Дракон с отрезанными крыльями (СИ) - Эн Вера

* * *

Дарре с интересом смотрел, как на помосте Главной площади рабочие возводили какой-то шатер, сплошь украшенный звездами и полумесяцами. Градоначальник на нынешнюю ярмарку пригласил в Армелон еще ни разу не бывавших здесь артистов, обещавших «невиданное, эффектное и самое загадочное из всех возможных» действо, и Дарре очень надеялся, что им не станет очередной цирковой дракон.

Впрочем, вряд ли нынешний глава города решился бы на подобный шаг, памятуя и о том, во что вылилась ошибка Тилы шестилетней давности, и о том, с каким подозрением после выступления на суде Кёна горожане стали к нему относиться. Кресло градоначальника под ним теперь держалось на честном слове, и любой промах мог стать последней каплей.

— Дядя сказал, какого-то иллюзиониста позвали, — проговорила Айлин несколько напряженным голосом. — Чудеса будет всякие показывать. Вроде как публика от такого в восторге. Дядя лично весь его реквизит проверял, чтобы сюрпризов не было.

Дарре кивнул. Интересно, сподобилась бы мать Джеммы сама рассказать о возможных преследователях и о том, какую они с дочерью беду навлекли на Армелон, или так и промолчала бы, понадеясь на божью защиту? Так ведь Энда не каждого горожанина в отдельности оберегает, а город в целом — от каких-нибудь крупных неприятностей: эпидемий там, пожаров или вражеских налетов. А следить за всеми даже ему никакого времени не хватит. И если бы бывшие хозяева просто прошли внутрь крепостных стен и нашли Джемму…

Нет, все-таки у этой девчурки ума точно было больше, чем у удочерившей ее женщины. Она-то все и выложила Тиле, мигом смекнув, что именно от него зависит безопасность Армелона и его жителей. Это раньше все заботы лежали на градоначальнике, а с появлением дружины полномочия распределились между ее командиром и главой города, и Тила даже сейчас обладал не меньшей властью, чем его преемник. И уж точно большим рвением и способностью защитить сограждан.

Он давно уже настропалил крепостную охрану на задержание подчинивших ящера братьев, дав им подробное описание их внешности, вытребованное у Дарре. А после приезда Джеммы с матерью да в преддверии ярмарки усилил меры безопасности до предела. Без его личного согласия теперь и мышь сквозь крепостные ворота проскочить не могла. Все орудия были приведены в боевую готовность на случай попытки братьев натравить на Армелон своих драконов: кто там знает, как Энда защиту города воспринимает? Может, сочтет подобную угрозу недостаточной для своего вмешательства? А может, братья какую-нибудь хитрость замыслят: судя по всему, перламутровый дракон им был жизненно необходим, иначе они рисковали лишиться прежней власти над ящерами, как только закончится зелье.

Могла ли Джемма теперь чувствовать себя в безопасности? Никто этого не знал. Все лучше, чем под Хантесвилем, где единственной хрупкой защитой могла быть ее мать.

Дарре пока так и не понял, как ему относиться к этой женщине. С одной стороны, она была соучастницей его мучителей: вольной или невольной — это оставалось на ее совести. С другой — она взяла под свою опеку дракона и, кажется, даже искренне полюбила его, рискуя собственной жизнью ради его благополучия. Все в жизни так или иначе ошибаются: вот и Дарре по юности лет презирал людей как низших существ и, не попади в беду, вполне возможно, со временем принялся бы опустошать окрестные поселения, наводя ужас одной своей тенью. Просто потому что так испокон веков было принято у его племени, как у людей было принято бояться и ненавидеть драконов.

И все же эта женщина смогла взглянуть на мир другими глазами. А Дарре страшно не хотелось тратить эмоции на мысли о мести, тем более что любое его слово могло сделать юную розовоглазую девчурку несчастной.

Почему она вдруг так прикипела к Дарре, хотя никогда раньше его не видела, объяснить было невозможно. Даже драконьим происхождением — те, как и люди, относились друг к другу весьма по-разному: кто с любовью, а кто и с неприязнью. Однако Джемма, казалось, приняла Дарре как самого родного. Мог ли он после этого отплатить ей черной неблагодарностью?

