Кузнец (ЛП) - Вендел С. И.

Зверь внутри — вот всё, что осталось от Хакона. Лишь инстинкты, лишь стремление защитить свою пару. Он стоял над ней, прикрывая своим телом.

Он едва различал мельтешение тел вокруг. Они кололи и рубили, ища слабое место. Хакон не давал им ни шанса.

Каждый смельчак получал свою порцию молота. Ломались шеи, рассекались лица, кровь поливала землю. Но они лезли и лезли — поодиночке и парами — все, казалось, жаждали смерти.

Его сознание отделилось от тела, он больше не чувствовал боли в перенапряжённых мышцах. Он был её щитом, плотиной, сдерживающей реку — и он не сломается. Они накатывали волнами, пытаясь задавить числом, но он не сдавался.

Они были ничем — а он защищал всё.

Наёмники перекликались, их тревожные крики напоминали перепуганную добычу. Хакон слышал, но не понимал — зверю внутри были неведомы слова. Он знал лишь инстинкты: сражаться и защищать.

Новые волны атакующих бросались на него. Они разбивались о него, как о скалу — несокрушимую и непреклонную. Он парировал каждый удар, каждый выпад.

Стон боли вырвался, когда клинок рассек его грудь. Горячая кровь лишь разъярила его ещё больше.

Оглушительно рыча, он снова взмахнул молотом, не заботясь о защите. Он почувствовал, как кости треснули под ударом, и крупный человек рухнул со сломанной шеей.

Ещё один клинок скользнул по боку, и жгучая боль вызвала яростный оскал.

Но что-то изменилось. Он учуял это по запаху людей, всё ещё кружащих вокруг.

Маленькая рука его пары сжала его икру — он почувствовал, как она шевелится под ним, и пяткой оттолкнул её обратно.

Стой. Моя. Пара.

Ещё один нападающий бросился на него, но Хакон парировал удар ножом, отшвырнув человека, прежде чем его место занял следующий.

Больше нападали. Больше кричали. Больше умирали.

Хакон не чувствовал ничего, кроме ярости, его сознание растворилось в ритме взмахов молота. Он вдыхал только запах крови, слышал только крики. Где-то глубоко, под звериной сущностью, инстинктами и страхом за Эйслинн, содрогалось его сердце.

Ряды нападающих редели.

Строй атакующих дрогнул.

Раздались крики — знакомый голос, заставивший наёмников замешкаться, повернуть назад, отступить.

Хакон взревел вслед убегающим, бросая им вызов.

Сразитесь со мной! Бойтесь меня!

Он убил бы их всех до единого за угрозу его паре и их дому. Это оскорбление нельзя было оставить безнаказанным — они должны были заплатить за свою наглость кровью.

Хакон почувствовал, как его пара шевелится за ним, и напряг ноги, крепче прижимая её.

Он не отпустит её. Она принадлежала ему — он будет защищать её, кормить её, обладать ею. Он уничтожит здесь каждого мужчину, если потребуется, ведь она была его парой. Его.

Тела снова окружили их, хотя теперь держались на расстоянии. Возможно, он узнавал эти голоса сейчас, но ничего не могло пробиться сквозь кровавую пелену, затянувшую его разум.

Хакон оскалил клыки и поднял молот.

Эйслинн.

Они произносили имя его пары.

Эйслинн.

Её руки скользили по его икрам, и он почувствовал, как она выбирается из-под него. Несмотря на его попытки удержать её у земли, она встала, заставив его следить одновременно за ней и врагами.

Рыча от ярости, он прижал её к груди рукой, в которой был зажат нож. Она застонала от давления, но в этот момент ему было всё равно. Она не имела права покидать его. Он будет держать её до самой смерти.

Её руки ощупывали его грудь, и из её горла вырвался отчаянный стон.

Она говорила с ним, подняв лицо к нему. Он узнал мольбу в её голосе, услышал, как она произносит его имя.

Ярость дрогнула — но не отступила.

Враги всё ещё были рядом. Он чуял запах других орков-мужчин и крови. Ему нужна была их кровь, чтобы его пара была в безопасности.

Он задрожал, и впервые осознал адскую боль во всём теле. Руки дрожали от напряжения, удерживая оружие. Раны горели, из порезов сочилась кровь.

