Судьба самозванки (ЛП) - Джонс Амо

Найт

Были две вещи, в которых я был абсолютно уверен в ту секунду, когда встретил Лондон Кроу. Во-первых, она была чертовски сумасшедшей, а во-вторых? Я хотел причинить ей боль, просто чтобы лучше зализать ее раны и оставить часть моего яда в ее крови. Я хотел, чтобы она хотела меня. Чтобы нуждалась во мне. В манере истинной Лондон Кроу, она боролась с брачными узами при каждом гребаном шансе, который ей предоставлялся. Она была дикой и неукротимой. Это то, чем я восхищался в ней больше всего. Конечно, судьба сделала бы кого-то, вроде нее, моей парой, потому что любая другая, и мне было бы скучно.

Они знали, что мне нужно.

Они не проверяли меня.

Они, блядь, благословили меня прекрасным проклятием ‒ Лондон гребаной Кроу.

Я подхожу ближе к Алекс, наклоняя голову, чтобы изучить. Я знал, что это была она. Не было никого другого, достаточно глупого, чтобы сделать это. Она позволила ревности затуманить разум, подписав себе гребаный смертный приговор.

Она потеряла нас всех, в ту минуту, когда появилась Лондон. У нас больше не было времени и энергии, чтобы трахать изголодавшуюся по королевскому члену Одаренную.

‒ Найт, пожалуйста, я думала, ты отверг связь! ‒ она затягивает завязки на запястьях. Я чувствую, как Ледженд подходит сзади.

‒ Все выйдете.

Ледженд делает паузу. Я слегка поворачиваю голову.

‒ Сейчас.

Я жду, пока не услышу, как закрывается дверь, и вокруг нас воцаряется тишина. Расстегивая рубашку, я направляюсь к комоду в углу комнаты.

‒ Ты знаешь, чья это комната, Алекс?

От того, что я сунул свой член в этот оползень, у меня чешется затылок. Зуд, который может поцарапать только шестидюймовое лезвие. Когда она не отвечает, я поднимаю брови.

‒ Хммм? Не молчи сейчас…

Стул, к которому она привязана, скрипит по полу, и я поворачиваюсь к ней лицом, стаскивая рубашку.

‒ Мы оба знаем, какой громкой ты обычно бываешь…

Ее взгляд скользит по моей груди, вниз к прессу и ниже. Я почти хочу вырвать ее гребаные глазные яблоки и скормить их ей.

‒ Я… я подумала, тебе понравится, что я это сделала, милорд…

Я хихикаю, сердцебиение замедляется с течением времени. Даже когда Лондон нет поблизости, я все еще чувствую ее присутствие, как будто она окрашивает стены в каждой комнате, в которую входит.

‒ Я не твой милорд…

Сокращаю расстояние между нами, пока ботинок не соприкасается с ее босой ногой. Она дергает за путы на запястье с такой силой, что из-за укуса адских псов на пол падают капли лавы.

‒ Пожалуйста… пожалуйста, не убивай меня.

‒ Это по твоей вине за ней сейчас охотятся.

‒ Но… ‒ прежде чем слова успевают слететь с ее грешных уст, я пробиваю рукой ей грудь, пока не чувствую биение ее сердца под своей ладонью. Тук. Тук.

Она задыхается, ее рот открывается в идеальной букве «О», и кровь медленно отливает от лица. Она приобретает жуткий оттенок белизны, прежде чем алый цвет медленно вытекает из уголков ее губ, стекает по подбородку и капает на мой ботинок.

‒ Они хотят ее смерти. Из-за тебя.

Я слегка сжимаю, ровно настолько, чтобы почувствовать, как тяжелый орган трепещет между моими пальцами. Белки глаз наливаются кровью, прежде чем я выдергиваю руку, держащую умирающий символ любви.

Ее тело падает навзничь, и я остаюсь, уставившись на темную дыру, оставшуюся в ее груди, где раньше было сердце. Бросив его ей на колени, я слышу, как за спиной закрывается дверь, и вытираю нос окровавленной рукой, отступая назад, не сводя глаз с иссыхающего трупа.

‒ Ладно, я знал, что это произойдет. Какого черта они оставили тебя здесь одного? ‒ Сильвер похлопывает меня по плечу, но это ничего не дает. Ничего, что могло бы приглушить ярость, которая, как я чувствую, пронизывает меня с каждой секундой.

‒ Мне нужно найти ее.

