Прикосновение смерти (ЛП) - Мартин Т. Л.

Я слышу вздох Бобби и скрип дивана, когда он встает.

— И это мой сигнал, — говорит он с весельем в голосе. Когда он направляется ко мне, я напрягаюсь, не уверенная, что делать. Он идет прямо рядом со мной, почти касаясь руки Смерти в процессе. — Лучше отпустить тебя на ночь. Могу я увидеть тебя завтра?

Я киваю, не задумываясь, просто нуждаясь в том, чтобы он ушел. Он протягивает руку и заправляет прядь волос мне за ухо. И снова я не могу дышать, наблюдая, как он едва не вступил в контакт с другим мужчиной передо мной. Мужчина, который внезапно выглядит готовым убивать снова, челюсть сжата, а взгляд жесткий. Однако он не двигается, ни в малейшей степени, как бы призывая Бобби подойти ближе.

Я резко выдыхаю и поворачиваю голову, чтобы видеть Бобби полностью, надеясь, что мой голос звучит уверенно и спокойно, когда я говорю:

— Завтра. Мы пообедаем. — Я даже пытаюсь улыбнуться.

Бобби кивает и опускает руку.

— Отлично. Тогда обед. — Он поворачивается и идет к двери. Когда его пальцы сжимают ручку, он оглядывается с прощальной улыбкой.

Потом он ушел.

И внезапно остаюсь только я… и Смерть.

Глава 18

Одна секунда.

Две секунды.

Три.

У нас двоих самое напряженное состязание в гляделки в моей жизни, как будто победа — это не что иное, как вопрос выживания. Невидимая веревка привязывает его взгляд к моему, не давая мне отстраниться. Его руки, возможно, больше не удерживают меня, но с расстоянием менее двух футов между нами, они вполне могут быть. Тепло, исходящее от его тела, покрывает мою кожу легкой испариной. Я не хочу быть первой, кто отводит взгляд, но я не могу этого вынести.

Что бы это ни было.

Мне нужно расстояние между нами. Мне нужно иметь возможность думать. Дышать.

Как только я открываю рот, чтобы что-то сказать — что угодно, — он отворачивается и увеличивает расстояние между нами еще на несколько футов, проводя рукой по своим растрепанным волосам, прежде чем опустить их обратно, чтобы коснуться лица. Его тепло на моей коже исчезает с расстоянием, слегка охлаждая меня, и поток кислорода врывается в мои легкие. Он все еще стоит ко мне спиной, и я чувствую, как напряжение пробегает по его телу, вижу, как напрягаются четкие линии его плеч и спины. Внутри него кипит столько смятения, что я не могу не задаться вопросом, что сейчас происходит в его голове.

Я заговариваю первым.

— Как долго ты здесь? В моей комнате?

После паузы он медленно поворачивается.

— Возможно, несколько часов. Я не знаю. — Его холодные, ничего не выражающие глаза смотрят на меня, его челюсть тверда. Какая бы война ни велась внутри него, когда Бобби был здесь, ее подавили и заперли.

Часы. Часы, проведенные с этим мужчиной наедине в моей спальне. Господи.

— И ты… застрял здесь?

Он тяжело выдыхает, но его тон находится под замечательным контролем, спокойный и собранный. Такой контраст с тем, что было всего несколько мгновений назад.

— Казалось бы, именно так.

— Что ты собираешься делать?

Низкий, лишенный юмора смешок, который звучит из глубины его горла, застает меня врасплох. Он не достигает этих стальных глаз.

— Лу, неужели?

Я пытаюсь игнорировать незнакомое, тянущее ощущение, шевельнувшееся в моей груди, когда я впервые слышу свое имя на его губах. Каким-то образом, это кажется одновременно интимным и угрожающим, исходящим от него.

— Да. — Я поднимаю подбородок, надеясь, что кажусь такой же уверенной в себе, как и он сам. — Это мое имя.

— Там, откуда я родом, все не так, как здесь. — Он приближается ко мне, но совсем чуть — чуть. Что-то в его движениях кажется сдержанным, как будто он сдерживается. Тем не менее, этого достаточно, чтобы у меня снова участилось сердцебиение. — Я не знаю здешних правил. — Он тихо ругается и откидывает волосы со лба. — Я никогда не проводил… здесь время. Не так. Для меня все это очень ново.

