— Эй. — Я приподнимаюсь на локте, чтобы заглянуть в его лицо. — Для компьютерного зануды ты неплохо складываешь слова.
Он усмехается краем губ, без радости.
— Быть занудой даёт много времени на разговоры с собственными мыслями, полагаю.
Он снова начинает раскачиваться в кресле, взгляд уходит куда-то вдаль. Я знаю, что он что-то обдумывает, поэтому молча жду. Доме работает лучше без давления — ему просто нужно чувствовать, что я рядом, когда он будет готов говорить.
— Вот поэтому я на свободе, — выдает он наконец.
— Потому что ты зануда?
— Потому что я Охотник среди обычных людей. Я не хочу врать, понимаешь? Не хочу скрывать, кто я такой. Но я и не хочу тащить в этот мир теней человека, которого бы любил, и становиться причиной его кошмаров. Наша жизнь… не так-то просто её принять.
Опять это чувство — что, если бы у него был выбор, он бы отказался от этой жизни. И ещё я понимаю, что он одинок. Это одна из причин, почему быть Охотником ему не по душе. Он считает, что это его вина.
— Когда я влюблюсь, это будет другой Охотник, — заключает он. Вот только таких здесь не пруд пруди.
— Значит, мы выбираем тех, с кем можем быть собой? — хочу убедиться я.
Доме пожимает плечами.
— Я не понимаю, почему мы, Охотники, такие одинокие, всё время работаем в одиночку. — В его голосе слышится недовольство. — Это странно. Обычно наши куда более стайные…
— Френк! — В дом влетает мама с криками. — Иди посмотри, чем занимается твой подопечный!
Полчаса ходьбы от нашего дома, на окраине одинокой и мрачной просёлочной дороги, затерянной среди лесов, стоит старый деревянный столб. К нему на ржавых цепях прикреплён металлический знак, на котором под слоем мха и коррозии едва угадывается название — Мэйтаун.
А на нём — девушка. Насаженная на кол.
Мама нашла её во время пробежки, и теперь мы здесь все в сборе.
Кровь не капает. Она уже давно вытекла, когда её прибивали сюда. На шее — отметина, не оставляющая сомнений.
— Чёрт… — срывается у меня.
Отец качает головой:
— Слишком очевидно, — бормочет. — Какой смысл делать это вот так?
Мама вспыхивает:
— Да потому что это в их природе! Они — создания тьмы! Безжалостные убийцы! Им не нужны причины.
— Они ещё и умны, — вставляет он. — А это… это неумно.
— Демонстрация силы! Вот что это такое! Потому что мы позволяем ей делать, что хочет.
— Это рядом с нашим домом, — размышляет Доме. — И она хотел, чтобы мы уехали. Поэтому тело на знаке, указывающем на выезд из города? Это приглашение убраться? Или угроза?
— Это просьба, чтобы я вогнала ей кол в сердце, — подытоживает мама, с щелчком досылая патрон в патронник. — И в этот раз ты меня не остановишь. — Она обводит отца обвиняющим взглядом. — Это мы позволили этому случиться.
Он молча кивает. Мы все поднимаем головы. Октябрь уже вступил в свои права. Скоро наступит тьма.
И когда она придёт, мы будем готовы.
На этот раз сомнений нет: тело было укушено, обескровлено и убито вампиром.
Я вспоминаю, как злился в лесу, когда считал её виновной в убийстве оборотней. Хотел бы я снова почувствовать ту ярость. Она была бы куда лучше, чем это глухое, свинцовое разочарование, сковывающее грудь. Это похоже на усталость, которая въелась в суставы и не отпускает.
Потому что я знал. Всегда знал. И всё же…
Я помню её взгляд, освещённый звёздами.
И хочу спросить — почему?
Я не должен.
Мне не должно быть больно.
Но, наверное, так лучше. Положить этому конец раз и навсегда.
Вот почему моё лицо застывает в спокойной решимости, заглушая удары сердца, когда мы вступаем на кладбище в сумерках. Я выдвигаюсь вперёд, в то время как она ждёт пробуждения своей подопечной. В руках у меня оголённое лезвие халаджи.
