Четвертый брак черной вдовы (СИ) - Лакомка Ната

— Вот так-так, — проворчал Хоэль. — Вы этого любовного болтуна наизусть заучили? Только я-то совсем не вру.

— Но и правды не говорите.

— Вы тоже, — сказал он со значением, заставив Катарину покраснеть, а потом совсем другим тоном добавил: — Я подожду вас внизу, донья.

— Совсем не нужно, — торопливо сказала она.

— Мало ли что, а мне так спокойнее, — заявил он и полез обратно в окно.

— Хоэль, подождите, — позвала Катарина, и он быстро оглянулся, даже слишком быстро.

В глазах его она увидела огонь. Но не отблески пламени свечей, а совсем другой огонь — который пылает в душе, в сердце. И еще в его глазах были желание, и надежда. И еще — страх Да, она не могла ошибиться. Страх, неуверенность Катарина была обескуражена этим, как мальчик-пастушок, который вышел на бой с великаном, вооруженный одной пращой, и попавший противнику прямиком камнем в лоб. — Вы могли бы уйти по-человечески, через дверь, — сказала она.

Он шумно выдохнул, взъерошил волосы и усмехнулся:

— Благодарю, донья, но я всегда ухожу тем же путем, что пришел.

Катарина смотрела, как он спускается, цепляясь за выступы на каменной стене. Как появился — так и исчез. Какой странный человек. Пугающий, но почему-то рядом с ним ей совсем не страшно. Грубый, но почему-то для нее его грубость притягательнее нежности. Как он смотрел на нее, когда она его окликнула. Ждал, что ему предложат остаться? Нет, не ждал — надеялся. И боялся отказа. Хоэль Доминго — боялся. Ей стало смешно и немного грустно. Все это позерство, невежество напоказ — лишь маска. Он ведь сразу признался, что ему нелегко с благородными дамами. Чечилия Мальчеде была одной из самых родовитых и богатых невест в стране. К ней сватались принцы, а выйти пришлось за бывшего конюха. Была ли она довольна? Едва ли

Неужели он и правда убил свою жену? Но тогда — за что?

В свете луны Катарина видела, как Хоэль побродил вдоль жасминовых кустов, а потом завалился на травку, глядя в небо и раскинув руки.

Он уходит тем же путем, что пришел Однажды он уйдет и от нее. И, собственно, она этого желает, не так ли?..

Утром следующего дня Катарина вошла в гостиную, где уже был накрыт стол для завтрака, и сразу же поняла, что Лусия не в духе. Круглое личико компаньонки выражало абсолютнейшую непримиримость, брови были сурово нахмурены, губы поджаты — настоящая гроза, а не хорошенькая женская мордашка.

Подавив вздох, Катарина села за стол и взяла чашку.

— Доброго тебе утра, — сказала она приветливо, словно не замечая недовольства подруги. — Во сколько ты вчера вернулась? Я не слышала, как ты приехала.

— Вернулась сразу за тобой, — Лусия передала ей вазочку с вареньем, но когда Катарина хотела ее взять, отдернула руку. — Кэт! Посмотри мне в глаза и скажи — голос ее был строгим, как у гувернантки, которая обучала Катарину письму и чтению лет в десять.

— Может, эти разговоры подождут? Мне кажется, ты раздражена.

— скажи, что ты не потерпишь того, что вчера произошло и выгонишь это животное!

— Во-первых, успокойся, — посоветовала ей Катарина, с преувеличенным усердием принимаясь добавлять в чай взбитые сливки, — во-вторых, давай обсудим все позже. Ты же знаешь, что тревожные разговоры мешают пищеварению.

— Не пытайся увильнуть! — рассердилась Лусия. — Драка на маскараде — это возмутительно! Все только об этом и говорят! Ужасный скандал!

— Ты ничего не знаешь, — Катарина положила ложечку на блюдце, упорно не поднимая взгляд на подругу. — Фабиан вел себя возмутительно и

— Хочешь сказать, твой брат первым полез драться?!

— Нет, — пришлось признать Катарине.

— Так почему ты пытаешься его оправдать?! — Лусия закипала, как кипяток в чайнике. — Он страшный человек, Кэт. Он — убийца. Ты сделала доброе дело, когда спасла его от виселицы, хотя он и не заслужил такой милости, а теперь прогони его. Пусть уходит! Я не могу ни есть, ни спать, зная, что он находится под одной крышей с тобой. Вспомни, как он обошелся с бедняжкой Чечилией!

