Дракон с отрезанными крыльями (СИ) - Эн Вера

Айлин пыталась было повозмущаться, даже напомнила о своем возрасте, но смирилась быстро. Не лежало сердце ни к кому из южных парней: пусть и не случайно они славились красотой и обхождением, а ни разу сердечко не екнуло. Как екнуло вчера. И два года назад при взгляде в пронзительные серые глаза. И совсем давно, возле клетки, под надзором отвратительного укротителя…

Наверное, можно было и дальше себя обманывать, считая это простым совпадением. Но как тогда объяснить затопившую душу радость, когда Дарре сказал, что все помнит? И что она дала ему надежду. И что из-за нее он захотел жить… Ей же это не почудилось. И голос его — чуть глуховатый, но такой глубокий — тоже не почудился. Дарре сказал искренне, и Айлин это почувствовала, и только потому могла себя простить. Почти до конца. Почти до… их незабываемого поцелуя…

Ничего не стерлось. Ни ощущения, ни воспоминания о том, как вел себя Дарре. Мог ведь просто оттолкнуть, высмеять, повернув месть в ее сторону. Почему же не сделал? Ведь не потому же, что понимал, как ей будет больнее?

Еще вчера подобные мысли даже не пришли бы в голову. Если и вспоминался поцелуй — а он вспоминался, каждый божий день, — то только как наказание за собственное бесчинство, терзая душу и вынуждая горько жалеть о сотворенной жестокости.

А сегодня почти исчезнувшее сожаление таяло от новых робких надежд. Дарре с той самой ярмарки стал для нее не просто знакомым: может, потому и больно так было, и обидно от его неприязни? Айлин тогда была уверена, что все это из-за разбившейся мечты о драконе. Но их поцелуй не имел к дракону совершенно никакого отношения. И вчера, коснувшись рук Дарре, Айлин это поняла. Слишком острыми были ощущения и слишком приятными. И сердце заколотилось совсем не из-за полученного прощения.

Неожиданно захотелось его увидеть. Айлин вчера, несмотря на стыд и смущение, весь вечер ловила себя на попытках взглянуть на Дарре. Тайком, исподлобья, чтобы он, не приведи Ивон, не заметил, не понял, не усмехнулся как-нибудь уничижительно и не убил робко пробивающуюся сквозь иссохшую корку обид и презрения надежду.

Дарре был такой… совершенно другой, не похожий на себя прежнего. Настоящий мужчина: спокойный, уверенный, немного жесткий и в то же время неуловимо добрый. Ана смотрела на него снизу вверх, как влюбленная кошка, и Айлин обожгла мысль о том, что у Дарре, пожалуй, сейчас могло быть немало поклонниц. Если родители не боялись доверять ему в госпитале своих детей, то у куриц несовершеннолетних и вовсе страх перед драконом отсутствовал.

А Дарре на нее и глаза ни разу не поднял, как будто Айлин нисколько его не интересовала. Или как будто не мог и не желал простить. И Айлин, не зная, какая из этих двух причин хуже, извелась за время ужина и не сумела сдержать себя по его окончании.

Тяжелый вышел разговор, изматывающий. Айлин уже и не надеялась на благополучный исход, когда Дарре напомнил о том, что пережил перед их знакомством. Стыдно стало за последовавший срыв. Надо же, разрыдалась, как будто он обязан был ее успокаивать. Знала, конечно, что будет сложно, но с Дарре вдруг стало совсем невыносимо. Как будто от его прощения вся дальнейшая жизнь зависела. Вот сдался же он ей: можно подумать, единственный парень в Армелоне!

Но разум мог говорить, что угодно, а Айлин сердцем понимала: сдался. Может, и не получится ничего, и уже завтра она это поймет, списав вчерашние волнения на сложившиеся обстоятельства, но сегодня она должна была попытаться. Увидеть, поговорить, понять. Проверить себя. Убедиться, что не ошиблась. И, быть может, узнать, отчего вчера рассмеялась тетя Ариана.

Айлин соскочила с кровати, быстро привела себя в порядок и поспешила на кухню. Много у нее еще рецептов было в запасе, и это отличный повод, чтобы снова навестить родителей в госпитале. А там — если боги будут благосклонны — и Дарре встретить. Получится вроде как случайно. А потом родители обязательно предложат ему попробовать принесенные Айлин лакомства. И она…

Ей почему-то казалось невероятно важным увидеть его реакцию. Первую, искреннюю. Ана вчера подложила свинью, не позволив Дарре притронуться к сдобной завитушке — а ведь это было самое удачное изделие Айлин. Пекла их для любимых — чтобы наверняка. А теперь вот попробуй удиви!