Наши взгляды встречаются. Она читает ответ в моих глазах, в пустоте моего выражения, прежде чем её взгляд скользит к моему оружию, затем — к моей семье, окружившей её кольцом.
Она сжимает челюсти, её глаза прищуриваются с недоверием. Это единственная эмоция, которую она позволяет себе проявить. Безразличие того, кто знал, что этот момент настанет.
Предательство.
С её стороны или с нашей?
Но способна ли она испытывать что-то, кроме равнодушия? Она ведь чудовище, лишённое сердца.
— Вы уже нашли способ меня убить?
В её голосе слышится усталость.
— Найдём, — отвечает мама. — А если нет, я с удовольствием буду вонзать в тебя серебряный кол каждый день своей жизни.
— У каждого свои хобби. — Она пожимает плечами и принимает оборонительную стойку, её спина упирается в могильную плиту Вероники Шэллоу.
— Кстати, маленький монстр идёт за тобой, — замечает мама с явным удовлетворением.
Она шипит в ответ, оскалив клыки.
Мама взводит курок.
— Надо было подумать об этом, прежде чем оставить нам труп девушки в качестве подарка. Труп за труп.
Выстрел.
Вампирша уворачивается. А за ней — Доме, бросающийся вперёд с парой ножей-когтей. Она пропускает его мимо себя, смещается в сторону и ловко отталкивает его ногой, увеличивая дистанцию. Затем резко разворачивается к маме.
— Труп девушки?
— Не притворяйся невинной.
Мама бросается вперёд, выставляя перед собой кастеты с лезвиями. Сегодня ей явно хочется настоящего экшена. Они сходятся в яростном столкновении: атака, уклонение, глухие удары, сдавленные рычания.
Близость схватки и присутствие Доме, присоединившегося к драке, лишают папу возможности воспользоваться арбалетом.
А я…
Я стою на месте.
Я должен убить её. Я хочу смотреть ей в глаза, когда вонзаю лезвие в сердце. Чтобы она увидела, что натворила. Чтобы столкнулась с осколками мечты, которую отняла у меня.
Как будто это её хоть каплю тронет.
Я должен быть тем, кто это сделает.
Но я не двигаюсь.
Бой развивается стремительно. Мама рассекла ей щёку. Вампирша ловко захватывает её, выкручивая руку в таком угле, что малейшее движение грозит вывихом. Затем она делает шаг назад, используя маму как щит. Её клыки опасно близки к горлу.
Она бросает взгляд на могилу Вероники. Земля начинает дрожать. Времени у неё мало, и это видно по её глазам — она не собирается играть в поддавки.
— Где? — обращается она к отцу, вонзая в него взгляд, в то время как её жертва находится в одном движении от вывиха и в другом — от укуса.
— На дорожном знаке при выезде с трассы.
— У леса?
Отец кивает.
Выражение его лица меняется. Он закрывает глаза на какую-то долю секунды и шепчет что-то себе под нос. Мама дёргается, но она тут же её осаживает, вырывая у неё болезненный стон.
Когда снова поднимает на нас взгляд, в её зрачках вспыхивает решимость.
— Вы хотите охотиться на вампира?
Глава 30. Призраки прошлого
— Ты можешь запечатать его, хранитель? — Вампирша оборачивается к отцу, закрыв дверь усыпальницы, где только что оставила Рони развлекаться принесённой ей деревянной игрушкой.
— Разве она не безобидна? — с усмешкой уточняет мама.
— Пока ей не скучно.
Отец жестом просит её отойти, кладёт ладонь на камень, и все мы невольно замираем в ожидании. Он накладывает печать — тот самый запирающий оберег, который делает побег существам тьмы куда сложнее.
Мама уже утвердила условия сделки: Доме остаётся здесь, присматривая за гулякой-заложницей, а мы отправляемся на поиски ещё одного вампира, которому, по всей видимости, срочно требуется наше внимание. Если Доме услышит что-то подозрительное в наушнике или кто-то из нас подаст сигнал — он без лишних церемоний прикончит её.
