Сороковник. Книга 3 (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна

Глупо, да?

Вошедший был явно из категории "чужих мужей", и отчего-то я сразу успокоилась. Месяца два назад порвала с неким молодым человеком, и сейчас новых знакомств заводить не хотелось. Такая вот я была наивная, в каждом встречном готова была углядеть будущего мужа.

Справедливости ради, в Андрее, парне, с которым мы не сошлись, претендента для своей дочуры разглядели сперва мои родители. В то время я смотрела на мир их глазами, и казалось, что если уж их избранник настолько положительный и им подходит, то я должна — нет, обязана быть с ним счастлива. Поэтому, в конце концов, отделавшись от него, я почувствовала себя виноватой, поскольку жертвой моего бессердечия стал человек добрый, застенчивый, умница, прикипевший ко мне всей душой, а я не могла его воспринять даже как друга. Просто однажды поддалась уговорам родственников и подруг — смотри, мол, не пробросайся, чего тебе ещё надо! И дала слабинку, позволив уговорить себя "хотя бы встретиться разок-другой". И шёл в ход стандартный набор убеждений: на руках носить будет, своя квартира, перспективный, тебе пора семью заводить! И вообще, самые счастливые браки — по хорошему и трезвому расчёту, главное — чтобы тебя любили, уважай его, цени — и достаточно…

Одним словом, в какой-то момент не устояла. Причём, основную роль сыграло нежелание сидеть на родительской шее — хоть, казалось бы, давно сама зарабатывала. Но вот что вздыхали папа с мамой по моей неустроенной девичьей судьбе — то давило, конечно. Братьев моих они к тому времени благополучно оженили, дождались от каждого по внучку, а вот дочь до сих пор оставалась в девках.

Вот я и повелась на уговоры, повстречалась несколько раз, а потом не выдержала. И, внутренне взбунтовавшись, осторожно, ненастойчиво свела Андрея с хорошей своей подругой, той самой, которая до хрипоты доказывала, что главное в браке — это трезвый расчёт.

Кстати, у них получилось. Я даже немного… нет, не немного, а как следует взревновала. Хоть и не любила "почти жениха", но настолько привыкла к его обожанию, что воспринимала как нечто должное. А когда поняла, что я уже не свет в окошке — долго психовала. Таковы уж мы, женщины, собаки на сене.

Светка — та самая — потом выплакивалась и долго каялась у меня на кухне за рюмочкой мартини, я чистосердечно утешала, говоря, что Андрею с ней будет лучше, что никакая она не стерва, а я — не обманутая… Было гадко на душе из-за собственной чёрствости, но не могла я через себя переступить. Вбила в голову, что для того, чтобы лечь в постель с мужчиной, одного уважения мало. А стоило мне представить, что с этим уважением у меня впереди вся оставшаяся жизнь — становилось муторно.

В общем, хотела как лучше, а получилось, что измаялись все. Мой бывший воздыхатель, с такой же искренней теплотой переключившийся на Светланку, подруга, грызущая сама себя за то, что "перебежала мне дорогу", родители — мол, опять непутёвая дщерь наворотила дел. Чувствовали какой-то мухлёж с моей стороны, пытались расспрашивать, но я держалась стойко и в конце концов убедила всех, что "не судьба". Что какие мои годы — найду ещё. "Да уж, годы", — вздохнула скептически мама. "Оно конечно, сейчас от большого ума норовят жениться и замуж выходить попозже, набрались на Западе мыслей про карьеру, про самореализацию… А рожать-то, дочка, ты как потом думаешь? Одно дело — в твои двадцать семь, другое — в сорок. Смотри, не упусти, а то тяжко будет…"

Что-то я отвлеклась.

В общем, посмотрела я на вошедшего в купе красавца и сразу поставила клеймо: "Не мой!" Ну и прекрасно. Голову себе не морочить, а уж ему — тем более, флиртовать я никогда не любила. Пристанет — сразу окорочу и внушу недвусмысленно, что я вполне состоявшаяся старая дева. Так оно спокойнее.

Хотя, конечно, мне было на кого посмотреть. И высок, и красив, и загадочен… Замшевая куртка какого-то странного покроя сидела на нём, как влитая, подчёркивая широкий разворот плеч, налитые бицепсы, оттеняя незагорелую шею… Да, это бросалось в глаза — его белокожесть, словно он пережил несколько Полярных ночей подряд, хотя наружностью мало отличался от своих, как мне тогда показалось, возможных земляков южной национальности.

