Укушенная (ЛП) - Грей Джордан Стефани

Серебро обжигает мне ладони, и я с трудом сдерживаю крик боли.

Мальчик моргает, глядя на меня.

— Не прикасайся к прутьям, — говорит он и поднимает свои крошечные детские ручки. Они растаяли, превратившись в розовые лужицы.

— О боже, — бормочет женщина себе под нос, раскачиваясь вперёд-назад. — О боже, боже, боже.

Молодой человек молча наблюдает за мной, его ноздри раздуваются, а рана на груди кровоточит, кровоточит и кровоточит. Я не могу дышать, не могу глотать. К горлу подступает тошнота. Но я не могу блевать здесь, у них на глазах. И я не могу открыть решётку, чтобы выпустить их.

— Что мне делать? — спрашиваю я срывающимся голосом. — Пожалуйста, скажите мне, что делать.

— Твоя королева недостаточно поработала сегодня вечером? — бормочет женщина. — Или она послала тебя ещё больше помучить нас?

— Мучить вас… нет. Нет. — Я заставляю себя подняться на ноги. Моя душа разрывается на части. Моё сердце разрывается на части. Но я держу голову высоко поднятой, потому что они не должны видеть мой страх. — Я услышала ваши крики. Я пришла, чтобы спасти вас…

— Спасти нас? — Глаза женщины морщатся, а губы кривятся. — Забавно. После стольких мучений вы ожидаете, что мы поверим, что кто-то из вас когда-нибудь поможет нам? — Она отодвигается подальше в своей клетке, когда я бросаю взгляд на молодого человека. Он открывает рот, и застарелая коричневая кровь стекает по его подбородку. Бугорок, который когда-то был его языком, почти не виден в запёкшейся крови. Я прикрываю крик рукой.

— Мягкая, — говорит женщина. — Ты мягкая.

Маленький мальчик говорит:

— Я скучаю по мягкости. — Он вытягивает шею, совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы заметить, как по его коже ползут паутинки. Рубцы у него под рубашкой. Пот выступил у него на лбу.

О боже, о боже, о боже.

Они… их Укусили. Я проверяю, нет ли высыпаний у двух других, и, конечно же, они поднимаются вверх… все спиралью от шеи. Их Укусили.

— Как долго? — шепчу я.

Женщина сразу понимает.

— Я здесь уже три дня.

— Неделю, — хрипит мальчик, когда его нос превращается в рыло, а затем ломается. У меня скручивает желудок.

Молодой человек молчит, но его глаза расширяются, и он переворачивается на спину, когда его настигает приступ. Женщина кивает ему.

— Он пробыл здесь дольше всех, но я не могу сказать точное время. Мы… мы стали взаимозаменяемы. Когда меня бросили в эту камеру, там были пятна крови. Я не первая, кто здесь живёт.

Нет, нет, нет.

Они умирают. Они все умрут здесь, внизу, и никто не узнает. Всем будет всё равно. Они люди.

Прямо как Селеста.

Я бросаю взгляд на решётки — на висячие замки, закрывающие их. Серебро. Наглухо запаяны. Замочной скважины не видно. Но я оборотень. Конечно, я достаточно сильна, чтобы сломать их. Я хватаюсь за замок тюрьмы женщины, хотя он обжигает меня, угрожая расплавить кожу, и дёргаю.

— Бессмысленно, — говорит женщина. — Посмотри на нас.

Я дёргаю и дёргаю, но он не поддается. Паника душит мои лёгкие. Я не могу сосредоточиться, и в этом проблема. Мне нужно найти свой гнев. Однако он скрыт под слоями травм, и я не могу до него дотянуться.

— Ты нас выпустишь, и что, по-твоему, сделают охранники? Позволят ли они нам покинуть этот замок целыми и невредимыми? Позволят ли они тебе?

Я вздыхаю, отпуская замок и позволяя ему с лязгом встать на место. Не изменившись. Почему я не могу его сломать?

Однако она права. Я не могу уйти отсюда с ними. От них воняет… даже если охранники нас не увидят, они учуют наш запах за много миль.

— Ты не можешь умереть здесь, — говорю я ей, не желая встречаться взглядом со слезящимися глазами ребёнка, когда он дотрагивается до своего искалеченного носа. И никто другой тебя не спасет.

— Мы оплакивали наши потери в тот момент, когда эта женщина увезла нас в своей огромной чёрной машине.

