Синдром отличницы - Ромова Елена Александровна

Вязкая тяжелая сонливость никак не отпускает.

— Маленькая дуреха, — слышу тревожное бормотание, — решила покончить с собой под моими окнами?

У меня нет сил, чтобы ответить.

— Черт бы тебя побрал, Лессон!

Доктор Такер… почему жизнь постоянно сталкивает меня с ним? Быть может, я должна понять, что биомедицина это не для ситаек?

— Ну же, Лимма, помоги мне, — строго произносит он, приподнимая меня.

Его ладони под моими лопатками.

— Дьявол! — ругается, понимая, что я не желаю даже шевелиться.

Мужчина укутывает меня во что-то, затем берет на руки.

Он быстро несет меня — надо мной мелькает свет. Я приоткрываю глаза и наблюдаю, как завороженная, как светлеет небо, а снег уже валит, как прежде, крупными хлопьями.

Такер сажает меня в машину, включает подогрев, тесно кутает в собственное пальто и растирает мне руки.

— Ты сказала, что собралась в Каптику, а не на тот свет, — отчитывает меня. — Что, если бы я тебя не заметил?

Мне абсолютно все равно, что было бы со мной тогда.

Мужчина садится за руль, и мы едем. Я лениво смотрю в окно. Не могу говорить, у меня дрожит подбородок. Ноги и руки пронзают тысячи раскаленных иголок. Лучше бы я умерла.

Похоже, я задремала, ибо следующее, что вижу — потолок с маленькими лампами, похожими на звезды. Такер внес меня в теплую квартиру — его квартиру. Дверь толкнул ногой. Зажегся свет.

Перво-наперво мы посетили ванную. Мужчина усадил меня на пол, включил воду, стал быстро раздевать. Стянул с меня толстовку, затем джинсы, оставив лишь белье.

Скажу сразу, это не было актом романтики и нежности. Сейчас этого мужчину не волновало мое тело, которое он преспокойно мог лицезреть без одежды. Он просто хотел меня согреть.

Вскоре я оказалась в теплой воде. Дрожа всем телом, сжалась, притянула к груди колени. С моих темных вьющихся волос текла вода.

Кей сел на пол, облокотился спиной о стену и не спускал с меня глаз. В его взгляде вспыхнула немая эмоция. Возможно, это сочувствие, принятие ситуации или меня, как личности, возможно, это доказательство того, что мы стали еще ближе. Я не знаю и не хочу гадать.

— Ты что творишь? — наконец, спросил он, видя, что я мало-помалу прихожу в себя.

Каково это показать постороннему человеку, тем более такому, как Такер, свою боль? Предстать перед ним полностью раздавленной, слабой и никчемной? Я не тешила себя надеждой, что он проникнется моим горем, но мне захотелось ему открыться. Мне просто надо было сказать кому-то, озвучить эти страшные слова, чтобы убедиться — они не плод моего воображения. Эти слова:

— Моя мама умерла, — они прозвучали так тихо, но так уверенно, что у меня сжалось сердце. — В моей жизни не осталось ничего… Меня не было рядом, хотя я должна была быть…

— Сожалею, — коротко вымолвил доктор, однако его взгляд остался холодным, будто бы причина, сподвигшая меня к такому поведению, была недостаточно серьезной.

— Как вы можете быть настолько бесчувственным…

— Я врач. Как бы ужасно это ни прозвучало, с ее диагнозом каждый прожитый день — настоящее чудо. Не думаю, что ты должна была сидеть возле нее безотлучно.

Жестко!

Я хотела возмутиться, но вдруг поняла, что Такер слишком прямолинеен, чтобы лгать. Он говорил правду — ту, которая возвращала мне здравый смысл.

— Мама нуждалась во мне…

— Нуждалась? — фыркнул Такер. — Вряд ли. Она была слишком самодостаточной, чтобы нуждаться в ком-либо.

— Вы ее не знали.

— Мы несколько раз пересекались. Признаюсь, я фанател от твоей матери. Она была одним из лучших хирургов. Во всяком случае, лучше меня.

Я с удивлением посмотрела на Такера.

— Вы когда-то встречались с ней?

Кей усмехнулся, запрокидывая голову и касаясь затылком стены.

— Да, представь себе. Когда-то я хотел попасть в команду ее хирургов. Она сказала, что я заносчивый и горделивый ублюдок, и отказала.

