Противник сразу разочаровал Нереуса: он ожидал увидеть кого-то посерьëзнее.
Толстый, нескладный увалень с огромными ручищами и пропитым лицом очевидно рассчитывал подзаработать на кувшин дешëвого вина.
Островитянин решил, что не станет калечить пропойцу, слегка погоняет его по арене на потеху толпе и вырубит одним точным ударом.
Толстяк хорохорился, тряс кулаками, выкрикивал оскорбления.
Нереус не вслушивался. Ему было плевать на то, что блеет этот баран — у него всë равно нет ни малейшего шанса одолеть волка.
Распорядитель боя дал сигнал приготовиться, а затем резко махнул рукой.
Геллиец прыгнул в центр круга, желая показать себя зрителям. Он ушёл от грубого и неточного выпада соперника, присел и ударил его ногой в колено.
Резкое смещение сустава вбок привело к разрыву связок.
Пьяница с истошным воем рухнул на песок.
— Вставай, — процедил раб. — Не порти мне забаву.
— У-у-у, — голосил толстяк. — Тва-а-арь…
— Вставай, живо.
Хрипя и красная от натуги, пьянчуга сумел подняться на здоровую ногу. Но теперь остерегался нападать — уклонялся и не вылезал из оборонительной позиции.
Нереус пугал его, заигрывая с толпой.
— Убей! Убей! Убей! — кровожадно требовали болельщики.
Лихтиец ударил в солнечное сплетение и сразу, не давая противнику отдышаться, с левой двинул ему в пах.
Глаза толстяка округлились от боли. Он снова опрокинулся на спину.
— Вставай! — ровным голосом произнëс невольник.
— Убей! — захлëбывались слюной в толпе.
— Вставай. Не тяни время.
Пьяница кое-как выпрямился. Его взгляд потерянно блуждал, с носа свисала длинная сопля.
— Убьëшь? — жалобно спросил он.
— Нет, — пообещал меченосец.
Нереус ударил слева, под плавающие ребра, и следом прямым выпадом впечатал кулак в дряблый подбородок толстяка.
Его отшвырнуло назад. Тело кулем шлëпнулось на песок и сознание угасло.
Распорядитель боя поднял руки над головой.
На выходе с арены Нереуса окружили, начали засыпать вопросами:
— Ты чей?
— Кто твой хозяин?
— Когда следующий бой?
Парень застенчиво улыбался, натягивая тунику. Он хотел пить и послушать, что скажет о схватке Мэйо.
Поморец дружески хлопнул невольника по плечу:
— Я славно на тебе заработал!
Лаура с радостным визгом бросилась геллийцу на шею.
— Заработал? — переспросил островитянин, целуя девушку в щеки. — С пары монет?
— Я поставил на тебя всë.
— Мэйо, ты… Зачем?!
— Какой интерес, если нет куража?!
— Пошли отсюда. Ты неисправим.
Восточный квартал пах мочой и амброзией.
Ночные гуляки покидали его, взявшись за руки: Лаура — в середине, Нереус — слева от неё, Мэйо — справа.
— Мы ведь ещё встретимся? — спросила девушка.
— Обязательно! — рассмеялся нобиль.
— Конечно! — улыбнулся звëздам геллиец.
Глава двадцать шестая
В Силладе у Като был дом — подарок от первого мужа — небольшой уютный особняк, утопающий в цветах, с бассейном и несколькими фонтанами в саду.
Ухоженный дворик сразу понравился Виоле.
— Здесь так мило, — сказала девушка, выбравшись из лектики. — Посмотри на чудесные скульптуры нимф, Мэйо!
— Угу, — зевнул поморец, успевший поспать меньше четырёх часов за сутки.
— Перестань. Это невежливо, — пристыдила его Виола. — Где тебя носило всю ночь?
— Угадай.
— Тоже мне загадка! Опять таскался по борделям. Почему нельзя удовлетворить свои низменные позывы дома?
— И это я слышу от благородной девицы, пытавшейся снасильничать моего раба в женской терме?
Виола сердито вздëрнула нос:
— Ты подослал его следить за Като.
— Да. Хочу, чтобы она видела во мне лишь пылкого влюблëнного юнца.
— А разве это не так?
Поморец улыбнулся краешками рта:
— Ты внимательно прочла моё письмо? Я чувствую фальшь. Словно меня пытаются одурачить.
