Фантазм (ЛП) - Смит Кейли

— Возможно, это кажется глупым только потому, что у тебя нет всех частей головоломки, — предположил он.

— И чья это вина? — поморщилась она. — Двадцать один год Женевьева избегала всего, что хоть немного напоминало странности: практику нашей матери, визиты к родственникам на кладбище, упоминания о магии семьи… но она с головой бросается в Фантазму? А потом я узнаю, что у неё есть целая тайная жизнь, о которой я не знала, и это — от участника соревнований! — Её голос задрожал. — У нас с Женевьевой была договорённость. Она должна была быть тем, кого общество считало нормальным. А я не должна была жаловаться на то, что мне придётся взять на себя наследие семьи, если бы она просто позволила мне быть частью ее жизни. Я не знаю, когда она перестала рассказывать мне всё. И больно думать, что всё это время я считала, что знаю, о нас все, но это было не так.

Он молча слушал её слова, не меняя выражения лица, но она чувствовала, что он внимателен к каждому её слову. Когда она закончила, он потянулся к хрустальному графину на стойке и налил себе ещё бурбона.

— Держи. — Он протянул ей бокал. — Выпей.

Она неохотно его взяла.

— Всё, что я когда-либо пробовала, — это абсент, который мы с сестрой украли у матери из бара.

— Это должно быть намного мягче, — ответил он. — Попробуй. Уверен, твои нервы сейчас на пределе.

Она недовольно пробормотала что-то себе под нос, но подняла бокал к губам, сделав осторожный глоток. Её лицо сразу же скривилось, как только крепкий напиток обжёг её язык, и, хотя в нём присутствовали насыщенные ванильные нотки, они не могли скрыть его жгучий вкус. Блэквелл откинул голову и рассмеялся.

— Как, чёрт возьми, ты можешь пить такую гадость? — возмутилась она, с отвращением глядя на бокал.

— Привыкаешь, — усмехнулся он.

— Примерно, так же как и к твоему характеру? — усмехнулась она в ответ.

Он засмеялся и скрестил руки на груди.

— Признаешь, что я не такой уж плохой?

— Никогда, — ответила она, сделав ещё один глоток. Жидкость жгла её горло по пути вниз.

— Как бы то ни было, — начал он, — быть нормальным — это невероятно скучно. Почти так же скучно, как жить чужой жизнью. Зачем полагаться на рассказы сестры о её приключениях, если можешь прожить свои собственные?

— И когда мне это делать? — Она сделала ещё один глоток. — Во время поиска способа выплатить долги матери, о которых Женевьева знала и не рассказала мне? Или, когда буду принимать звонки от жителей Нового Орлеана, воскрешая их мёртвых родственников? Моя мать путешествовала в молодости, видела мир, прежде чем привязала себя к семейному делу. Я никогда не смогу это сделать.

— Тогда не берись за семейное дело, — пожал он плечами. — Разве кто-то умрет, если ты решишь не продолжать его? Без каламбуров.

— Я, — прошептала она в пустой стакан. — Двадцать поколений женщин Гримм брали на себя ответственность быть некромантами, и я скорее погибну, чем подведу всех их только потому, что слишком эгоистична, чтобы продолжать.

Она икнула и протянула ему бокал, чувствуя, как тёплая нега растекается по телу. Ей хотелось ещё. Он не возражал, наполнил бокал, и она осушила его в три глотка.

— Ну, это хороший способ выпить бурбон, который выдерживался три десятилетия, — отметил он.

Она снова протянула бокал.

— Ещё.

Спустя час и два дополнительных бокала Офелия чувствовала себя прекрасно. Блэквелл, напротив, казался слегка обеспокоенным, когда осторожно усадил её на шёлковый диван посреди комнаты, поддерживая за талию, пока она чуть не упала. Она погрузилась в мягкие подушки дивана, а из её горла вырвался звонкий смех, когда она улыбнулась ему.

— Кажется, я немного пьяна.

Он присел рядом с ней, так что их глаза оказались на одном уровне.

— Да, думаю, что ты права. Но чувствуешь себя лучше?

— По поводу чего? — спросила она, сосредоточившись лишь на тепле, разливающемся по венам, и на ярком изумрудном цвете его глаз.