Это… эта женщина? У меня перехватывает дыхание. В огромной черной машине.

— Что за женщина? Ты её видела? Ты не знаешь, это она тебя укусила?

— Я не знаю, — говорит маленький мальчик. — Я даже не знал, что меня укусили, пока они не привезли меня сюда и не сказали мне об этом. Они сказали, что я должен умереть. — Тише, он произносит, — я умираю.

Слёзы жгут мне глаза.

— То же самое, что случилось со мной, — соглашается женщина. — Однажды вечером я была на свидании на пляже, а на следующее утро осталась дома одна. Ничего необычного, пока днем не подъехал тот внедорожник и не увёз меня с улицы. Я помню, как женщина с синяками под глазами связала мне руки и ноги за спиной и бросила в эту тюрьму. — Женщина поднимает на меня широко раскрытый взгляд. — Это были пытки. — Она вздрагивает. — Так много пыток.

По её лбу стекают капли пота. Я отступаю на шаг. Женщина кричит. Гортанный и безумный. Укус овладевает ею, и она вцепляется в волосы.

Она умирает.

Они все умирают.

И они даже не помнят, как это с ними случилось. Это мог быть кто угодно. Это мог быть — у меня в голове всё переворачивается — чёрт возьми.

Синяки под глазами. У женщины, которая их схватила, были синяки под глазами. Королева Сибилла. Я бросаю взгляд на женщину в камере. «Однажды вечером я была на свидании на пляже…»

Я поворачиваюсь к мальчику.

— Ты тоже ходил на пляж?

Маленький мальчик кивает.

— С моей мамой. Она водила меня строить замки.

— А ты пошла на свидание?

Женщина перестаёт плакать. Её голос звучит тихо. Истощённо.

— Да. Мы познакомились в приложении для знакомств. Она пригласила меня на пляж. Было поздно. Мы устроили пикник на песке.

Молодой человек, который не может говорить, указывает на себя. Яростно хлопает себя по ране на горле.

— Ты тоже? — спрашиваю я.

Он яростно кивает.

— Понимаю. — Но это не так. Я знаю, что передо мной кусочки головоломки, но я не знаю, как они сочетаются друг с другом. С чего бы волку кусать всех этих людей? Почему всё так ужасно провалилось, что этих людей заперли и подвергли пыткам? Нетти сказала, что невозможно разделить душу на части столько раз. Значит, это делает один и тот же человек?

Они сделали это со мной?

И, самое главное, как этот двор — как королева — узнала о похищении каждого из нас?

— Мне нужно уходить, — бормочу я. — Но я вернусь, клянусь. Я принесу еду… одеяла… — Я выясню, кто это с вами делает, и остановлю их.

— Не беспокойся, — говорит женщина, прежде чем озвучить ту самую мысль, которая посещала меня с тех пор, как я ступила в подземелье. — Мы мертвы, что бы ты ни делала.

31

Я, спотыкаясь, прохожу через дверной проем, поднимаюсь по лестнице, иду по коридору. Мои шаги неуклюжие и неровные, но я больше не беспокоюсь о том, чтобы скрыть их.

Я думаю о тающих ручках ребёнка. Об отсутствующем языке мужчины.

Они были Укушены. Обречены умереть или выжить. Но королева — она не оставляет им выбора в этой тюрьме. У Селесты тоже не было выбора.

Должно быть, королева прячет их, пытает. Приговорив их. Почему? От этого вопроса у меня мурашки бегут по коже. Моя рука нащупывает опору на стене и тянет меня вперёд, хотя ноги спотыкаются сами собой.

Это могла быть я. Это была Селеста.

Почему выжила я, а не другие?

Хуже всего — это невыносимая боль от осознания — ожидания — их смерти. Это безнадёжно. Я не могу их спасти. Я могу только осознавать, что их жизни гаснут, как свечи в темноте. Одна, две, три из них. Ребёнок. Кто знал, сколько их было до них; кто знает, сколько их будет после них?

Как мне это исправить?

Я не могу. Я просто… Я всего лишь девушка. Я даже не могу раскрыть убийство своей лучшей подруги. Я распахиваю дверь и захлопываю её за собой. Пусть придут охранники. Пусть они выбросят меня прочь. По крайней мере, я не буду нести за это ответственности. У меня появляются когти, но я не чувствую боли от этого небольшого изменения. Я не чувствую ничего, кроме отвращения к себе. Я бы заплакала, если бы слёзы пролились, но их нет.