— Болезнь сделала тебя чрезвычайно мнительным.
— Нет, дорогая сестра. Я всегда был замкнутым и подозрительным, а ты превращаешься в глупую легкомысленную особу.
— Что?!
— Моя тлания, пантера из Таркса, не годится на роль скучной провинциальной матроны.
— Ты ставишь под сомнения слова Оракула?
— Я говорю о том, что меня тревожит.
Гостей встречал хор девушек-рабынь, поющих древний поморский гимн:
В рассветный час и до холодных звëзд,
В день праздничный и в день обыкновенный,
Людей заботит лишь один вопрос,
Одна неразрешимая проблема:
Как речь вести с коварством и умом…
Как льстить другим под маской благородства…
И обращаться с каждым, как с врагом,
Поклявшись в дружбе до ворот погоста…
Как выгоду из этого извлечь…
Как за обиду избежать возмездья…
И обагрив безвинной кровью меч,
В ладах остаться со своею честью…
Мэйо тотчас развернулся лицом к хористкам, даже не заметив приветствующую гостей Като.
Блондинка поцеловала Виолу и громко захлопала в ладоши, оборвав певиц:
— Прости, мой дорогой! Они так бестолковы. Я ожидала услышать совсем другую песню!
— Нет… — задумчиво обронил поморец. — Это знак. Для меня.
— Ты веришь в приметы и знаки?
— Все колесничие верят.
— О, боги! — всплеснула руками Виола. — Не обращай внимания, моя милая. Сначала он усомнился в предсказании Оракула, теперь увидел знак в каком-то полузабытом напеве… Мэйо провёл ночь, предаваясь распутству и пьянству, а теперь пытается изобразить богопокорного праведника.
— Мэйо, — Като нежно провела рукой по щеке парня. — Это не Таркс. После заката на улицах небезопасно. Твой мальчик-раб не сможет защитить от банды вооруженных грабителей. Пожалуйста, больше не предпринимай таких вылазок.
— Хорошо, — улыбнулся нобиль. — Больше не буду.
— Вот и замечательно. Прошу к столу. Сейчас нам подадут ужин.
Девчушка лет двенадцати полила на руки Мэйо пахнущую розами воду. Курчавый мальчик покорно согнулся, чтобы господину было удобно вытереть ладони об его волосы.
— Дай мне полотенце, — тихо сказал наследник Макрина.
Като заговорщицки наклонилась к Виоле:
— Позволь спросить, это правда, что твой брат сам наливает себе вино и зашнуровывает сандалии?
— У него много причуд.
— Зачем делать то, что должны исполнять рабы?
— Я не знаю.
— Хочу выпить за вас! За этот прекрасный вечер! — блондинка изящно подняла кубок.
Браслеты на её руке мелодично звякнули.
— За гостеприимную хозяйку! — откликнулся Мэйо.
— За нас! — поддержала Виола.
— Ливий сказал мне по секрету, что кое-кто блестяще выступил на форуме, — Като стрельнула глазами в молодого поморца.
— Я сказал оппоненту, что бесконечное возможно наблюдать в конечном, как мы наблюдаем необъятную глупость, рождаемую в его сравнительно небольшой голове.
Като рассмеялась:
— О чём же вы спорили?
— О власти нашего Богоподобного Императора Клавдия.
— В столице ждут, когда он соблаговолит назвать имя своего приемника.
— Не вижу в том острой необходимости, — пожал плечами Мэйо. — Клавдий — не молод, но и не дряхлый старик. Он в любой момент может заключить брак и обзавестись наследником.
— Злые языки говорят, что возле императора слишком часто видят кинэда по имени Варрон.
— Раба? — уточнила Виола.
— Нет, — мурлыкнула блондинка. — Он из благородного провинциального семейства, но рос и воспитывался во дворце.
— Полагаю, у Императора немало фаворитов обоих полов, — Мэйо сделал глоток и отставил кубок.
— У Клавдия была яркая большая свита. Пока его взор не упал на Варрона.
— А завтра упадëт на кого-то другого, — зевнул поморец. — И вновь станут судачить, что прежний взысканец был во сто крат лучше нынешнего.
— Политика! Политика! — рассмеялась Като. — Любимое развлечение мужчин! Как горят ваши глаза, когда речь заходит о ней! Как остроумны и содержательны делаются инвективы!
