Укушенная (ЛП) - Грей Джордан Стефани

Нахмурившись, он протягивает мне руку, но я не принимаю её. Я вскакиваю на ноги без его помощи.

— Ванесса, — начинает он.

— Не надо, — говорю я и удаляюсь, чтобы побыть одной.

35

Уна возвращается через неделю, чтобы уложить меня в постель, но всё это время она хромает. Её раны зажили, хотя кости и сухожилия на икрах уже никогда не будут прежними. Она улыбается и смеётся, выполняя большую часть своих вечерних обязанностей, даже когда становится ясно, что работа её утомляет.

Однако по мере того, как проходит ночь, её настроение ухудшается. Она отталкивает меня, когда я пытаюсь помочь с мытьём ванны.

— Я такая же, какой была, — говорит она. — Я могу справиться с этим сама. — Затем она начинает плакать у ванны. Я поднимаю её на руки, что оказывается несложной задачей благодаря моей силе, которую я развивала в свободное время, прежде чем сесть рядом с ней на кровати и успокаивающе погладить её по спине.

— Это нормально, что ты уже не та, что раньше, — говорю я ей. — Как ты можешь быть прежней?

Мне всё равно, сможет ли Уна пробежать милю меньше чем за две минуты; мне важно, что она здесь. Мне важно, что она — моя подруга.

После матча я не разговаривала ни с Каликсом, ни с другими моими одноклассниками. Я молча посещаю уроки, надрываюсь, чтобы быть внимательной, и заполняю все свободные секунды отжиманиями, приседаниями и выпадами. Син стучится в мою дверь каждую ночь, но я не обращаю на него внимания. Как я могу смотреть в глаза парню, чья мать искалечила мою подругу? И хотя я знаю, что Син не в ответе за преступления свой семьи, и что его сердце — противоположность её сердцу, он должен сохранить свою позицию в этом дворе. Он должен следовать традициям и ритуалам, чтобы однажды править.

Меня от этого уже тошнит.

Будущее кажется ещё более туманным, чем когда-либо прежде. Если я не найду способ изменить двор изнутри, я ни за что не переживу Церемонию Вознесения. Будущая королева ненавидит меня, а нынешняя королева хочет использовать меня для… для чего-то. Я просто не знаю, для чего именно. Я ничего не знаю. Мне нужно пробраться в подземелье и снова поговорить с этими Укушенными волками.

Когда Уна чувствует себя лучше и, наконец, снова отпускает шуточки, она уходит, а я остаюсь сидеть в постели. Ожидаю. Планирую. Я провела последнюю неделю, составляя каталог ночных дежурств охранников, а также других оборотней, которые живут на моём этаже. Я точно знаю, кто тайком выпивает стакан тёплого молока, а кто дремлет, когда у него долгая смена. Я даже знаю, что Эви храпит, когда засыпает, а это начинается ровно в 22:30 вечера, чтобы она могла проснуться до восхода солнца.

Итак, как только мир погружается в темноту, и я слышу, как храп Эви перекрывает храп охранников внизу, я открываю дверь и выхожу в коридор.

Мой желудок сжимается. Я не одна.

Принц Синклер Севери прислоняется к стене, закинув ногу и уткнувшись головой в камень. Он смотрит на меня краем глаза.

— Я знал, что в конце концов ты сбежишь. Обратно в темницу, я уверен.

Я сердито смотрю на него. Это проще, чем сосредотачиваться на боли в его алых глазах или на его нахмуренных губах. Губах, которые касались моих. Я качаю головой. Он смеётся тихим, невесёлым смешком.

— Не лги мне, Ванесса.

Поэтому я не лгу. Вместо этого я топаю по коридору.

— Осторожнее, дорогая. Ты производишь ужасно много шума. Я бы не хотел, чтобы тебя застукали.

Его слова летят, как стрелы. Я напрягаюсь.

— Шума не больше, чем от тебя, — шепчу я позади себя. Но я сдерживаю своё присутствие, поднимаясь по лестнице в вестибюль медленными, неуверенными шагами. Син следует за мной, так близко, что его присутствие обжигает мою кожу. Его рука остаётся на моей пояснице, направляя меня всё глубже и глубже в лагуну. Как только мы оказываемся в безопасности внутри, я набрасываюсь на него.