— Откуда ты? Где именно это находится?

С глазами из черного льда и таким же убийственным голосом он отвечает:

— На самом деле ты не хочешь знать. — После паузы он добавляет: — Никто бы не узнал.

Что-то в интенсивности, дребезжащей в его тоне, посылает еще один холодок по мне. Это пронизано предупреждением, и я ловлю себя на том, что соглашаюсь с ним. Он прав; я не хочу знать.

— Значит, ты просто собираешься остаться здесь? — Спрашиваю я, хотя почти уверена, что уже знаю ответ.

— Похоже ли, что у меня есть выбор?

— У меня есть выбор?

— Нет.

— С тобой всегда так легко разговаривать?

Проходит секунда, пока он пристально смотрит на меня, прежде чем он отвечает:

— Я бы не знал.

— Что ты имеешь в виду? Ты не знаешь, как ты обычно разговариваешь с другими?

— Я не разговариваю с другими.

— Даже там, откуда ты родом?

— Особенно там, откуда я родом.

Мои брови приподнимаются.

— Это по собственному выбору? Или по обстоятельствам?

— Обстоятельства.

Вау.

Ни с кем из тех, с кем он может поговорить? Я едва ли даже замечаю, когда делаю шаг к нему, наклоняя голову набок и смягчая голос.

— Но… никогда?

Он напрягается, как будто не уверен, как реагировать. На мгновение я задаюсь вопросом, что заставило его чувствовать себя более неловко — мое приближение или то, как мягко я задала вопрос. В конце концов, он отвечает, смягчая свой собственный голос в ответ.

— Нет. Никто, кроме тебя.

Теперь я почти сократила расстояние между нами. Он едва дышит, его грудь полностью неподвижна передо мной. Я едва знаю его, этого человека с бездушными глазами, но почему-то частичка моего сердца болит за него. Я чувствую это, сжимающее мою грудь, скручивающее глубоко. Я думала, что знаю, что значит быть одинокой. Сколько времени прошло с тех пор, как он разговаривал с кем — либо, кроме меня? Сколько одиночества он вынес? Мое лицо вытягивается, мое собственное недавнее чувство опустошения так ничтожно по сравнению с ним.

Я не отрываю от него взгляда, когда шепчу:

— Я даже представить не могу.

Он не отвечает. С его внушительным ростом, напряженными мускулами и каменной осанкой, он — сплошная стена. Непроницаемый. И все же, я не скучаю по зеленому мерцанию, которое мерцает в глубине его глаз. Это длится всего секунду, достаточно мимолетно, чтобы я подумала, что это игра света. За исключением того, что я уже видела там цветовые переливы раньше, и я ни с чем не могла спутать такое яркое изумрудное сияние.

Что такое это? Я почти спрашиваю его, но быстро вспоминаю, когда упоминала об этом в последний раз, как он сразу же отступил. Не знаю почему, но прямо сейчас я не хочу, чтобы он отступал. Я хочу, чтобы он продолжал говорить со мной. Я хочу снова увидеть этот изумрудный огонь.

— У тебя есть имя?

Его глаза чуть прищуриваются, как будто он пытается понять, почему я задаю такой вопрос. Или, возможно, его смущает сам вопрос.

— Как-нибудь я могу называть тебя, кроме Смерти?

— Тебе не нужно меня как-то называть. — Его ответ повелителен, хрустящий ломтик рассекает воздух, но это меня не останавливает.

— Но я люблю. — Я не хочу говорить ему, почему я люблю — что я ловлю себя на том, что думаю о нем так часто, что мне нужно как-то иначе называть его. Поэтому вместо этого я продолжаю: — Ты знаешь мое имя. Будет справедливо, если я узнаю твое.

Он слегка, жестко качает головой.

— У меня нет имени.

Мое внимание перемещается от его глаз вниз к плавным изгибам его губ, когда он сжимает их в тонкую линию. Внезапно осознав, какими сухими кажутся мои собственные губы, я облизываю их, не задумываясь. Когда я снова поднимаю взгляд, он прикован к моему рту. Мой желудок трепещет, прежде чем напрячься от интимности его взгляда, и мне требуется секунда, чтобы снова обрести дар речи. Когда я это делаю, дрожь выдает меня.