Рогатый папа (СИ) - Лира Екатерина

Мы словно соревновались друг с другом, кто же сорвется первым.

– Хочешь сказать, что твой дом специально подожгли? Я слышала от пожарных о каком-то замыкании, – нахмурилась, поближе придвигаясь к нему.

– Я пока ничего не хочу сказать, у меня мало данных. Но ты сама не видишь, что совпадений слишком уж много? Сначала прожектор, потом твой приступ аллергии, а теперь и вовсе пожар, – с каждым словом он кипятился все больше и больше.

– Я согласна, что все это очень подозрительно… Кстати, а куда мы пойдем сегодня?

– У меня есть квартира в городе, правда, я там не был уже давненько…

– Но… Мы ведь можем ночевать у меня, – дома лежали все мои запасные вещи, так что жизненно важно было убедить Германа поехать ко мне. – Мне будет гораздо удобнее. А завтра уже решим, что делать. Если ты переживаешь, то можешь пойти в театр со мной. Или прислать кого-нибудь….

Я облизала губы, накрывая его руку своей и заглядывая в глаза, стараясь передать все то, что в тот момент чувствовала.

– В конце концов, твое волшебное дерево наверняка порадуется, если я станцую.

Нагицкий несколько секунд завороженно смотрел на меня. Казалось, еще пара мгновений, и он наклонится для поцелуя, но вместо этого лишь сухо прокашлялся и отодвинулся.

– «Нет» значит «нет», – отрезал он, поднимаясь с кровати. – Сначала обследования. Потом я убеждаюсь в том, что тебе ничего не угрожает. И лишь в третью очередь ты возвращаешься в театр. Побудь здесь немного, я схожу за врачом, чтобы тебя забрать, и приду буквально через пару минут.

***

Ему сказали, что Антон в реанимации. Прежде чем войти туда, Герман нацепил белый халат, оставленный кем-то из медперсонала. Сразу вспомнились рабочие будни в больнице в бытность ординатором, вся эта приятная суета и то, как его захватывало осознание важности его работы.

Непривычный к присутствию других людей, он черпал энергию буквально отовсюду. Но больше всего его захватывало на операциях. Столько таланта, сколько было у обучавших его хирургов, он, пожалуй, не пробовал больше нигде.

Вот только рядом с ним операции одна за одной проходили безуспешно. Скальпели начинали дрожать в руках, разрезы становились неточными, швы расходились.

Он оправдывал себя тем, что все исправляет. Как только операция подходила к концу, Герман, отвозивший пациентов, излечивал их по дороге своим даром. Своим собственным талантом, как он называл это.

Долго, разумеется, так продолжаться не могло. И очень скоро на него вышли представители тех, кто позже стал именовать себя Арбитрами. Оказывается, проделывая свои нехитрые манипуляции, он нарушил добрый десяток всевозможных запретов для нелюдей.

Так его работа в больнице и закончилась.

А сейчас окунуться в воспоминания оказалось неожиданно приятно.

– Вы кто? – не слишком вежливо окликнула его дежурившая медсестра.

Но Герман лишь положил руку ей на плечо, посылая импульс. Здоровый сон – всего лишь одно из состояний человеческого организма. Всего-то и надо, что повысить уровень мелатонина, снизить пульс, уменьшить уровень глюкозы.

Уже через пару секунд женщина храпела на рабочем месте, а Нагицкий остановился у кровати, на которой лежал Антон. Вздохнув, провел ладонями вдоль его тела, взял за руку.

– Герман Игнатьевич!.. – слабо воскликнул парень, практически моментально приходя в себя. – Где это мы?

Он попытался оглядеться, но закрепленные у шеи проводки мешали.

– В больнице. В моем доме случился пожар. Ты помнишь что-нибудь?

Антон нахмурился.

– Я хотел сделать кофе, но кофемашина сломалась, я хотел вытащить вилку из розетки и воткнуть снова. Думал, она перезагрузится. Но меня, кажется… ударило током… – язык парня заплетался, а глаза бегали из стороны в сторону, но говорил он довольно складно.

Герман протянул ладонь к его шее, выпуская еще несколько импульсов магии. Хорошо, видимо, его приложило. Да и повреждения от электрического разряда действительно чувствуются в теле. Значит, не врет.

– Еще что-нибудь помнишь?

