Прибежище из серы и тьмы (ЛП) - Дарк Люсинда

— Может быть, они должны собрать вас вместе? — Предполагает Регис. Когда все смотрят в его сторону, он поднимает обе руки ладонями вверх. — Что, если… И да, я знаю, что это, вероятно, безумие, но…

— Боги безумны, — мягко замечаю я. — Ты не можешь предположить ничего, что сделало бы их еще хуже.

Теос фыркает. — Сомневаюсь в этом, — бормочет он. Я бросаю на него мрачный взгляд, прежде чем Регис продолжает.

— А что, если им понадобилось собрать вас всех вместе, чтобы завершить какое-то заклинание? — Регис запускает руку в линию роста волос, его пальцы гладко скользят по колтунам. — Богов меньше, чем Смертных Богов, и если они хотят сохранить иллюзию своего бессмертия для каждого из них, разве им не понадобятся все их дети для проведения церемонии?

— Они ведь не планируют оставить кого-нибудь из нас в живых, не так ли? — Несмотря на то, что эти слова сформулированы как вопрос, по испуганному тону Теоса ясно, что это совсем не так. Это осознание.

Я закрываю глаза и понимаю, что был очень неправ. Может быть хуже. Чертовски намного хуже. Я больше не должен удивляться тому, на что пойдет Азаи, чтобы сохранить свой статус. Почему-то, однако, мне всегда было интересно, было ли в глубине души хоть крупица настоящей отцовской привязанности. Нет. Азаи будет добиваться того, чего он хочет, как и остальные его собратья. Просто они такие, какие есть.

Одержимые. Жестокие. Жадные. Монстры.

— Хорошо, итак, если мы исходим из идеи, что они собирают всех Смертных Богов в одном месте для совершения какой-то церемонии, тогда что это меняет? — Спрашивает Кайра, ее глаза скользят по нам троим — сначала по Регису, затем по Теосу и, наконец, по мне.

— Меняет? — Я наклоняю голову набок и чувствую, как у меня хмурится лоб.

— Нас все равно заставят туда пойти, и уже слишком поздно пытаться избежать их внимания или покинуть Академию, — комментирует она.

Отворачиваясь от меня, от группы, она подходит к окну и упирает руки в бедра. Ее голова опускается, когда она поворачивается назад и повторяет пройденный путь, бормоча свои мысли вслух. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь, представляя, как она делает это в моей комнате, ее длинные волосы распущены, как сейчас, а тело раскраснелось от недавнего секса. Затем она заговаривает и рассеивает этот образ напоминанием о том, на чем мне действительно следует сосредоточиться.

— Даже если они планируют нас убить, мы — лягушки, попавшие в котел, — говорит она.

— Что? — Регис смотрит на нее как на сумасшедшую. — Лягушки?

Кайра снова останавливается перед нами и поднимает голову, раздраженно фыркая на него при этом. — Мой отец часто говорил мне, что лягушка, прыгнувшая в кипящий котел, выпрыгнет, чтобы спасти себя, но если положить лягушку в котел и медленно разогреть под ним огонь, лягушка останется в воде, не зная, что умирает. — Она указывает на наши тела, а затем на тело Теоса. — Вот что здесь происходит.

— Мы… варимся? — Ошарашенный Теос спрашивает.

— Не в буквальном смысле, — практически рычит она. Ее руки превращаются в якоря на бедрах, пальцы так сильно сжимаются на собственном теле, что костяшки бледнеют еще сильнее. — Мораль этой истории такова, что мы склонны принимать вещи, когда они преподносятся нам медленно, даже если они ужасны. Боги всегда отправляли нас в Академии — ну, большинство из нас, — поправляется она. — Смертные Боги привыкли находиться под их командованием и получать небольшие свободы. Они видят, как обращаются со смертными, и думают, что им всем итак хорошо.

— А им нет? — Комментарий Региса вызывает на него испепеляющий взгляд не только от Кайры, но и от меня и Теоса. Он снова поднимает руки. — Хорошо, хорошо, вам от этого не хорошо. Извините!

— Я говорю, — процедила Кайра сквозь стиснутые зубы, словно безмолвно искушая остальных из нас снова прервать ее на свой страх и риск, — что, поскольку остальные Смертные Боги привыкли находиться под властью Богов и делать все, что они говорят, они не осознают, что идут навстречу собственной смерти, даже если доказательства прямо перед ними. Они будут бороться с правдой, потому что не хотят потерять тот комфорт, который у них сейчас есть. — Она смотрит в пол, ее руки сжимаются в кулаки, когда она делает паузу, прежде чем продолжить. — И мы не можем стереть тот факт, что Боги — наши создатели. Они наши родители, даже если они никогда не вели себя подобным образом раньше. Во всяком случае, кровные узы, которые у нас с ними есть, еще больше затруднят понимание или даже веру в то, что они способны на такое табу.

