Вечная любовь (СИ) - Кутузова Елена

Широкие чаши наполнялись одна за другой. Ульяна сливала воду в опустевшие винные кувшины, принесла даже огромный, украшенный чеканкой таз. И закрыла вход, только когда в лаз потекла смешанная с дождем земля.

Температура не спадала. Мокрые тряпки высыхали, едва коснувшись кожи. Иногда на ней проступал рисунок чешуи. Чуть заметный, словно тени от всполохов факела. Тот горел уже долго, и Ульяна начала беспокоиться, не отыскав замену. Но, похоже, здесь не обошлось без магии.

Время от времени, чтобы не сойти с ума, Ульяна поворачивалась к саркофагу и разговаривала с его обитателем. Кто знает, может, душа усопшего по-прежнему где-то рядом и готова как помочь, так и навредить? Уля надеялась, что истосковавшийся по общению мертвец удовольствуется разговорами. И слово за словом рассказывала ему о своей жизни. О Шоне. О Цилине. И о погоне.

- Вот так мы здесь и оказались. Надеюсь, ты не рассердишься?

- Почему я должен сердиться?

Голос походил на шепот дождя, и Уля не сразу поняла, что одна из теней, рожденных факелом, обрела мужские черты. Призрак оставался на границе света и мрака, не входя в трепещущий круг.

- Когда мое тело гнило в овраге, именно Цилинь подарил ему пристанище. Он возвел эту гробницу, снабдил всем необходимым для жизни в Нижнем мире... И не позволил озлобленной душе превратиться в демона.

Ульяна закрыла глаза. Для неё это было уже слишком. А призрак не унимался, словно наверстывая годы вынужденного молчания:

- Могилу в тайник превратил тоже Цилинь. Я думаю, это небольшая плата за его помощь - время от времени предоставлять убежище ему или кому-то из его друзей. Не беспокойся, никто сюда не войдет без моего ведома. Ты можешь отдохнуть.

- Не могу, - жар не спадал, вода в тазу уже нагрелась от бесчисленного макания тряпки. - Если не сбить температуру...

Тьма сгустилась. Тени задвигались быстрее, и к Ланни протянулась окутанная сизой дымкой ладонь.

- Не беспокойся. Я ни за что не причиню вреда своему благодетелю. Это не в моих интересах.

Рука провела по горящему лбу, огладила лицо, задержалась на шее, в том месте, где билась жилка, спустилась на живот и замерла там, где, по мнению Ульяны, находилась брюшная аорта. Дымка задвигалась сильнее, словно потревоженная ветром. А там, где пальцы касались кожи, четко проступила чешуя. Её края украшала тонкая бахрома, которая тут же превращалась в воду и испарялась. И появлялась снова.

Ульяна не сразу поняла, что призрак таким образом пытается прогнать жар. И вскоре рука на зеленоватой чешуйчатой коже казалась полупрозрачной:

- Я могу прекратить? Теперь Цилинь и сам справится...

- Конечно, - поторопилась разрешить Ульяна, опасаясь, что призрак совсем исчезнет.

- Здесь я сильнее, чем снаружи, но даже моих сил недостаточно, чтобы вмешиваться в дела живых. Я могу только посторожить, чтобы никто не вошел. Отдохни. Я присмотрю за Цилинем и разбужу, если потребуется твоя помощь...

- Не могу, - попыталась вежливо отказаться Ульяна. Оставлять Ланни без присмотра она опасалась. Но усталость подкралась, ступая мягко, как кошка. Смежила веки, заставила мысли течь плавно, стерла границу между сном и явью...

Все, что успела сделать Ульяна, это скинуть с себя верхнее платье, чтобы накрыть Цилиня. Мешок с чем-то мягким внутри показался роскошнее перины или даже ортопедического матраса, и вскоре девушка сладко спала.

Тень, едва заметная в темноте, отстранилась к стене. Факел наконец-то зачадил и погас, наполняя гробницу непроглядным мраком.

35

Коля смеется, закинув голову. Его глаза сверкают от выступивших слез:

- Ну ты даешь! - в голосе слышится восхищение.

Я только что рассказала, как во времена учебы поставила на место зазнавшегося преподавателя.

- Ну а что? Если он когда и практиковал, то в далекие-далекие годы молодости. А я из гончарной мастерской не вылезала!