— Отлично. — Он улыбнулся, довольный.

Она провела пальцем по его щеке.

— У тебя красивые глаза.

Он протянул руку и нежно коснулся её лица, большим пальцем поглаживая ее щеки.

— И у тебя тоже.

Она покачала головой.

— Все думают, что мои глаза пугающие. Раньше они были другими — до того, как я обрела свою магию. Они были бирюзовыми, а не ледяными.

— А что думаешь ты? — мягко спросил он.

— Я думаю… — Она вгляделась в его глаза, настолько ясные, что в них виднелось её отражение. — Я думаю, что они похожи на мамины.

Она склонилась вперёд и прижала лоб к его, прикрыв глаза.

— Почему я так себя чувствую?

— Это четыре стакана крепкого алкоголя, которые ты выпила, — тихо ответил он, убирая волосы с её лица.

— Я не об этом, — прошептала она, затем открыла глаза и приподняла подбородок, так что её губы слегка коснулись его. — Ты… и я…

— Нам нужно протрезветь, прежде чем будет продолжения, — твёрдо сказал он, отстраняясь.

Она попыталась возразить, но он не стал слушать, поднял её на руки и уложил на диван. Мгновенье спустя он вернулся с пледом. Осторожно укрыв её, он уселся на пол у подлокотника, прислонившись к нему спиной и опёршись локтями на согнутые колени. Офелия, лёжа на боку, осторожно начала перебирать его волосы, мягко проводя пальцами по шее, восхищаясь серебристыми прядями, переплетающимися в белых волосах. Никто не казался ей таким притягательным, как он. И внутри что-то сжалось от мысли, что совсем скоро она перестанет его знать, что однажды забудет, каким ярким был зелёный цвет его глаз. Его чуть изогнутую улыбку. Как звучало её имя на его губах. Как он называл её «ангелом». Как он её целовал, и как она была уверена, что никто и никогда не сравнится с этим опытом.

— Спи, ангел, — прошептал он. — Я рядом.

Она не заметила, что её глаза уже закрыты, и на мгновение задумалась, не говорила ли она вслух, но спросить так и не успела — сон мягко унёс её.

ГЛАВА 29. ЗЛОВЕЩАЯ ТЕАТРАЛЬНОСТЬ

Ночь пятая в Фантазме

Когда Офелия наконец проснулась — трезвая, но с ужасной головной болью — Блэквелл успел пролистать ещё сотню страниц книги. Он приготовил ей стакан ледяной воды, пока она, с трудом справляясь с пульсацией в висках, садилась на диване, и терпел молча её поток оскорблений за то, что налил ей третий и четвёртый стакан бурбона.

— Вода поможет. Или, по крайней мере, я об этом слышал, — сказал он.

— У тебя никогда не было похмелья? — спросила она.

— Насколько я помню — нет, — с усмешкой ответил он. — Мёртвые не страдают от похмелья.

Она осушила половину стакана. Затем, нахмурившись:

— И каково это — не помнить ничего, что было до этого места? Мне кажется, я бы сошла с ума.

Он пожал плечами, поднимая её вытянутые ноги, чтобы сесть на диван рядом, а затем снова опустил их себе на колени.

— Я не знаю другого, так что сложно сказать.

— Каково твое первое воспоминание здесь? — поинтересовалась она, придвигаясь к нему поближе, пока её бёдра не оказались под углом поверх его.

— Трудно сказать, — пробормотал он. — Если я хорошо подумаю, могу вспомнить многие состязания и определённых участников, особенно последних. Но если пытаюсь копнуть глубже, всё просто… исчезает. Будто меня преследуют собственные воспоминания, а что их пожирает — кроме времени — я не знаю.

В душе у неё что-то болезненно сжалось от его слов.

— Каково быть Призраком? Сильно одиноко? — прошептала она.

Он перевёл взгляд на неё, в его глазах отразилось столько эмоций.

— Большую часть времени — да, — ответил он, коснувшись её щеки рукой, нежно проводя большим пальцем по её губам. — Но не всегда.

Её грудь сдавило.

— Те участники, с которыми ты заключал сделки, они хотя бы пытались тебя узнать?

— Нет.

Она сглотнула, пытаясь набраться храбрости для следующего вопроса.