На кухне слышались какие-то телодвижения, но вовсе не они удивили Айлин, а лившаяся из-за приоткрытой двери грустная песня. Нежный и чистый девичий голос жаловался маме на нелегкую судьбину, и Айлин, не представляя, кто это может быть, завороженно шагнула внутрь.

У печи хозяйничала Кайя. Достала тяжелый чугунок, помешала что-то внутри, попробовала, поморщилась, поставила его обратно. Вздохнула, оборвав песню. Утерла украдкой слезинку.

Айлин не удержалась — давно ли сама страдала от одиночества? — неслышно подошла к названой сестре и обняла ее. Кайя сжалась то ли от неожиданности, то ли от смущения. Айлин осторожно погладила ее по волосам.

— Ты очень хорошо поешь, — похвалила она, стараясь подбодрить сестру. Кайя чуть заметно улыбнулась.

— Мама научила, — сказала она, хотя Айлин не спрашивала. — Она пела на площадях, чтобы деньги заработать, и танцевала. Зрителям очень нравилось. Мы ходили от одного города к другому, пока… — голос Кайи сорвался. Айлин вздохнула. Сколько вокруг нее людей с настоящими проблемами и бедами, и все держатся, а она… Бесстыдница!..

— А танцевать тоже умеешь? — спросила она, желая и сестру отвлечь от грустных мыслей, и сама избавиться от очередных угрызений совести. Кайя кивнула.

— Немного, — скромно отозвалась она. Айлин заставила себя улыбнуться.

— Тогда предлагаю взаимовыгодный обмен, — сказала она. — Я учу тебя готовить, а ты меня двигаться. А то надоело на всех праздниках столбом стоять и другим завидовать.

— У тебя же мама — лучшая танцовщица в Армелоне, — изумилась Кайя. — Я видела, я ей и в подметки не гожусь.

— Не могу с мамой, — пожала плечами Айлин. — У нее терпения на меня не хватает, а у меня все тело каменеет от ее недовольного взгляда. Ты же не станешь меня хворостиной по ногам бить, если я их поставлю неправильно?

Кайя испуганно захлопала глазами, и Айлин поняла, что немного не рассчитала свою шутку. Ну да ладно, привыкнет: все лучше, чем слезы в одиночестве проливать.

— Я хочу сегодня рогалики с вареньем испечь — поможешь? — предложила она. Глаза у Кайи загорелись радостью, однако с уст тут же сорвалось сомнение в собственной способности сотворить хоть что-нибудь похожее на выпечку сестры. Айлин только улыбнулась и отправилась за необходимыми ингредиентами.

Кайя оказалась отличной помощницей. Работы не чуралась, небрежностью не страдала, очень аккуратно и старательно повторяя все действия сестры, по несколько раз проделывая одно и то же, пока не получала нужный результат. Конечно, до почти идеально завернутых рогаликов Айлин ее изделиям было далеко, но это могло прийти только с опытом, а для дебютантки Кайя превзошла все ожидания мастера.

— Мои похожи на раздувшихся личинок, — вынесла вердикт Кайя, оценив свои самоделки. — Их в руки противно взять, не то что есть.

Айлин качнула головой.

— Вот подрумянятся в печи, и будут выглядеть совсем иначе. Поверь, потом за уши не оттащишь желающих. Видела бы ты, как Вилхе вчера завитушки уплетал: только что за ушами не трещало.

Показалось ли Айлин или действительно бледные щеки Кайи покрылись легким румянцем?

— Значит, вкусно очень было, — Кайя взялась за противень с рогаликами, явно чтобы скрыть смущение. — Он может сравнивать. У него же мама готовит так, что пальчики оближешь.

— Пробовала стряпню тети Арианы? — с неожиданной гордостью за нее поинтересовалась Айлин. Кайя кивнула и пристроила противень в печь.

— Она приносила обед мужу и детям, когда они тут дом перестраивали, — ответила она. — И меня угостила.

— Дядя Лил… и Вилхе… и… — Айлин запнулась, не веря своим ушам: — Дарре?

Кайя снова кивнула.

— Ну… папа же… — тут она осеклась, вспыхнула, поправилась: — твой с Беатой папа… — но Айлин было не до ее оговорок, ее интересовала только одна вещь, — он же в госпитале все время… Ему не до ремонта. А от женщин и вовсе помощи…