– Нет… – парень прикрыл глаза. – Потом я, кажется, отключился. Но сейчас я хорошо себя чувствую. Спасибо.

– Спасибо? – хмыкнул Герман, подозрительно поглядывая на своего работника. За что это он его благодарит? – Спасибо стоит сказать Ирине – она вытащила тебя из горящего дома.

В палату вошла медсестра и накинулась на Нагицкого:

– Тут нельзя находиться посторонним! Вы что здесь делаете?!

– Уже ухожу, – невозмутимо ответил он.

***

Когда Герман ушел, я погрузилась в напряженные раздумья. Все внутри буквально переворачивалось от негодования, требуя действия.

Надавать ему пощечин, накричать на него, сбежать, выпрыгнув из окна палаты. Благо, опыт уже имелся!

Но нужно быть умнее. Если я прямо сейчас разругаюсь с Нагицким, с него станется вообще оставить меня в больнице, сообщив предварительно о моем состоянии в театр.

Лучше всего усыпить его бдительность, уступить в малом, чтобы выиграть в большем. Снова вспомнился мой неудавшийся план с соблазнением… совместить приятное с полезным?

Спустила ноги с кровати. На правую ногу была наложена шина, но врачи сказали, что это временно, с ногой все не так серьезно, и утром уже можно будет наложить просто тугую повязку.

И. тем не менее, стоило попытаться наступить на ногу, как из глаз брызнули слезы, я почувствовала привкус крови во рту. Кажется, прокусила губу от напряжения и сама не заметила.

Как только я с такой ногой умудрилась ходить столько времени? И не просто ходить, практически тащить на себе Антона. Интересно, как там он?

Снова пришел Герман, отругал меня, подхватив на руки, и, усадив обратно на кушетку, вытер слезы с моих щек.

– Тебе же еще нельзя вставать, Ирочка. Что же ты делаешь…

– Ты хочешь, чтобы мне было больно, – прошептала я, по-детски округлив рот. Возможно, попытка манипуляции была сл

что мне оставалось? – Я даже ходить нормально не могу. Может, сразу мне обе ноги переломаешь, чтоб я сидела только подле тебя?

Видимо, все же я выбрала верную тактику, потому что Герман коснулся моей лодыжки холодными пальцами, по коже пробежали искры, и боль в ноге поутихла, хоть и не ушла полностью.

Через какое-то время пришел врач, торопливо меня осмотрел, снял шину, заключив, что, очевидно, ее поставили в спешке – она совершенно тут не нужна. А еще через десять минут мы уже были в машине Нагицкого.

Ходить было еще больно, мне приходилось опираться на руку Германа, чтобы не напрягать лишний раз ногу. Но теперь, по крайней мере, я могла сдерживаться и не обливаться слезами каждый раз, когда наступала на больную конечность.

Могла, но, естественно, этого не делала. Охала, ахала, стонала, сцепив зубы. И в целом вид старалась делать такой, о котором говорят «легче прибить, чтоб не мучилась». Пусть эта рогатая сволочь знает, на что он решил меня обречь!

Хорошо, что в итоге он все-таки поддался на уговоры и привез меня домой.

– Это только на сегодня, – произнес он, когда мы зашли в квартиру. – Ввиду обстоятельств.

Я не сразу поняла, почему он так реагирует. В конце концов, что такого, если он переночует у меня? Но быстро выбросила это из головы. Самой было неловко, что дома шаром покати. Сама ведь не была тут сколько времени. Даже пыль успела скопиться в углах.

Однако делать мне ничего не позволили.

– Ты что-нибудь хочешь? Может быть, поспишь? – заботливо уточнил Герман.

– Я немного вздремнула в больнице, сейчас точно не усну. Есть хочется, – вот только готовить я была не в состоянии. – В холодильнике пельмени есть. Или, может, закажем что-нибудь?

– Не волнуйся, я все сделаю.

После своей вспышки в больнице сейчас Герман казался образцом покладистости и мягкости. Он усадил меня на диван, подложив под ногу валик. Сам принялся хозяйничать на кухне. Нацепив мой фартук, Нагицкий буквально за сорок минут приготовил нежнейшие отбивные и жареный

картофель. На вопрос, где он взял мясо, – ответил, что в морозилке. Он заказал его доставку, еще когда варил для меня суп.