— А почему ты думаешь…

Он зажимает мне рот рукой и заставляет замолчать. Прижимая меня к стене, он говорит:

— У тебя было время высказаться. Прошло почти две недели. Теперь моя очередь.

Мои глаза расширяются, когда его левая рука скользит по тонкой ткани моей чёрной как смоль ночной рубашки. Она соответствует ночи за окном. Небо поглощает молодую луну; ни капли серебристого света не попадает в бассейн. Его обсидиановые воды остаются неподвижными, когда Син скользит рукой от моего рта к горлу. Он ласкает изгиб мягкими, нежными движениями. И мне больно… боже, как мне больно. Хочется шлёпнуть его по руке. Наклониться навстречу прикосновению. Поцеловать его. Ненавидеть его.

Если бы мир был окрашен в чёрно-белые тона, всё было бы намного проще. Это есть нюанс, который причиняет боль.

— Каликс рассказал мне о том, что произошло, Ванесса. Я должен был быть рядом с тобой. Я должен был, чёрт возьми, догадаться. С моей стороны было глупо предполагать, что королева будет добра. Но я думал, — он качает головой, — я думал, что ты держишься на расстоянии ради собственной безопасности.

Я смотрю на наши ноги. Его ботинки, мои шлепанцы и мокрый камень под ними.

— Это не имеет значения.

— Нет, — рычит он, — имеет. Я должен был проверить, как ты.

У меня щемит сердце. Я не хочу признавать правду; я бы хотела, чтобы он проверил меня.

— Ты… ты должен защитить себя. Своё будущее.

Его прикосновения становятся грубыми, дыхание прерывистым. Он хватает мою руку и прижимает её к своему сердцу.

— К чёрту моё будущее, Ванесса. Мне жаль.

Правда. Правда.

Но от этого становится только больнее.

— Кто-то испортил мой дневник, — говорю я ему. — Королева не единственная, кто жаждет моей крови. Кто-то подстроил всё так, будто я планирую государственный переворот. И королева… Она нанесла непоправимую рану моей самой близкой подруге, Синклер. Сначала погибла Селеста, а теперь пострадала Уна. — Моя рука обвивается вокруг его руки, и мне больше, чем когда-либо, хочется, чтобы у меня появились когти, и я смогла скрыть свой дрожащий от ярости подбородок. — Сколько ещё этот мир может отнять у нас?

Он трясёт головой, будто может прогнать кошмары. Но это ему не удаётся. Кошмары — это всё, что у нас осталось.

— Мы должны найти способ это изменить. Сделать это лучше, но… я не знаю как. — Он вырывается от меня с рычанием, ударяя рукой по камню напротив нас. Образуется воронка. Камень раскалывается и рассыпается на гальку у наших ног. Он прислоняется к стене, и я придвигаюсь к нему ближе, осторожно проводя пальцами по его волосам.

— Такое чувство, что мы все просто марионетки, которыми манипулируют по её воле, — бормочет он, закрыв глаза, когда с его губ срывается горькая правда. — Я не был рождён, чтобы самому выбирать свою судьбу. Я был рождён, чтобы помогать ей.

— Так будет не всегда, — говорю я, но это звучит менее вдохновляюще и больше похоже на вопрос.

Син смеётся над этим и смотрит на меня сверху вниз с грустной улыбкой.

— Пойдём, — говорит он. — Ты пришла сюда не для того, чтобы хандрить. — Он указывает рукой на дверной проём. В подземелье. — Я знал, что не смогу вечно держать тебя вдали от себя, но я также не хотел, чтобы ты приходила одна. Здесь для тебя небезопасно. — Пауза. — Я изо всех сил стараюсь обезопасить тебя, Ванесса.

Его честность, это чувство правильности заключает меня в свои объятия, и я действительно чувствую себя в безопасности. С Сином я всегда чувствую себя в безопасности. Я наклоняю подбородок.

— Спасибо.

— Не благодари меня. — Он кладёт руку мне на спину, когда я делаю шаг вперёд, и я инстинктивно прижимаюсь к нему. — Я ещё ничего не исправил.

Вплетая свою руку в мою, он ведёт меня вперёд, в ужасы подземелья. На мгновение я чувствую себя сильной. Подготовленной. Но в лицо нам ударяет запах запёкшейся крови, сопровождаемый густым, леденящим душу зловонием разложения. Хватка Сина усиливается.