Птицеферма (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна

Темно.

Тот, кого я сейчас не вижу, снова целует меня, словно пробует на вкус. Какой это наш поцелуй? Третий? Почему так быстро? Зачем я согласилась?

Мне страшно и хочется сбежать, но упрямство заставляет остаться и довести дело до конца. Рано или поздно придется это сделать, так почему бы не с тем, кого я знаю как облупленного?

— Детка, мне кажется, я тебя люблю, — хриплый шепот в мои приоткрытые губы.

А потом резкий толчок. Без подготовки, прелюдии, как показывают в фильмах.

Мои ногти впиваются в спину партнера, заставляя его дернуться от внезапной боли не меньше, чем я мгновением ранее.

— Придурок, — шиплю.

— Не любишь?

— Убить готова…

— Да ты помешалась на своем Валенсисе!

— Валентайне, — поправляю упрямо, хотя и знаю, что Дэвину прекрасно известна фамилия Ника.

— Ну на Валентайне, — передразнивает Дэвин, закатывая глаза.

Мы у меня в доме, в холле. Узнаю шторы и потрепанный коврик у порога, лестницу с потертыми ступенями и перилами на второй этаж.

Дэвин во всем черном, начиная с вязанной шапочки и заканчивая грубыми ботинками на толстой подошве. На мне — спортивный костюм и пушистые тапочки.

Отступаю от него, обнимая себя руками, закрываясь.

— Уходи, — повторяю твердо. В какой? Кажется, в третий раз.

— И все? — глаза Дэвина округляются. — Детка, вот так просто?

— А зачем усложнять? — невольно повторяю слова Ника и прикусываю себе язык. Говорить сейчас чужими фразами неправильно, нечестно. Но как быть, если они, как никакие другие, подходят к ситуации «здесь и сейчас»?

— Детка, — в лице Дэвина что-то меняется; он растерянно чешет в затылке, — я же люблю тебя.

Меня или ту меня, которую он себе выдумал и упорно видит на моем месте?

Качаю головой.

— Я тебя не люблю.

— Да дело-то наживное…

— Дэвин! — окрикиваю, когда он пытается меня обнять. — Все кончено. Я уезжаю учиться.

— Что? — молодой человек неверяще моргает. — Ты? Учиться? Ты же даже школу еле окончила.

— Из-за прогулов, — напоминаю сквозь зубы.

— Нет-нет-нет, — Дэвин не слышит меня, даже не пытается; быстро качает головой, — детка, бросай эту дурь. Мы поженимся, как собирались. Ты нарожаешь мне кучу ребятишек, а я буду работать. Мне тут как раз работенку предложили…

— Ты собирался, — прерываю.

Кхекает.

— Но план-то хорош.

— Я хочу большего.

В Дэвине снова перемена — на этот раз на поверхность выходит злость.

— Эмбер, разуй глаза. Посмотри на себя. На меня. На этот дом. Учиться — не для таких, как мы с тобой. Мы из другого теста. Провалишься, вернешься назад, как побитая собака. Зачем тебе это?

— Лучше уж сразу тихонько рожать и не рыпаться, — бормочу себе под нос.

— Чего-чего? — Дэвин щурится, вслушиваясь. — Что ты там бормочешь, детка?

— Уходи! — на этот раз рявкаю достаточно громко, чтобы он расслышал наверняка. — Человеку, которого любят, не обрезают крылья!

— Детка, какие крылья? Ты курила что-то? Без меня?

Рывком распахиваю дверь.

— Выходи, — велю холодно.

Он все ещё не верит, не осознает, что я это всерьез.

— Ну, ладно. Если у тебя приступ звездности, — Дэвин корчит гримасу, тем не менее поворачиваясь к двери. — Дай знать, когда этот аристократишка тебя кинет, — бросает уже через плечо; хлопает дверью.

Остаюсь одна в опустевшем холле. Тяжело дышу, как после быстрого бега.

Ник говорит, что человек — это не его окружение и даже не его семья. Что ты — это только ты. И в твоих силах добиться всего, если тебе по-настоящему это нужно.

Мне нужно.

Я добьюсь…

— Янтарная! — Ник без стука врывается в нашу комнату в общежитии.