— Хакон, прошу.

Её голос донёсся до него, и с дрожащим вздохом его взгляд наконец упал на неё.

Она подняла руки, чтобы прикоснуться к его лицу. Даже сквозь перчатки он чувствовал её мягкость. Она излучала её — глаза широкие, сияющие, полные отчаяния.

— Всё в порядке, — прошептала она. — Мы в безопасности. Мы справились.

Хакон покачал головой.

Мужчины… кровь…

— Я в безопасности, — шепнула она ему. Встав на цыпочки, поцеловала его подбородок. — Ты защитил меня.

Конечно, защитил. Она была его парой, его винией. Он отдал бы за неё жизнь — в бою, в служении, во всём.

Он обещал ей это.

Слёзы катились по её лицу — то, чего он не мог вынести. Никогда.

— Вернись ко мне. Пожалуйста, не оставляй меня одну.

Эти слова проникли в самую глубь его существа, к его сердцу. Оно болезненно сжалось в груди, напоминая ему…

Он — Хакон Зеленый Кулак, жених леди Эйслинн Дарроу. Он никуда не пойдёт без неё.

— Эйслинн.

Она улыбнулась сквозь слёзы.

— Вот так. Хакон. Хакон.

Красная пелена рассеялась, мир наполнился зелёными, синими красками и ослепительным золотом волос его пары.

Хакон моргнул, оглядев собравшихся вокруг друзей и союзников. Оставшиеся наёмники были мертвы, луг усеян их телами.

Всё кончено. Закончилось.

Его руки ослабли, оружие выпало. Он обнял Эйслинн, вдыхая её аромат.

Она в безопасности.

— Я никогда не оставлю тебя, виния, — пообещал он.

Эйслинн кивнула и обмякла в его объятиях. Хакон опустился на колени, силы покинули его. Он держал свою пару, не веря в реальность происходящего, но испытывая безмерную благодарность.

38



Под бурные аплодисменты Эйслинн поднялась с отцовского трона на помосте в большом зале Дундурана. Огромное помещение буквально трещало по швам от наплыва людей и шума — сотни хлопающих ладоней, сотни улыбающихся лиц, сотни животов, наполненных вином и мясом.

После изматывающего дня настало время праздника. Винные погреба и кладовые распахнули двери, а замковый двор и городские улицы светились в ночи, заполненные ликующими людьми.

На осмысление событий на лугу ушёл весь день. Работы по захоронению погибших наёмников растянутся ещё на несколько дней, а её конные отряды патрулируют окрестные земли и деревни. Если повезёт, бегущие наёмники попадут прямиком в руки королевских сил и правосудия.

Тела их павших воинов доставили для проведения погребальных обрядов, и Эйслинн лично посетила семьи в Дундуране, потерявшие родных. Некоторые вассалы настаивали, чтобы сначала осмотрели её рану и чтобы она переоделась, но Эйслинн пошла как была — в окровавленной одежде, измученная битвой. Она плакала вместе с семьями, выражая глубочайшие соболезнования и вручая им мечи павших воинов.

Боль от потери более двадцати доблестных рыцарей ещё долго не утихнет. Она ранила её сердце сильнее, чем ноющая рана на ноге, пока она ходила из одного конца замка в другой, занимаясь всеми необходимыми делами. Эта активность отвлекала её от ужасов дня, и она была благодарна за эту передышку.

В конце концов терпение Хакона иссякло. Он настоял, чтобы её осмотрели, и пообещал позволить лекарю осмотреть себя, если она сделает это первой. Сидя в своих покоях, пока врач очищал и зашивал рану, Эйслинн накрыло волной эмоций, словно лавиной.

Она рыдала, уткнувшись в плечо Хакона, пытаясь удержать левую ногу неподвижно для врача. Он шептал ей утешительные слова, в которые она когда-нибудь поверит. Сегодня же её сердце было разбито, и он, казалось, понимал это.

Когда наложение швов закончилось, а её глаза наконец высохли, она откинулась назад, увидев суровое выражение его лица. Не было истинного триумфа в пролитой крови — слишком много её пришлось пролить, чтобы утвердить её положение наследницы. Она не скоро забудет своих павших рыцарей или вид размозжённой головы брата.