Прикосновение смерти (ЛП) - Мартин Т. Л.

После мучительно молчаливого момента, когда мы втроем стоим на месте, уставившись друг на друга, я решаю позволить Бобби подняться со мной наверх. Мои мышцы болят после долгого дня сидения на корточках и мытья, и я ничего так не хочу, как переодеться из своих жестких джинсов и рухнуть на матрас. Или в кресло-качалку… Нет ничего лучше, чем растянуться на твоей кровати, чтобы послать парню неверный сигнал.

— Давай, — говорю я, поворачиваясь к лестнице. — Я устала.

Он слегка машет Клэр и поднимается по ступенькам, пока мы не достигаем верхнего уровня. Я вставляю свой ключ в дверь, прежде чем открыть ее. На полсекунды я опускаю взгляд на свой карман, засовывая ключ обратно внутрь, но когда я наконец поднимаю взгляд, клянусь, мое сердце выпрыгивает из груди. Моя рука взлетает над грудью, как будто этот жест мог удержать ее на месте.

Это он. Смерть стоит — нет, расхаживает по центру моей комнаты, метаясь взад-вперед, как пантера, охраняющая свою территорию.

Глава 17

Без каких — либо мыслей, я дергаю за ручку и захлопываю дверь у себя перед носом. Мое дыхание становится тяжелым, и я все еще смотрю на дверь, когда слышу голос Бобби прямо у себя за спиной.

— Привет, — говорит он, заставляя меня подпрыгнуть. Его голос мягкий, но когда я поворачиваюсь к нему лицом, он оглядывается по сторонам, как будто пытается понять, что, черт возьми, он только что пропустил. — Ты в порядке?

— Я — да, я в порядке, — справляюсь я, оглядываясь на свою закрытую дверь. Что, черт возьми, он делает в моей комнате? И пока меня не было, тоже. Мои ноги внезапно затекают, грудь сжимается.

После короткой паузы Бобби качает головой и берется за ручку. Прежде чем я осознаю, что он делает, он толкает дверь и заходит внутрь. У меня отвисает челюсть, кровь отливает от лица, пока я жду, когда он заметит мужчину, крадущегося по моей комнате. Вот только он этого не делает. Вместо этого он выходит прямо на середину комнаты, останавливается всего в двух футах от него и поворачивается ко мне лицом, на его лице появляется легкая улыбка.

— Все чисто, — говорит он, не обращая внимания. Он тянет за низ своей рубашки, раздувая ее, и тихо присвистывает. — Хотя чувствую себя как в гребаной сауне. Ты идешь?

Боже мой. Бобби не может его видеть. Хотя неудивительно, что он может чувствовать его. Его присутствие, его тепло согревает всю комнату эффективнее, чем мой чертов камин, если бы он был зажжен. Однако мои ноги, по-видимому, этого не замечают, потому что я почти уверен, что они превратились в глыбы льда — кажется, я не могу ими пошевелить. Я слишком занят, таращась на странную сцену, происходящую передо мной.

Пока Бобби наблюдает за мной, засунув руки в карманы, нахмурив брови и растянув губы в довольной улыбке, Смерть полностью перестает двигаться. На добрых четыре или пять дюймов выше моего бывшего, не говоря уже о том, что он шире, он смотрит на Бобби, как на надоедливую маленькую букашку, которая заслуживает того, чтобы ее раздавили. Он проводит большой рукой по своим темным волосам, приподнимая губу в усмешке, затем переключает свое внимание на меня.

Только после этого я получаю возможность полностью рассмотреть выражение его лица, и оно отнюдь не дружелюбное. Его глаза полны ярости, сузились, как будто он может убить первое живое существо, которое подойдет достаточно близко, а губы сжаты в мрачную линию.

— Лу? — Спрашивает Бобби, напоминая мне, что я все еще не отошла от дверного проема. Он приподнимает бровь. — Я знаю тебя со средней школы, и не думаю, что когда — либо видел тебя такой раньше. Что происходит?