— Эй, а если бы я была голой?! — кричит моя временная, на время вступительных экзаменов, соседка по комнате; потом окидывает гостя взглядом и хищно улыбается. — Хотя даже если бы и была…

— Привет, ага, извини, — бросает ей Ник, а сам подлетает ко мне и сгребает в охапку. Мои ноги оказываются в воздухе.

— Ты чего? — ахаю и от неожиданности даже не отбиваюсь.

— Списки вывесили. Ты поступила. Мы. Нас обоих приняли!

Эта информация достигает моего мозга не сразу, а словно идет туда каким-то окольным путем. Может, через почку, вместо уха.

— Я? — моргаю, не веря.

— Эмбер Николс — зачислена! — Ник широко улыбается, начинает кружить меня по комнате.

— Чудики, — вздыхает соседка и шлепает задниками тапок к двери. — Списки уже повесили, говоришь? — звук ее тапочек пропадает в коридоре.

— Я должна это увидеть! — кричу, когда новость, наконец, достигает моего сознания в полном объеме.

— Беги, — Ник смеется.

Ставит меня на пол, и я действительно опрометью бросаюсь к двери. Уже на пороге понимаю, что на мне надет халат; резко разворачиваюсь, возвращаюсь, сбрасываю его на кресло и в тренировочном костюме, который был под ним, несусь к двери.

Сердце готово выскочить из груди.

Я поступила! Быть такого не может!

— Я же говорил, что у тебя все получится! — доносится вслед голос Ника.

Просыпаюсь от осторожного прикосновения к своему плечу

— Янтарная. Янтарная, вставай, завтрак проспим.

В ответ у меня вырывается стон, а сама я пытаюсь врасти лицом в подушку.

— Встаю, — обещаю. — Сейчас. Одну минуточку.

— Вставай-вставай, — бодро и ничуть не сонно. Он сам, случайно, ничего запрещенного не принимает? Откуда столько энергии?

Кровать скрипит — Ник покидает ее первым.

Перекатываюсь на спину, раскидываю руки в стороны и пару минут просто смотрю в кривой серый потолок. За дверью слышатся голоса, шаги — Птицеферма гудит, начался новый день.

— Дэвин точно тот, кем назвался, — говорю, все еще смотря вверх.

— М-м?

— Я кое-что видела, — поясняю. — Точнее, вспомнила.

— Хорошее или плохое? — в голосе Ника слышна заинтересованность.

— Всякое, — признаюсь, затем вспоминаю последнее видение. — Больше хорошее.

— Поздравляю, — Ник усмехается, плюхается на край кровати, чтобы обуть ботинки; та со стоном прогибается. — Выспалась хоть немного?

— Только если немного, — бормочу.

Заставляю себя таки подняться. Сперва сажусь и тру глаза, затем слезаю на пол. Хорошо, что со вчерашнего дня в тазу осталась вода, и можно быстро умыться; плещу себе в лицо прохладную воду.

— Эм, — голос Ника заставляет меня обернуться. Серьезный голос, совсем не такой, как был ещё пару минут назад.

Вытираю лицо.

— Что? — хмурюсь.

— У нас еще две недели. Вниз мы не полезем. Активных действий предпринимать не станем. Для нас теперь главное — дождаться, выбраться самим и забрать с собой Дэвина. Может, имеет смысл сбежать отсюда? Мне не нравится настроение Филина. Особенно по отношению к тебе.

Пожимаю плечами.

— Он недолюбливает меня с самого начала.

— И тем не менее.

Откладываю полотенце и подхожу ближе, останавливаюсь на некотором расстоянии. Ник сидит, а я стою, возвышаясь над ним, поэтому ему приходится запрокинуть голову, чтобы иметь возможность видеть мое лицо.

— Ты всерьез хочешь сбежать отсюда? — спрашиваю, глядя ему в глаза. — Куда?

— В том-то и проблема, — ерошит пальцами волосы у себя на затылке, — что далеко пешком и без припасов не убежишь. А забирать через две недели нас будут здесь, а не в каком-то другом месте. Катер прилетит к холму, с которого обычно забирают руду Тюремщики, — согласно киваю, признавая логику такого решения: оттуда прекрасный обзор, и место точно не перепутаем.