— Так и сказала? — изумленно прошептала я.

— Нууу, почти.

— И поэтому вы невзлюбили меня? Поэтому сразу отказали… там, в Каптике? Поэтому, верно?

Такер опустил взгляд, вновь разглядывая мое лицо.

— Нет, не поэтому. Хотя, может, и… Просто ты показалась мне слишком… — он закусил губу, и я уже подумала, что фразу он не закончит, но он сказал: — Слишком моей.

— Что?

— Мой тип женщины.

Я помнила фото его жены — длинноногой и пышнотелой блондинки — отвернулась, опустив подбородок на сцепленные руки.

— Я не о внешности, — добавил Такер.

— Хотите сказать, — вдруг спросила я, — что отказ моей матери вас нисколько не обидел?

— Когда я приезжал к ней, я был молодым и, на самом деле, заносчивым…

— Вы почти не изменились.

Он улыбнулся.

— Какая ты наблюдательная, Лессон. Но я действительно мало что представлял из себя. То, что казалось мне значимым и гениальным, теперь-то я понимаю, было совершенно банально. Мне потребовалось много работать, чтобы стать тем, кем я стал. И, знаешь, я даже благодарен твоей матери, что тогда все вышло именно так. Я когда-то грезил быть просто хирургом, сейчас все изменилось.

— Но вы и сейчас оперируете.

— Да. Но эту нишу уже заняла твоя мать. Гарверд Лессон не так просто обойти.

— А вам обязательно быть в чем-то первым?

Такер обратил на меня такой взгляд, что я поняла без слов — да, он хочет во всем быть первым. Лучшим из лучших.

— Тебе стоит повзрослеть, Лимма, — сказал он. — То, что ты считаешь свои исследования прорывом, на деле просто маленький шажок в никуда.

— Но мама в меня верила. Я должна была быть с ней, зря я уехала. Ее смерть…

— Смерть всегда индивидуальна, Лессон. Твоя мать была реалисткой, она знала свой диагноз и знала, как трудно с ним жить не только ей, но и близким.

Каким образом он нашел именно те слова, которые привели меня в чувство? Что он сделал такого, что я вдруг перестала себя корить?

Мы еще долго сидели молча. Наверно, Такер ждал от меня чего-то.

Наконец, мне захотелось плакать. И я заплакала.

Он не утешал, ничего не говорил. Он просто был рядом, будто давая понять: «все хорошо, Лессон». Я была благодарна ему за те десять минут полного спокойствия, в течение которых я предавалась своему горю.

Мне стало легче.

— Вода уже остыла, — сказал мужчина, протягивая мне полотенце. — Сними с себя все и выходи. Я подожду за дверью.

Раздевшись донага и замотавшись в полотенце, я вышла из ванной.

— Иди в гостиную, Лессон! — донесся с кухни голос Такера.

У него была большая и полупустая квартира. Холостяцкая. Чисто мужской стиль «ничего лишнего».

В гостиной стоял длинный темный раскладной диван, рядом журнальный столик и лампа на длинной ножке. Стены были отделаны кирпичной кладкой и покрашены в белый цвет. Напротив дивана располагался электрический камин.

Я замерла на входе.

Ни одной фотографии, никаких картин или банальных сувениров — ничего. На спинке дивана лежала мужская рубашка — вот и все.

Такер вошел следом, всучил большую чашку с горячим чаем.

— Иди сюда, — указал на диван. — Забирайся с ногами, я принесу одеяло.

Кто бы мог подумать, что этот человек окажется таким заботливым?

Я выполнила все, что он велел.

Такер вновь укутал меня, приказав:

— Пей.

И я послушно приникла к чашке.

— Знаешь, Лессон, ты очень милая, когда не язвишь и делаешь ровно то, что я тебе говорю, — улыбнулся он. — А теперь покажи свои ручки, хочу убедиться, что они еще на месте, — он коснулся моих прохладных, все еще красных пальцев: — Держи кружку обеими руками. Умница. Видишь, делать все правильно не так уж сложно.

— Я должна извиниться перед вами, — вымолвила тихо.

Кей включил камин. Искусственное пламя заплясало перед моими глазами.

— За что? — поинтересовался он.

— За все это.

— За то, что не дал тебе умереть в сугробе?

— За то, что я доставляю вам неприятности. Вам не должно быть дела до моих проблем.