— Ну, наверняка нам ничего не известно, мы не знаем, что там произошло, одни лишь слухи, — попыталась успокоить ее Катарина.

— Слухи?! Он сам сказал, что убил ее.

На это возразить Катарине было нечего, и она только лишь попросила:

— Говори тише, мой муж сейчас придет.

— Твой муж? Ты и правда считаешь его своим мужем? А как же Тадео? Ты разбила ему сердце!.. Он столько времени жил надеждой, а ты

— Лусия!

— Он боялся подойти к тебе, боялся посмотреть, только вздыхал издалека — ведь ты была женой его друга, а потом вдовой, он считал, что не имеет права говорить тебе о своих чувствах! Не перебивай! — воскликнула она, когда Катарина хотела говорить. — Он такой деликатный, так уважительно к тебе относится, а этот этот мужлан!.. у него даже не хватает такта танцевать с тобой прилично! И ты во всем ему потакаешь, все ему прощаешь! Неужели тебе не противно? Неужели, он тебе не противен?!.

— Что вы такие шумные с утра, доньи? — сказал Хоэль, входя в гостиную.

Он потягивался, довольно щурясь, и Катарина понадеялась, что ее муж ничего не услышал. Лусия, конечно же, замолчала, но даже не ответила на пожелание доброго утра. Усевшись за стол рядом с Катариной, Хоэль подождал, пока ему предложат кофе, и придвинул тарелку с жаренными кровяными колбасками.

Колбаски были нежными — так и таяли во рту, но у Катарины совершенно пропал аппетит. Лусия тоже уставилась в свою чашку, и только Хоэль вел себя как ни в чем ни бывало, накладывая еще порцию колбасы и щедро сдабривая ее жгучим красным соусом.

— Она просто богиня, — нахваливал он новую кухарку. — Вы согласны со мной, дамы?

Дамы ответили ему дружным молчанием. К счастью, Эбрурио принес утреннюю корреспонденцию, и Катарина занялась письмами, перебирая их одно за другим и одновременно рассеянно подбирая с тарелки золотистые палочки печенья — тонкого, с мизинный пальчик, хрустящего, пахнущего корицей и медом.

Хоть и не сказав ни слова, мысленно она согласилась с Хоэлем — новая кухарка была настоящей богиней. Ее ахобланко — белый холодный суп из молотого миндаля и белого хлеба, оказался не супом, а произведением искусства. А тончайшие ломтики жареного молока, поданные между обедом и ужином, никто кроме Катарины не успел попробовать, потому что она не удержалась и съела все до последнего кусочка, и до сих пор умалчивала об этом преступлении.

Одно из писем заинтересовало ее больше остальных. Оно было написано четким, каллиграфическим почерком, очень правильно — обычно так пишут на заказ наемные писари. Адресовано оно было Хоэлю, а отправителем значился некий Трончиталь Лупито.

— Это вам, — сказала Катарина удивленно и протянула письмо мужу.

Тот схватил письмо, развернул и погрузился в чтение — хмуря брови и беззвучно шевеля губами, но постепенно лицо его прояснилось, и он удовлетворенно хмыкнул, откладывая послание на край стола и возвращаясь к кровяным колбаскам.

— Что пишут? — спросила Катарина крайне заинтересованная.

— Хорошие новости, — ответил он коротко. — Передайте, пожалуйста, яиц и еще соуса.

Подавая ему соусник, Катарина подкинула новый вопрос:

— Этот Лупито — ваш родственник?

— Родственник? — Хоэлю пришлось сначала прожевать кусок колбасы, а только потом ответить. — Ну нет, он был моим оруженосцем, когда я еще был генералом. Славный малый, я рад, что он отозвался.

— Отозвался?

— Я написал ему, — объяснил Хоэль, — если честно, не думал, что ответит. После того, как меня упекли, почти никто не хочет вспоминать о знакомстве со мной

— А вы не догадываетесь — почему? — сказала с вызовом Лусия.

Хоэль посмотрел на нее исподлобья, но ответил не ей, а Катарине:

— Но Кочерыжка — славный парень, — заметив непонимающий взгляд, он поправился: — Трончиталь, то есть. Его все зовут Кочерыжкой.

— Очень мило, — сказала Катарина, не найдя других слов.

— Если позволите, он приедет дней через пять вместе с Офико

— Какое замечательное имя, — произнесла Лусия с холодком. — Говорит само за себя, по-моему.