Бог Волков (ЛП) - Дуглас Вероника

— Думаю, да. Она любит создавать проблемы. Тебе нужно встретиться с ней, чтобы понять.

32

Кейден

Погребальные костры ярко горели в сгущающихся сумерках. Поднимающиеся ленты дыма уносили мертвых в преисподнюю, где они присоединялись к стаям призраков.

Путешествие было сопряжено с опасностями, но я пообещал главному распорядителю облегчить им проход через подземный мир. Это означало, что позже вечером мне придется заключить сделку с Открывателем Путей — холодным и расчетливым ублюдком богом.

Тихие рыдания, смешанные с запахами березы и костей, были свидетельством моей неудачи. Я прибыл слишком поздно. Я был слишком снисходителен к фейри по ту сторону границы.

Как будто это было своего рода искуплением, я сам рубил деревья для погребальных костров. Лисам-оборотням потребовалось бы слишком много времени, чтобы собрать достаточно дров, и мне нужно было справиться со своим гневом, прежде чем он поглотил меня.

Я бы приготовился вонзить свой топор в фейри по ту сторону границы, но я не взял с собой лунный осколок. Рано или поздно их время придет. Как только мы вернемся в Камень Теней, я возьму лунный осколок, переправлюсь обратно через границу и восстановлю равновесие кровью и огнем.

Но сейчас было время скорби и воспоминаний.

Я оставил жителей деревни разбираться и направился обратно к мерцающим огням Фростфолла, где меня ждала она. Я чувствовал, как ее присутствие сжимает мою грудь, как медленно вращающийся водоворот, увлекая меня к моему спасению или, возможно, к моей гибели.

Я зашагал вверх по холму к большому залу. После битвы я наложил на здание дюжину защитных чар, превратив его в крепость, которая на какое-то время удержит фейри снаружи. Это потребовало большего мастерства, чем обычно, поскольку мне пришлось создавать заклинания так, чтобы они не мешали Саманте.

Защитные знаки светились ярким светом, который мог видеть только я, но Саманта затмевала их всех. Она была как маяк на холме, яростно сияющий, притягивающий меня. Мое сердце билось быстрее с каждым шагом, который приближал меня к ней.

Ее храбрость тронула меня неожиданным образом. Дело было не только в том, что она спасла лисят — дело в том, что она действовала без колебаний. Не имело значения, что она не знала моих людей. Дело было в том, кем она была.

У нее был инстинкт защищать. Внутренний порыв. Это было то, что я мог уважать и понимать, даже если мы стояли по разные стороны непреодолимой пропасти. Она никогда не простит меня за то, что я сделал с Мэджик-Сайд, и никогда не поймет. И за то, что я чуть не убил ее — я сомневался, что кто-нибудь из нас простит меня за это.

Мрачные воспоминания терзали меня, пока я взбирался на холм, но в тот момент, когда она появилась в поле зрения, все мысли исчезли из моей головы. Там осталась только она.

Она была воплощением красоты, прислонившись к стене большого зала, залитая мерцающим светом факелов. Ее волосы рассыпались по плечам свободными локонами, и это платье. Черт. Мое горло сжалось. Мягкая голубая ткань облегала ее тело, подчеркивая каждый соблазнительный изгиб и впадинку.

— Великолепна, — слово вырвалось из моего горла, как прошептанная молитва.

— Что? — Ее опущенные глаза метнулись ко мне, и мое сердце пропустило удар.

Выйдя в круг света факелов, я откашлялся.

— Тебе идет это платье.

— Я не уверена, как мне следует к этому относиться.

Я занял место у стены рядом с ней.

— Что ты прекрасно выглядишь?

Легкий румянец выступил на ее щеках.

— Я уверена, что выгляжу измученной.

— Не измученной. Сияющей.

Она отвела взгляд.

Я вонзил коготь в ладонь, используя острую боль, чтобы обрести контроль над своими чувствами. Женщина была ловушкой, и я играл в опасную игру.

Она поставит тебя на колени и свяжет узами, которые невозможно разорвать.