Я поворачиваюсь лицом к двери, беру рубашку и перекидываю ее через плечо, как раз в тот момент, когда входит Синнер.

Он удерживает мой взгляд.

‒ Что случилось?

Еще до того, как я смог по-настоящему осознать, что я чувствую, он уже все понял.

Распахиваю двери одной лишь мыслью, внезапная резкость пронзает грудь, и брови сходятся на переносице, я расставляю ноги в попытке удержать равновесие, но все равно тело покачивается. Мышцы не замирают и не сжимаются; они рвутся, одна за другой, черт возьми.

Братья оборачиваются на звук открывающейся двери.

Мое лицо перекашивается, губы, блядь, дрожат от боли, которую я никогда не испытывал. Боль такая чертовски острая, что взгляд опускается на грудь, чтобы посмотреть, что за хуйню в нее вбили, но единственная кровь на коже ‒ это кровь, которую я пролил несколько мгновений назад.

‒ Что за черт, ‒ Синнер бросается ко мне, а через секунду мои ноги подкашиваются, и я падаю на пол, посреди длинного коридора.

Колени ударяются о мраморный пол, и каждая часть меня, блядь, рушится изнутри.

Боль острая и чертовски обжигающая, словно кто-то взял чешую серебряной змеи и размолол ее, вводя прямо в мои вены с черной кровью.

‒ Брат, поговори с нами.

Глаза Ледженда обводят мое измазанное кровью тело, внимание переключается за мое плечо, чтобы посмотреть на бойню, которую я устроил.

Я рычу, стиснув зубы и высвобождая клыки, и когти делают то же самое, но в момент, когда они полностью опускаются, они втягиваются обратно.

Я задыхаюсь, падая на грудь брата.

‒ Я думаю… черт. Я думаю, что я, блядь, умираю.

Син и Ледженд переводят взгляд с меня на Крида, надеясь, что у старшего брата есть гребаные ответы.

Когда глаза Сина сужаются, я наклоняю голову, чтобы посмотреть на Крида.

Его рука сдвигается так, что я оказываюсь под ней, чтобы он мог лучше меня видеть.

Он давит мне на грудь, прямо над сердцем.

‒ Найт…

Как будто из моего собственного гребаного тела, моя голова откидывается назад, а глаза закатываются. Животный крик злобно вырывается из моей груди. Конечности начинают дрожать, и они кладут меня плашмя на холодный мрамор. Я впиваюсь ногтями в пол, ударяясь об него головой, пока не слышу, как та раскалывается от удара, и теплая жидкость разливается по черепу.

Я тяжело дышу, пытаясь осознать, что со мной происходит. Такое ощущение, что в мою кожу вонзили кулак; грудная клетка разодрана.

А потом… ничего.

Непреодолимое чувство оцепенения охватывает меня, тело замирает, глаза широко распахнуты, и, клянусь богом, сердце перестает биться, черт возьми. Кровь перестает течь.

Одаренный или нет, кровь в наших венах жизненно важна, это источник силы. Наши сердца, хотя и черные, как зимняя ночь, ‒ это то, что поддерживает в нас жизнь и движение, что сохраняет нам рассудок и не дает одичать. Место рождения наших уз, прежде чем наши души насладятся ими.

Это то, что связывает нас с нашим парами…

Электрический разряд пробегает по позвоночнику, и я резко выпрямляюсь, паникуя так, как никогда не чувствовал. Потеря, какой я, блядь, никогда не знал. За исключением того, и мы знаем, что это неправда. Я знаю, что такое потеря. Я практически вышвырнул эту сучку за дверь и запер за ней.

‒ Нет, ‒ я вскакиваю на ноги, ударяя себя кулаком в грудь. Клокочущая ярость, которая не уходит, усиливается, пока я хожу гребаными кругами.

‒ Нет, нет, нет… ‒ я крепко зажмуриваю глаза, исследуя глубины своей гребаной души. Распространяя свою магию за пределы разума.

Детка, нет…

Провожу руками по волосам, дергая, вырывая и накручивая. Мои стеклянные глаза встречаются с глазами брата.

‒ Крид.

Его лицо вытягивается, взгляд опускается к ногам.

‒ Крид, нет. Это должно быть что-то другое! ‒ я кричу, но знаю, что мои слова бессмысленны.

Потому что я знаю.

Я знаю, потому что та ее часть, ниточка, которая связывала меня с моей парой, мою гребаную девчонку со мной, порвана. Разорвана у самого основания.