Он что-то невразумительно буркнул — очевидно, здороваясь, я кивнула. Формальности были соблюдены. С облегчением я поняла, что попутчик не жаждет общаться. Небрежным с виду, но на самом деле точным выверенным движением он закинул на верхнюю полку рюкзак и, сунув руки в карманы, пристроился на нижнем сидении, вытянув ноги, откинувшись к стенке купе и устало прикрыв глаза.

Ну и замечательно. Без попутчиков в дороге не обойтись, но этот хотя бы не начал с ходу разговоры разговаривать. Я-то по натуре своей молчунья, мне всегда тягостно поддерживать праздные беседы, поэтому такой сосед меня куда как устраивал. Лишь бы продержался до конца пути. А то, может, сойдёт раньше?

Вошла проводница, проверила у молодого человека билет — и почему-то не спросила паспорт, хотя, может, сделала это при посадке? Выглянула в окно, сообщила, что через минуту отправляемся, что в Ростове могут ещё подсесть… При этих словах молодой человек слегка поморщился. От чая отказался — опять-таки молча, только качнув головой; дождался, когда проводница уйдёт, и, не обращая на меня внимания, цепким взглядом окинул купе, развернул на верхней полке матрац и, скинув сапоги, сразу же там залёг. В полнейшее изумление меня привело то, как легко он вознёсся, едва привстав на нижнюю полку и подтянувшись за край верхней. Я невольно вспомнила, сколько шишек набила в детстве, забывая о той полке, на которой обычно складируются в поездах матрасы. Этот парень закинул себя наверх как мяч в корзину — уверенно, быстро, точно. Мне бы понадобилось или карабкаться по приступочкам, или сперва взгромоздиться на столик.

Спортсмен? Качок? Байкер? Украдкой покосилась на сброшенную под стол обувь. Летом — в высоких сапогах? Впрочем, мне-то что… Подпихнула поудобнее подушку под локоть и уткнулась в книжку.

Читать я особо не торопилась, справедливо полагая, что после завершения книжки заняться будет нечем. Ехала я на море на десять дней, меня настращали, что в конце июня в Лазаревском прохладно, поэтому купальник купальником, а на случай похолодания нужна и куртка, и обувка запасная… В общем, дорожная сумка была забита шмотьём, и, конечно, взять с собой для коротания пути всю библиотеку не представлялось возможным. А электронных книг, если припомнить, в то время ещё не было. Поэтому я прихватила с собой свежекупленный роман потолще: если окажется не слишком интересным, кое-как убью время, а потом оставлю в вагоне, дабы не отягощать себя лишним грузом.

Сосед на верхней полке, похоже, сразу заснул. А меня как магнитом тянуло на него посмотреть. Сколь я сама маленькая, мне всегда нравились высокие мужчины, и, кстати, неболтливые, такие вот сдержанные и ненавязчивые. Ничего же страшного, если я на него поглазею?

Повезло ему, однако, с купейным вагоном. В плацкарте полки короче, пятки так и свешивались бы, а здесь — вытянулся спокойно во весь рост. Я сдержала вздох. Вот у кого никаких проблем в общественном транспорте, можно спокойно держаться за верхний поручень, не то, что мне — выворачивая руку. Рука, кстати, у него красивая: кисть узкая, чуть удлинённая, пальцы как у пианиста. Я сморгнула. Показалось, или нет, что блеснул маникюр? Впрочем, судя по брутальному виду, нездоровой ориентаций здесь не пахнет. У нас в офисе начальник коммерческого отдела тоже периодически ногти полирует, фишка у него такая: раз постоянно с клиентами контактирует — и в особенности с клиентками — то привык быть безупречным до кончиков ногтей буквально.

У каждого свои причуды, говорю себе и снова опускаю глаза в книгу. Не моё это дело. Мне завтра в девять сорок шесть выходить. Я его вижу в первый и в последний раз в жизни…

В Ростове никто не подсел. Хотя в соседние купе народ набился, я и слышала, и видела, как проводница избегалась то с чаем, то с постельным бельём… Где-то поблизости пищали ребятишки, совсем маленькие, лет пяти, не больше, и я содрогнулась, сочувствуя в душе их родителям. Никогда не понимала необходимости тащить за собой в путешествия малышей: им ещё ничего не понятно, а взрослым с ними сплошная маета, а не отдых. Пройдя до туалета, я убедилась, что вагон забит до отказа. Наше же купе было как заколдованное, его словно не замечали. А когда я прикрыла за собой дверь, показалось, что наружные звуки отсеклись разом, только стук колёс и оставался слышен.