А вот Айлин отнеслась к ее матери самым однозначным образом, мигом возненавидев за былые мерзости. И пару ласковых высказать не постеснялась, несмотря на попытки отца ее унять, и потом при встрече всякий раз обжигала предупреждающим взглядом и — случайно или нарочно — пыталась прикрыть собой Дарре, опасаясь, очевидно, за его хрупкое душевное равновесие. Вот как сейчас, явно решив, что Дарре при взгляде на помост вспомнил клетку и укротителя. Потому и заглядывала так преданно в глаза, пытаясь найти там признаки боли и паники, потому и старалась об иллюзионисте рассказать, чтобы отвлечь от мрачных мыслей.

Да только не было их больше — прежних. А если и вспоминал Дарре о событиях шестилетней давности, то совсем по иному поводу.

— День в день, — с мягкой улыбкой проговорил он и, притянув Айлин к себе, уткнулся в пушистые волосы на ее виске. — На тебе было неприметное темное платье и косынка, и ты совершенно сливалась с толпой, даже когда к помосту кинулась. А потом… Эти сумасшедшие огненные локоны, рассыпавшиеся по твоим плечам… И я просто пропал…

— А у меня в груди так стукнуло, что я даже вздохнуть не могла, — затрепетав от его признаний, прошептала Айлин. — Еще когда ты драконом был и я даже не знала, какой ты на самом деле. Наверное, боги так предупреждали, а я не вняла…

— Я бы все равно не поверил, — виновато усмехнулся Дарре. — Я же сразу решил, что богам снова посмеяться захотелось. Что они поманят счастьем и отнимут, как всегда отнимали. До смерти боялся тебя подпустить… А сам… Каждый раз с ума сходил, когда тебя видел…

Айлин закинула руки ему на шею, нисколько не стесняясь наводнивших площадь горожан. Какое ей было дело до всех этих людей, когда Дарре говорил такие необыкновенные вещи? Душу раскрывал, словно не желая, чтобы между ними оставалась хоть толика неопределенности и недосказанности.

— А я сходила, когда тебя не видела, — без тени насмешки ответила она. — Сама не понимала, почему так извожусь, уверенная, что знать тебя не желаю. А после поцелуя нашего первого… — она зарумянилась, отвела взгляд, приникла к его груди. — Ты каждую ночь мне снился. Я думала, из-за вины. А как встретила тебя снова, как посмотрела тебе в глаза… — Айлин коснулась губами его плеча. — У тебя глаза невозможные: я себя забываю, когда в них гляжу… И до сих пор поверить не могу… что нужна тебе…

— Больше жизни нужна, — выдохнул Дарре, еще крепче сжимая свою рыжую девчонку. И с чего их обоих вдруг потянуло на откровенности в столь неподходящей обстановке? Но руки сами гладили ее спину, ее волосы, то ли утешая, то ли в очередной раз признаваясь в любви. Да и кто сказал, что для чувств обязательно нужен особый момент? Разве это тепло, эта отзывчивость, это дыхание — не важнее? Он шесть лет назад совершил уже ошибку, за которую расплачиваться пришлось им обоим. И больше повторять ее не собирался.

Айлин качнула головой.

— Твоя жизнь — это самое дорогое, что у меня есть, — прошептала она. — Еще несколько дней — всего несколько дней! — и я смогу сделать для тебя оберег. Всю любовь свою вложу — будет у тебя самая лучшая защита! И только тогда смогу вздохнуть спокойно.

Дарре, не удержавшись, поцеловал ее в лоб.

— Меня не от кого больше защищать, — как можно убедительнее проговорил он. — С Кёном разобрались, а уж с самим собой я как-нибудь справлюсь. После того, как ты шрамы залечила…

— Это не я, — едва слышно возразила Айлин, совершенно теряя связные мысли в его объятиях и все же отчаянно пытаясь бравировать.

— Не ты, — рассмеялся Дарре и вдруг подхватил ее за подмышки. Поднял вверх и закружил над площадью. Айлин ойкнула, вцепилась ему в руки, требуя немедленно поставить ее на землю, а потом и сама залилась смехом. Что, на самом деле, могло быть лучше, чем такие вот шалости любимого? И чем его почти невесомые благодарные поцелуи? — Я без тебя восемь лет увечным себя считал и был уверен, что эти отметины до конца жизни. А ты всю мерзость забыть заставила — и исцелила. Прав был Эйнард, когда говорил, что все драконьи проблемы — в голове и в сердце. Я с отцом тут недавно разговаривал про его последний оборот. Он сказал, что тогда все время ждал, когда же знаменитая драконья ненависть к людям придет и вынудит его забыть все человеческое. Она и пришла. А если бы уверен был в себе…