Кузнец (ЛП) - Вендел С. И.

У него не было другого ответа, кроме как:

— Конечно, миледи.

И не только потому, что это означало проводить еще больше времени рядом с ней. Он искренне хотел помочь. Если блестящая наследница хотела построить мост, то Хакон сделает это.

Позже будет время познакомиться поближе с женщинами и найти себе пару.

Он был уверен, что с наступлением зимы, когда все останутся дома, у него появится время. А пока он мог уделить его леди Эйслинн.



Через несколько недель, когда осенний воздух начал наполняться свежестью, предвещавшей время сбора урожая, Эйслинн нашла постоянное убежище в кузнице замка и саду матери. В течение блаженных двух недель маленькие убежища Эйслинн оставались неоткрытыми, послеобеденные часы были только для нее впервые, как ей показалось, за долгое время.

Она была благодарна Хакону за то, что он позволил ей монополизировать так много своего времени. Фергас, конечно, уже устал от нее в кузнице, ворча, что ему не нравится, когда за ним наблюдают, но они с Хаконом просто украдкой улыбались друг другу, пока он продолжал свою работу.

Что бы она ни принесла Хакону, каким бы диковинным оно ни было, он соглашался хотя бы попытаться воплотить ее видение в жизнь. Он баловал ее своей отзывчивостью, и это быстро становилось зависимостью. На самом деле у нее заканчивались проекты, которые она хотела воплотить в прототипах или экспериментах, и Эйслинн проводила поздние вечерние часы, зарисовывая любую идею, которая приходила ей в голову — хотя бы ради предлога снова прокрасться в кузницу.



У нее была небольшая сокровищница из сделанных им предметов, — от ножниц, пера, щипцов для угля, до новых петель для двери кабинета, — так чтобы они никогда не выдавали ее, когда она ускользала. Однако любимой по-прежнему была маленькая деревянная роза.

Эйслинн всегда носила ее в кармане, — маленький сувенир, который вызывал у нее улыбку. Она водила большим пальцем по гладким граням лепестков, пока Бренна зачитывала ежедневный список дел, и шелковистое скольжение было успокаивающим, повторяющимся движением, позволяющим сосредоточиться на задачах, а не на тревоге.

Когда обязанности, казалось, наваливались на нее, а эмоции переполняли изнутри, Эйслинн дышала легче, зная, что может сбежать в свое маленькое убежище, чтобы повидаться с другом. Иногда она приносила с собой работу или чтение, но чаще всего довольствовалась разговором. Сначала она просто наслаждалась мрачным покоем кузницы, но шли недели, и Эйслинн начала понимать… что приходит она именно к Хакону.

Ей нравилась его непринужденная улыбка и то, что, казалось, она никогда не надоедала ему. Эйслинн знала, как другие реагируют на ее монологи — она легко перевозбуждалась и увлекалась. Тем не менее, она никогда не чувствовала, что он торопит ее или что он предпочел бы, чтобы она замолчала. Во всяком случае, он провоцировал многие из ее долгих бессвязных речей, поощряя высказывать идеи или подробно объяснять свои решение.

Его помощь в восстановлении розового сада была неоценима — она думала сделать все самой, но когда пришла идея попросить его о помощи, Эйслин не колебалась. Просьба просто выплеснулась наружу, но она никогда бы не стала настаивать на ней. Но каждый раз, когда она просила, он приходил, усердный и воодушевленный под широкополой шляпой, которую она нашла для него.

Она легко могла провести целый день, сидя в кузнице на том, что теперь было ее стулом, наблюдая за его работой. Методичные процессы нагрева и придания формы металлу нравились ей, и он терпеливо объяснял каждый шаг. Эйслинн любила узнавать, как делаются и работают вещи, и Хакон преподносил знания на блюдечке ее голодному уму.

И, если честно, это была не единственная голодная часть ее натуры.

В его работе было что-то почти поэтичное. То, как он орудовал молотком и щипцами… Сосредоточенность на его лице, когда он работал с металлом… Как сгибались его руки и бугрились мышцы, когда он молотил по железу…

Ее щеки краснели не только от жара кузницы.

Несколько раз в день она проводила пальцами по деревянной розе, вспоминая тот момент, когда он отогнул воротник, обнажив линию светло-зеленой кожи на шее.

