. И справедливый человек.
— Надеюсь, Йине понравится такое украшение с богатым прошлым.
— Спорим, она будет в диком восторге!
— На что спорим?
— На что хочешь!
— Я подумаю.
— Подумай! — Мэйо разбежался и с головой ушёл под воду.
Когда Мэйо говорил, что у его дальнего родственника, почтенного Кьяна, большое семейство, Нереус представлял фамилию из десяти-пятнадцати человек.
Их оказалось пятьдесят два.
Треть — дети разных возрастов.
Они высыпали шумной ватагой встречать дядю Мэйо, который спешился и охотно отвечал на расспросы.
— Сколько вам лет?
— Восемнадцать.
— А как зовут коня?
— Альтан.
— Это ваш раб?
— Да.
— Что он умеет?
— Ездить верхом, ходить пешком, плыть по воде и не бросать в беде.
— Он гладиатор?
— Нет.
— Дядя Мэйо, а вы видели гладиаторов?
— Много раз.
— У вас есть свой гладиатор?
— Нет.
Вопросы валились словно из рога изобилия. Всего за четверть часа Нереус узнал, какие у хозяина любимые цветы, напиток, десерт, вид спорта, время суток… И ещё множество сведений разной степени полезности.
— Можно поиграть с вашим рабом?
— Чуть позже.
— А когда позже?
— Завтра.
— Почему завтра?
— Потому что сегодня с ним буду играть я.
Почтенный Кьян оказался невысоким круглолицым мужчиной с благородными чертами и степенной поступью.
Он по-отечески обнял Мэйо:
— Я рад! Так рад!
— Я тоже.
— Ты вовремя приехал. Мы затеваем скачки на закате.
— Отлично! Буду счастлив присутствовать.
— Не хочешь выставить раба? Вчера за ужином Виола рассказала, что при тебе сноровистый геллиец искусный в верховой езде.
