Царство бури и безумия (ЛП) - Дарк Люсинда

Как только меня освободили от цепей и отпустили с арены, старшие стражи Смертных Богов потащили меня по коридорам, мои ноги в ботинках царапаются о камни подо мной. С затуманенным сознанием я заставляю себя поднять голову, даже когда это движение натягивает разодранную кожу на верхней части спины. Слава Богу, мы направляемся не в подземелья, а к более знакомому месту — северной башне.

Добраться до лестницы и стиснуть зубы, пока эти двое тащат меня грубо и без капли заботы, — настоящее испытание, и я справляюсь лишь благодаря тренировке. Каждый шаг вверх — как ещё один удар плети по спине. Я тяжело дышу, голова кружится. Возвращается то ощущение насекомых, ползающих по моей коже, как тогда, когда меня заставили стоять на коленях перед всей Академией и принять наказание. Эти твари вновь ползут по моим ранам, по всему телу. Я хочу вырвать из себя душу, лишь бы прекратить это.

Если кого-то и беспокоит, что по коридорам волокут полуголую Терру, из которой капает кровь — никто не осмеливается сказать об этом ни слова. Один из стражников пинком распахивает дверь в мою комнату, и они, даже не приложив никаких усилий, роняют меня. Мои колени подгибаются, когда их хватка, которая поддерживала меня большую часть пути сюда, внезапно исчезает. Я падаю на пол, поднимая облако пыли вокруг своих ног, и крик боли, который грозит вырваться наружу, застревает в моем горле. Тихие слезы текут по моим щекам. Кровь стекает по моим лопаткам и позвоночнику. Я чувствую, как брюки прилипают к коже моей задницы. Зуд и боль.

— Ты освобождена от обязанностей на неделю, — говорит один из стражников позади меня, его голос хриплый и такой же неумолимый, как земля подо мной. — Будь благодарна за то, что Боги проявили к тебе милосердие.

С этими словами они уходят, хлопнув за собой дверью. Я стою так несколько долгих мгновений. Я не знаю, минуты это или часы, но что я точно знаю, так это то, что солнце зашло к тому времени, когда у меня наконец появились силы двигаться. Упираясь одной рукой в пол, я вытягиваю ногу из-под себя и упираюсь подошвой в деревянные доски. Я вытягиваюсь вверх, намереваясь встать.

Однако внезапно боль накатывает на меня новой волной огня. Черные точки заполняют мое зрение, становясь все больше и больше, пока полностью не охватывают все вокруг. Моя нога снова подгибается, и земля устремляется вверх, встречая мое лицо. Темнота опускается прежде, чем она на самом деле обрушивается,

В голове у меня туман, как будто в ушные отверстия засунули комочки ваты так глубоко, что они поселились прямо рядом с моим мозгом, когда я просыпаюсь. Мгновение спустя я понимаю, что все еще на полу, лежу ничком и уязвима. С пересохшим, тяжело дышащим ртом я отворачиваю голову от стены и невидящим взглядом смотрю на лунный свет, проникающий через щель окна в моей комнате.

Прошел ли день? Интересно. Или дольше? Покалывание боли в спине — вот мой ответ. Значит, день.

Вдох за вдохом наполняют мои лёгкие, прежде чем сорваться наружу хриплым выдохом. Истощение цепляется за каждый сантиметр моего тела. Конечности кажутся тяжелее, чем когда-либо, но я не позволяю себе заснуть. Каждый звук — будь то шаги за дверью, стрекот насекомых или шорох пауков в стенах — заставляет мои мышцы напрягаться, вздрагивать под кожей.

Прошло много времени с тех пор, как я чувствовала себя такой уязвимой. Учитывая, что действие яда замедляет скорость моего заживления, а немытая, не обработанная лекарствами кожа моей спины открыта для воздействия внешних элементов. В таком состоянии я вряд ли смогла бы стать достойным противником, если кто-то решит меня убить. Поэтому я держу глаза открытыми. Я глубоко дышу, отсчитывая невидимые минуты, пытаясь сосредоточиться на чём-то, кроме боли.

Эти минуты превращаются в часы, и к третьему часу я настолько остро осознаю свое окружение, что в тот момент, когда в воздухе что-то меняется, я нахожусь в состоянии повышенной боевой готовности. Шаги давно исчезли из коридоров по мере того, как ночь становилась глубже, но меня беспокоят не шаги, которые я слышу. Это звон металла и стекла.