И все же с каждым вдохом я впитывал ее, как кубок отличной медовухи, и от этого у меня кружилась голова, как будто я приложился к бутылке. Что в ней такого было? Ее аромат, ее красота, ее бесстрашная сила — все, казалось, было создано для того, чтобы привлечь мое внимание.

Не желая встречаться со мной взглядом, она опустила голову к горящим кострам вдалеке.

— Поминки закончились?

— Я хотел дать им время погоревать без того, чтобы я заглядывал им через плечо. Они достаточно скоро вернуться.

— Как ты думаешь, они обидятся, что я не присутствовала?

Я повернулся к ней, не в силах отвести взгляд.

— Нет. Их церемонии не для нас, а для них и мертвых.

Саманта нервно заломила руки.

— Я и так сегодня видела слишком много мертвецов.

— Я тоже. Их всегда было слишком много.

Старый гнев поднялся во мне, но я обуздал его. Сегодняшний вечер был посвящен празднованию жизней, а не мести.

Она внимательно изучала меня, в ее глазах читались тревога и сомнение.

— Как долго продолжается эта война?

— Столетия.

Темные воспоминания нахлынули на меня, и тени последовали за ними, ползая по земле и бросая вызов свету факелов.

— Сначала это была не война. Когда-то они держались особняком, занимая незащищенные участки за моей границей. Но после того, как они осушили их досуха, они начали распространяться, и теперь… теперь, похоже, ни одна часть моих земель не является безопасной.

Последовало долгое молчание, прежде чем она снова подняла глаза, в ее взгляде была мягкость.

— Мне жаль. Насчет фейри. Что твой народ страдает.

Печаль в ее словах застала меня врасплох, и у меня перехватило дыхание. Это простое заявление было намного большим, чем я смел надеяться.

Оттолкнувшись от стены, я подошел к границе света факелов и уставился на деревню, которую мне не удалось защитить. Десятки золотых огней горели в окнах, создавая приятный контраст с кострами за ними.

— В мои намерения не входило приводить тебя в это место или делать что-либо из этого. Но я рад, что ты была здесь. Сегодня ты спасла жизни. И теперь ты знаешь правду: фейри лживы и безжалостны.

— Ты тоже, — прошептала она.

Ее слова вонзились мне в спину, как лезвие. Она говорила это уже дюжину раз, но сейчас эти слова из её уст звучали, как горькое вино.

Я повернулся к ней лицом, увлекая за собой свои тени.

— Да. Я монстр. Но это то, кем им нужно, чтобы я был — монстром, способным защитить их семьи. Тем, кто будет жечь, грабить и сделает все, чтобы сохранить их в безопасности.

— И это включает в себя вечное удержание меня на поводке?

В ее словах не было злобы — они были правдой.

Я опустил голову.

— Ты знаешь, я не могу тебя отпустить. Пока нет.

— Сегодня я спасла трех лисят. Если ты заботишься об этих людях так сильно, как утверждаешь, то это должно стоить моей свободы. Или, по крайней мере, твоего доверия.

Огромная тяжесть навалилась на меня, и мои плечи напряглись, готовясь выдержать это бремя.

— Я благодарен, но наша сделка важнее, чем отдельные жизни. Речь идет о том, чтобы залечить мою рану и разорвать мои узы, чтобы я мог защитить это царство, чего бы это ни стоило, — неохотно я встретился с ней взглядом. — Даже если ценой этого будет твоя свобода, на какое-то время.

— Полагаю, моя свобода — небольшая цена для тебя.

Она отвела взгляд. Горечь в ее словах была сильнее, чем жало дюжины смертокрылов.

Между нами повисло молчание, пока я больше не смог его выносить. Я посмотрел на костры на горизонте.

— Пусть я не могу изменить своего решения… но мне жаль. За всё. За то, что ранил тебя. За то, что держу тебя здесь.

— Правда жаль? — В её голосе прозвучала острая, как лезвие, недоверчивость. — И что это вообще значит, когда говорит такой, как ты?

От разочарования у меня сжались челюсти, и я повернулся к ней.

— Ты думаешь, я слеп к иронии нашего соглашения? Я сам задыхаюсь в стенах моей вечной тюрьмы, и все же я держу тебя в плену. Я презираю необходимость делать это, несмотря на то, что ты думаешь.