— Эм… Что я должна был сказать? Ну, так вот, однажды я умерла и встретила парня, которого называют Смертью, и он вроде как стоит прямо рядом с тобой. О, и он выглядит так, словно может убить одного из нас. Или обоих. Ничего особенного. Да, не сработает. Так что вместо этого я ловлю себя на том, что извергаю случайные слова в какой-то форме словесного поноса. — Ничего. Что? Ничего не происходит. У меня просто…у меня… судороги, — выпаливаю я, наконец заставляя ноги работать и переступая порог в комнату. Даже пятилетние отношения со мной не смогли избавить Бобби от его сильного отвращения к разговорам о цикле, и я сейчас в полной мере пользуюсь этим фактом. — Ну, ты знаешь, в это время месяца.

Я подхожу ближе, довольный тем, что мне удалось сбросить его с себя, и Смерть возвращается к расхаживанию.

— Я имею в виду, мы можем поговорить об этом подробнее, если ты так беспокоишься…

— Нет. Нет. я — нет. Все хорошо.

— Ты уверен? — Невинно спрашиваю я, заставляя свою позу казаться непринужденной, когда прохожу мимо обоих мужчин и направляюсь к своему комоду. Если бы кто-нибудь из них действительно смотрел на меня, они бы увидели, как дрожат мои руки, сжимающие золотые ручки.

— Ах, да.

Я бы посмеялась над тем, как он внезапно избегает зрительного контакта, если бы могла достаточно расслабиться, чтобы сделать это. Вместо этого я пожимаю плечами, выдвигая средний ящик.

— Хорошо.

Я так занята, пытаясь незаметно присматривать за ними, что почти не обращаю внимания на неподходящий пижамный комплект, который беру. Я подумываю о том, чтобы сбежать в ванную, чтобы переодеться, но оставлять их здесь одних кажется мне очень, очень плохой идеей. После минутного колебания я кладу вещи на комод на потом.

Бобби начинает расхаживать по комнате, не торопясь впитывая все это. До меня доходит, что он никогда раньше не был внутри.

— Это место тебе подходит, — в конце концов говорит он, проводя рукой по кирпичной полке над камином. Он смотрит на меня через плечо, выражение его лица смягчается. — Итак, почему у тебя так много проблем с обустройством?

Я хмурюсь.

— Это не так. Почему ты так думаешь?

— Никаких фотографий, ни одной из тех маленьких безделушек, которые Бабушка передала тебе, ничего… О тебе. — Он делает паузу, затем делает несколько шагов ко мне, пока наши лица не оказываются не более чем в футе друг от друга. Он наклоняется, поднимает руку к распущенным волосам, падающим мне на глаза, и нежно накручивает их на пальцы. — Я знаю тебя, Лу. И мне кажется, что по какой-то причине тебе здесь недостаточно комфортно, чтобы остепениться. Что-то удерживает тебя.

Я могу понять, почему он приходит к такому выводу. Он имеет в виду мои вещи, которые он видел почти каждый день в течение пяти лет. Кусочки меня, моей семьи. Моей жизни. Он не знает, что моя безвкусная комната не была вопросом выбора, что озеро Таттл-Крик украло все это.

Я смотрю мимо Бобби, через его плечо. Смерть снова перестал расхаживать. Он наблюдает за нашей перепалкой, и я чувствую огонь, горящий за его темным взглядом. Он лижет мою кожу, мою шею, посылая дрожь по позвоночнику. Он запускает руки в волосы, прежде чем пройти небольшое расстояние через комнату и прижать ладони к стене, как будто готов столкнуть ее вниз, чтобы выбраться отсюда.

Почему он здесь? Если он так отчаянно хочет выбраться из моей комнаты, почему бы ему просто не изобразить исчезновение и не исчезнуть уже сейчас?

Бобби возвращает мое внимание к себе, дергая меня за волосы, его голубые глаза смотрят на меня сверху вниз с чем-то новым — с голодом. Надеждой. Тоска.

Мне нужно что-то сказать. Я стараюсь смотреть ему прямо в глаза, когда говорю.

— Ничто меня не сдерживает, Бобби. Я знаю, что сделала правильный выбор, приехав сюда.

Он сглатывает, отводит взгляд, и я знаю, что это не тот ответ, который он искал. Я ненавижу то, что я — причина сокрушенного выражения его лица. Но я не собираюсь лгать ему. Если он мне все еще небезразличен, а я забочусь, лучшее, что я могу ему дать, — это моя честность.

Через мгновение он отпускает мои волосы, опуская руку. Он делает маленький, напряженный шаг назад.