На этом и подловила педагога. Мы схлестнулись по поводу реферата. Кроме нескольких параграфов учебника и кучи различных исследований, я обращалась за помощью к подруге-гончару. Ох, сколько мы с ней вариантов перебрали! Чего только не добавляли в тесто, чтобы получить нужную фактуру, какую только температуру не выставляли! Я половину каникул провела у неё на даче, где была настоящая, сложенная из самодельных кирпичей гончарная печь! Я тогда на собственном опыте убедилась, что работать с «дикой» глиной - совсем не то, что с пластилином или даже со специальной массой, продающейся в магазинах для творчества.

Итогом стал потрясающий реферат, почти монография. И вдруг он попал мне в руки, отпечатанный в типографии, причем автором указывался один из преподавателей.

Скандал был жуткий. Началось с обещания упомянуть меня как ассистента. Я, вспоминая бессонные ночи возле печей, отказалась наотрез. И накатала жалобу. Мне в тот момент на самом деле было все равно, отчислят или нет.

За противостоянием следила вся Академия. Даже, кажется, ректор. В итоге свелось к ничьей: монографию тихо изъяли и уничтожили, запретив упоминать о случившемся. Но слухи на то и слухи, чтобы проползать из одной аудитории в другую, обрастая по пути невероятными фактами.

В общем, к моменту выпуска меня считали чуть ли не автором докторской диссертации, которую кое-кто попытался себе присвоить. Неплохой получился реванш! Воспоминания об этом до сих пор вызывали улыбку, а Николая просто рассмешили до слез.

Он хохотал, широко раскрыв рот, и белые зубы блестели в свете кухонной лампы. А потом стали менять форму.

Треугольные, острые. Между ними проскользнул язык - длинный, тонкий, как у хамелеона. Руки исхудали, кожа прилипла к костям, а потом и вовсе подернулась серым туманом.

Ульяна закричала, пытаясь отшатнуться. Но тело не двигалось: так бывает во сне. И все же происходящее слишком смахивало на реальность.

Похожая на птичью лапу рука тянулась к её груди, сердце то замирало, пропуская удары, то начинало заполошно колотиться. Отвести взгляд не получалось, и Ульяна почти умирала от ужаса и даже не могла закричать, только хватала воздух открытым ртом.

Ударивший в лицо ветер заставил задохнуться. Но он же и рассеял этот ужас, разорвав клочьями дыма. Темнота тут же перестала казаться опасной, и Ульяна потеряла сознание.

Разбудивший её шепот мог доноситься как из мира живых, так и из-за кромки. Не открывая глаз, она прислушалась:

- Господин, почему вы заботитесь о простой смертной? Вас бы я не тронул, не осмелился бы...

- Еще одно движение, и развею твой дух без остатка!

Ланни! Он пришел в себя!

Забыв об опасности, Ульяна вскочила и тут же застонала: от неудобной позы тело затекло и не хотело слушаться.

- Ты в порядке? - в голосе Цилиня не было тепла. Только интерес.

- Я - да. А вот ты как?

- Твоими стараниями...

В темноте загорелся огонек. Маленький, со спичечную головку размером. Он медленно раздувался, как воздушный шарик, и вскоре довольно большая сфера зависла под потолком, заливая гробницу зеленоватым светом.

Ланни сидел на мешке, кутаясь в Ульянину одежду, благо она была безразмерной и перехватывалась на талии поясом. Раны уже не кровоточили, и теперь просто багровели на открытых участках бледной кожи. А еще Циилинь очень похудел, как будто не ел больше недели.

- Болезнь забрала много сил, - прошелестело рядом, и Ульяна, наконец, увидела хозяина гробницы.

Постоянно меняющая очертания тень. Лица было не разглядеть за темной дымкой, а одежда скрывала фигуру. Странно, но на черном фоне просматривался орнамент. Узор словно поглощал и без того тусклый свет, отчего казался темнее самой темноты.

- Еще больше их забрало твое поведение!

Как ни старался Ланни говорить ровно, а кашель заставил задохнуться. Ульяна тут же кинулась вперед, похлопала по спине, погладила ставшие узкими плечи:

- Нужно уходить отсюда. Не место здесь для раненого.