Поднимая голову, чтобы посмотреть в окно, я игнорирую резкое растяжение кожи, вызванное этим движением, и следующий спазм боли в спине. Темная фигура снаружи окна башни берется за металлическую решетку, которая пересекает стекло крест-накрест, и выгибает ее наружу, прежде чем сунуть руку внутрь и вынуть единственное стекло из рамы.

Оно слишком мало, чтобы он мог пролезть. Однако прежде чем эта мысль успевает эхом отдаться в моей голове, фигура полностью исчезает, и гигантская черная тварь проскальзывает в образовавшееся отверстие. Огромные зеленые глаза смотрят на меня, когда змея падает на пол прямо в комнате, а затем движется ко мне, скользя взад и вперед, ее мышцы сокращаются и расслабляются с такой скоростью, чтобы поддерживать ее движение, что мне трудно уследить.

Мое сердце учащенно бьется. Даже в агонии я осознаю, что внезапное появление этого существа неправильно. Однако чем быстрее бьется мой пульс в груди, тем сильнее, кажется, усиливается боль в спине.

Змея исчезает из поля зрения, а затем не остается и намека на змею, которая только что вошла в мое пространство, и на ее месте раздается почти беззвучный звук шагов по неровным деревянным доскам пола моей спальни. Я в такой агонии, что даже не могу поднять голову. Если кто-то здесь, чтобы убить меня, то он пришел в идеальное время. Мое тело даже не шелохнется, когда я потребую этого.

Мои глаза приоткрываются, но комната кружится. Верх — это низ, а низ — это верх. Снова и снова я переворачиваюсь, и единственное, что говорит мне, что я не падаю сквозь само небо, — это шероховатость дерева, прижатое к моей больной щеке.

Присутствие незнакомца в моей комнате вызывает тишину. Он долго ничего не говорит, но я чувствую на себе обжигающий его взгляд, блуждающий по моей обнаженной, израненной спине. Во рту сухо, так сухо, что, когда я высовываю язык, чтобы облизать губы, я ощущаю вкус крови. Даже от такого небольшого движения кожа трескается. У меня скручивает живот.

У незваного гостя вырывается вздох, а затем сильные руки хватают меня за плечи. Огонь, обжигающий, горячий и неистовый, пробегает дугой по моему позвоночнику. Во рту у меня слишком пересушено, язык слишком распух, чтобы я могла издавать какие-либо звуки, кроме хриплого писка. Мужчина не прекращает того, что делает, когда поднимает меня в сильные руки, прижимая к массивной груди. Я закрываю глаза, когда слезы угрожают пролиться. Он пахнет… чем-то знакомым, дубовым деревом и морской солью. Я вдыхаю его, и учащенный пульс моего сердца замедляется, пробегая по венам мягкими, ровными ударами, когда оно должно было биться быстрее. Возможно, у него тоже не осталось энергии.

Тот, кто держит меня на руках, проходит небольшое расстояние до моей кровати и осторожно укладывает меня, перекатывая так, чтобы я не лежала на спине. Если бы у меня в желудке что-то было, это грозило бы вырваться наружу. Не знаю, благодарна ли я сейчас Долосу за то, что он три дня морил меня голодом перед наказанием или нет.

Почти прижавшись лицом к каменной стене, к которой прижата моя кровать, я пытаюсь заставить себя поднять руку. Мои пальцы дергаются в ответ, но конечность отказывается двигаться. Дерьмо.

Горячие руки хватают изодранные остатки моей туники и заканчивают срывать ее с моего тела. Он полностью отрывает рукава, вместо того, чтобы попытаться заставить мою руку подняться и сорвать ее с меня. Моя плоть покрывается мурашками, когда холодный воздух обдувает меня. Это успокаивает жар в спине. И все же я не могу повернуться, чтобы посмотреть, кто же мне помогает.

Я точно знаю, что это не Руэн. От него пахнет пергаментом и дровами. Это навсегда запечатлелось в моей памяти с того времени, когда я была в кабинете Долоса, и с того, как он тайно прятался там, наблюдая, как объявляли мое наказание.