Эйслинн никогда по-настоящему не задумывалась о том, что она находит наиболее привлекательным в мужчинах. Два ее партнера сильно отличались по размеру и фигуре — Бренден обладал гибкой элегантностью, его конечности были длинными и изящно сложенными; Алаисдэр был воплощением твердости и звериной силы. Хакон был и тем, и другим, и ни тем, ни другим, всем этим и даже больше.

В тот день она наблюдала, как его плечи напрягались и расслаблялись, когда он погрузил железный прут в тлеющие угли. Эйслинн скрестила ноги, ее лоно покалывало от желания. Судьба, но он был прекрасным мужчиной. Большой и грубый, да, но в его лице было что-то элегантное и утонченное. И то, как эти теплые карие глаза смотрели на нее из-под длинных, темных, как сажа, ресниц, когда он наклонился, чтобы подбросить дров в кузницу…

Глубоко вздохнув, Эйслинн подняла руку и сделала жест, означающий «готово?»

Хакон кивнул, ответив «пока».

Эйслинн очень нравилось разговаривать с ним на языке жестов. Во время их совместных послеобеденных занятий он научил ее основным словам, и она всегда была жаждала большего. Ей нравилось, насколько он был прост — один жест означал одну вещь. Конечно, он мог составлять целые предложения руками и формулировать сложные мысли и вопросы, но смысл не зависел от интерпретации так, как это бывает в устной речи. Ее разум наслаждался его прямотой.

Еще ей нравилось чувствовать себя причастной к происходящему, как будто у них был свой собственный тайный язык.

Вытащив пчелиный воск из ушей, Эйслинн воспользовалась моментом, чтобы привыкнуть ко всем звукам. В кузнице потрескивал огонь, и она слышала поблизости жужжание гончарных кругов.

Когда Хакон тоже убрал пчелиный воск, он жестом спросил «воды?»

Эйслинн покачала головой и изо всех сил попыталась притвориться, что не смотрит, как он берет с рабочего стола бурдюк с водой и делает большой глоток.

Его широкое горло двигалось, и кадык подпрыгивал при каждом глотке, единственная капля стекала и блестела на изгибе подбородка. У нее пересохло во рту, губы покалывало от желания поймать эту капельку языком.

Судьба, она никогда раньше не находила мужское горло таким восхитительным.

Ей потребовалось мгновение, чтобы понять, что теперь, когда он говорил, оно двигалось.

— Повтори? — выдохнула она, быстро моргая, чтобы снова сфокусироваться на нем.

— Я сказал, что слышал еще кое-что, чтобы вы объяснили мне.

Эйслинн улыбнулась, подавшись вперед на кресле. Это была еще одна вещь, которая ей очень нравилась в общении с ним — их маленькая языковая игра.

Она думала, что он в достаточной степени овладел эйреанским языком, но он оставался смущенным и неуверенным в своих знаниях. Поговорки и идиомы были особенно сбивающими с толку, и он спрашивал о тех, которые казались ему загадочными.

— Давай послушаем.

— Ставить телегу впереди лошади, — он положил большую руку на рабочий стол, навалившись на него всем весом, и снова отпил из своего бурдюка с водой. — Кому могло бы прийти в голову ставить телегу впереди лошади?

Эйслинн фыркнула от смеха.

— Никто бы не стал! Предполагается, что это бессмысленно.

— Тогда почему люди должны напоминать другим не делать этого?

— Это значит не забегать вперед. Делать все в правильном порядке.

— Но тогда…

Они обсуждали достоинства этого высказывания еще десять минут, аргументы Хакона становились все более диковинными — она подозревала, что просто для того, чтобы рассмешить ее.

На душе у нее стало легче от смеха, а на сердце немного полнее от того, что у нее появился компаньон. Она не осознавала, как сильно ей не хватало друга, кого-то, с кем можно было поговорить. Фиа была ее ближайшим доверенным лицом, но у Фиа были обязанности, которые она должна была выполнять, и своя собственная жизнь, — ее семья держала пекарню в городе, и она часто навещала их, чтобы помочь, когда Эйслинн не нуждалась в ней в течение дня.