— Это… тревожно, — бормочет Теос. Лед сковывает мою грудь, когда я осознаю правду в словах Кайры. Да, это тревожит, но не ложь. — Конечно, — говорит Теос, переводя взгляд с одного участника на другого, — большинство из них увидят правду, если мы им расскажем. Они не могут быть настолько слепы.

— Они могут, — слышу я свой голос, — и это так. — Острый взгляд Кайры встречается с моим. — Манипуляция часто может ощущаться как любовь, и это то, чего дети хотят от своих родителей. — Любви.

Губы Кайры плотно сжимаются, и она кивает в мою сторону. — Он прав, — подтверждает она. — Все дети хотят, чтобы их родители любили их, но Боги хотят от нас чего-то большего. Мы им нужны, и они будут использовать любые имеющиеся в их распоряжении средства, чтобы заполучить это. Они еще не пытались убить нас всех, и для этого должна быть причина.

Мне приходит в голову мысль. — Трифон знает, что ты сделала? — Спрашиваю я. Мне следовало спросить сразу после нападения на ее разум на арене. Я молча проклинаю свою близорукость.

Кайра хмурится, ее губы в форме бантика изгибаются. — Я так не думаю. — Звучит не слишком уверенно.

Вмешивается Теос. — Он не может знать, — говорит он, возвращая все взгляды к себе. — Если бы он знал, что Кайра была в курсе того, что делали Боги, он бы наверняка послал кого-нибудь за ней. — Он указывает на Кайру, а затем на меня. — Разве нет? — он подсказывает. — Трифон — Царь Богов не только потому, что он могуществен, он умен и на его стороне Совет Богов.

— Я бы не была в этом так уверена, — рассеянно бормочет Кайра.

Я подхожу к ней ближе. — Почему ты так говоришь?

Она поднимает голову и моргает, словно осознав близость наших тел. Ей требуется мгновение, чтобы ответить. — Кэдмон был в Совете Богов, и он явно не был заодно с Трифоном. Он работал против него. Мне не нравятся Боги. Они сделали слишком много ужасных вещей, чтобы я сочла их хорошими, но… может быть, они не все злые. Было бы опрометчиво не учитывать, что другие Божественные Существа могут не соглашаться с правлением Трифона или с тем, что он делает. Обобщая их всех как зло… — Она морщится. — Трудно признать, что кто-то из них мог быть невежественным, или простить их, даже если они невежественны. Невежество — это не оправдание, но не все, кто извлекает выгоду из зла, сами являются злом. Иногда они просто соучастники. Слабые.

— Я не знаю, что хуже, — бормочет Регис. — Делают все это сознательно или настолько поглощены собой, что не учитывают всех, кому причиняют боль своей гребаной жадностью.

Хотя я все еще не уверен в этом смертном, я должен признать, что его слова отражают мои собственные мысли.

— Как бы то ни было, — говорит Кайра, — обязательно найдутся Божественные Существа, не поддерживающих Царя Богов. Они могут не помочь нам, даже если мы найдем их и проинформируем о ситуации, но… Я бы не стала заходить так далеко, чтобы утверждать, что весь Совет Богов на стороне Трифона. Кэдмон не был и не может быть единственным.

— Нам нужно быть осторожными, приближаясь к любому из них, — говорю я ей. — Я скажу, что уверен в том, что Азаи на стороне Царя Богов. От него не будет никакой помощи.

— Это уж точно, — соглашается Теос. — Этот ублюдок, скорее всего, работает от его имени уже много лет.

Я молча признаю, что это имело бы смысл. В конце концов, какая еще польза была бы ему от того, что он произвел на свет троих сыновей с такой маленькой разницей в возрасте? Без сомнения, он думал, что сможет лучше воспитать нас, чтобы мы стали сильнее остальных, прежде чем отправить нас в Академию. Он был прав. Мои братья и я сильны сами по себе. Если бы я был Азаем, я бы боялся своих созданий, но, зная мужчину так, как знаю его я, я подозреваю, что он не испытывает беспокойства. Азаи слишком поглощен собой, чтобы думать о том, что его сыновья могут обладать достаточной властью, чтобы убить его.